Антон лежал на роскошном коновском диване, и даже сквозь грим было видно, что он страшно бледен. Никогда он не был так похож на Христа, как в этот момент.
– Он потерял сознание прямо на сцене во время бичевания. Сначала он закричал, – рассказывал один из «центурионов», имени которого Игорь не запомнил, – но мы думали, что это он так в роль вошел, а потом смотрим, он в отключке. Оказалось, у него вся спина исполосована как будто кнутом.
– Кто это сделал?
– Да вы о чем, Игорь Сергеевич? – возмутился «центурион». – У нас и кнута никакого не было, мы звук ударов на магнитофон записали.
– Насколько серьезно его состояние? – деловито осведомился Игорь. Происходящее не укладывалось в голове.
– По сути, это не совсем следы кнута, это, знаете… как стигматы… Антон мог так войти в роль, что…
– Он сможет доиграть спектакль? – услышал Игорь свой спокойный голос как будто издалека.
– Игорь Сергеевич, – с укоризной сказала Вика. – Спектакль надо остановить!
Игорь и сам это понимал, но какая-то волна подхватила его и потащила вперед к развязке пьесы, финал которой, похоже, был известен только Кону.
– Ему осталось сказать всего несколько слов… Всего несколько слов отделяют нас от триумфа!
Игорь осторожно склонился над Антоном, тронул его за плечо. Антон захрипел и разлепил глаза.
– Что, Игорь Сергеевич, сыграли в перфоманс с Коном? Похоже, он нас переиграл.
– Антон, соберитесь, – начал уговаривать его Игорь.
– Куда собраться-то? На тот свет, что ли?
– Вы о чем?
– Акция… У нас – своя, у Кона – своя. Все как в сценарии, только по правде. Цветы – живые, а актеры – мертвые… Лучше бы вы рубили иконы.
– Где Стас? – крикнул Игорь, покрываясь холодным потом… Он уже знал ответ. Он знал, что сейчас на сцене Стасик допевает последние слова своей арии, которая должна закончиться смертью Иуды.
Тело Стасика положили прямо на полу…
– «Скорую» нужно вызвать, – сказал кто-то. – И полицию.
– Кон глушит все телефоны, – ответил Игорь. – Кто-нибудь, сообщите, что спектакль окончен. Вика, пожалуйста!
Через пять минут Вика вернулась бледная и смущенная.
– Игорь Сергеевич, я не смогла…
– Что не смогла? – не понял Игорь.
– Не смогла сказать… я слова забыла. Так странно, со мной такого никогда не было. Вышла – и как отрезало. Я даже забыла, зачем туда шла. Может быть, вы поговорите с Коном сами?
Спектакль для Кона – высшая ценность. Режиссер волен сбежать – до третьего звонка. Ни один спектакль не был сорван после. Игорь читал работы, посвященные медицинским и правовым аспектам взаимодействия с Коном, и его поражало, что ни разу ни один спектакль не нарушили форс-мажорные обстоятельства. Больше всего Игоря интересовало, почему актеры провалившихся проектов не уходили сразу после антракта? Теперь он понял почему! Шоу маст гоу он! Для Кона спектакль заканчивается с финальными аплодисментами. Смерть актера – не повод прервать спектакль, тем более если свои сцены он уже отыграл… Навсегда. Игорь подумал, что они все-таки станут медийными звездами. Но совсем не так, как было запланировано.
– А что нам мешает просто встать и уйти? – спросила Жанна из подтанцовки.
– Попробуй, Жанна! – сказал Игорь. – Давайте все попробуем!
Несколько человек направились к выходу. Игорь остался сидеть без движения. Он знал, что Кон слишком хитер, чтобы оставить им такую простую возможность. Он выглянул в окно: там падал пушистый снег, оранжевые фонари создавали ощущение праздничного, почти новогоднего уюта. Он представил себе людей, идущих вечером домой. Счастливые… Еще два часа назад он мог быть одним из них. А может быть, и нет ничего за окном! Может быть, Кон украл их, поместил в другое измерение, в страну Нетландию, в которой весь мир – театр, сцена, на которой возвышается Крест. Под ним десяток солдат. Повиси-ка на нем…
– Антон, надо доиграть спектакль и отвезти тело Стаса в морг. Сколько мы будем тут сидеть?
– Я не выйду больше на сцену. Стас уже мертв. Я не хочу быть следующим!
– Игорь Сергеевич, – всхлипнула Вика, – поговорите с Коном. Может быть, он нас отпустит?
– Поговори… с Богом поговори! – с трудом выдавил из себя Антон. У него явно начинался бред.
– Мы что же тут, навсегда застряли? – осведомился «центурион».
– Не навсегда, а до тех пор, пока не прозвучат финальные слова главного героя, – сказал Игорь.
– Я не пойду, – замотал головой Антон. – Я не подписывался умирать.
Время шло. Игорь понимал, что пауза давно уже вышла за рамки мхатовской и в любом нормальном театре возмущенные зрители уже давно штурмовали бы двери гримерки. Но сейчас в зале царила зловещая тишина. Зрители ждали, молча и терпеливо. Казалось, что они в своем ожидании выпали из времени, что они простоят так две тысячи лет и все-таки дождутся смерти своего Бога.
– Слышишь ты, иди на сцену! – взорвался «Пилат». – Напридумывал всякой фигни!
Антон ничего не ответил. Было абсолютно очевидно, что в таком состоянии он не поднимется на сцену при всем желании.
– Любой может произнести финальные слова, – заметила Вика, – но что с ним будет потом?
– А может быть, ничего не будет? – предположил Андрей-Пилат. – Может быть, смерть Стасика – трагическая случайность, а Антон – просто истерик?
– Бросим жребий! – предложил Игорь. – Участвуют все мужчины. Кто вытянет бумажку с крестиком – идет на сцену, заканчивает спектакль, и все расходимся по домам, а Антон платит неустойку.
К этому моменту Игорь уже понял, чего ждет от него Кон. Он уже знал, что затея с голосованием провалится, потому что люди напуганы до смерти. Потому что они просто актеры, просто вокалисты, просто танцоры. Не герои. Не святые. Не дураки. Он совсем не удивился, когда один из танцоров массовки, который вытянул жребий, просто послал всех в таких выражениях, которые часто звучали на подмостках других театров, но никогда на Коне.
Игорь понял, чем должна закончиться эта пьеса, и даже почти не испугался, когда его телефон завибрировал эсэмэской с номера покойного Макса: «Игорь! Иди на сцену!» Некоторое время он рассматривал свой телефон, раздумывая, не разбить ли его об пол? Но в конце концов решил обойтись без громких сцен.
Когда он был студентом, ему много раз приходилось играть этюд на тему «Идущий на казнь». Он шел на казнь в образе нищего бродяги, в образе свергнутого короля, в образе безумного маньяка, в образе бездарного актера, который боится провалить свою роль… В образе Бога? Нет, ни разу… Потом они всей группой бурно обсуждали, что должен чувствовать его герой, каковы его мотивации… Ничего он не чувствовал. Не споткнуться бы… не заблудиться… Ступеньки. Кулисы. Занавес, конечно, поднят… Каковы его мотивации? Он же не герой и не святой? Почему он не прячется от потусторонних слепящих лучей прожектора? Он двадцать лет не был на сцене… Гул затих… Я вышел на подмостки… На меня наставлен сумрак ночи… Говорят, Борис Пастернак написал это стихотворение под впечатлением от провала «Гамлета».
За что Ты караешь меня? За то, что я хотел славы? За то, что я произносил Божье имя всуе? Или за то, что в моем спектакле нет воскресения? Господи, прости меня, я всего лишь хотел еще хоть раз побыть Тобой…
Как только актер оказался на месте, Кон погрузил сцену в трагический полумрак, и Игорь легко закончил спектакль одной фразой, почти не вдумываясь в ее смысл: «Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» Последнее, что он услышал перед тем, как нестерпимая боль разорвала его грудную клетку, были аплодисменты.
А потом он очнулся в своей гримерке. Она была завалена цветами. Радио молчало, и это означало, что злополучный спектакль все-таки был окончен. Игорь некоторое время полежал в тишине, наслаждаясь отсутствием мыслей… Он только сейчас понял, как устал взвинчивать себя и окружающих, как ему надоела борьба. Потом он все-таки поднялся и, слегка пошатываясь, вышел в холл. Состав спектакля праздновал победу прямо в зрительном зале. Стол и стулья притащили из чьей-то гримерки, стульев, впрочем, хватило не всем, и кто-то уселся прямо на пол. Видимо, Кон не возражал против такого примитивного выражения радости.
– Приветствую, Игорь Сергеевич! – радостно и тепло улыбнулся Антон. – С возвращением!
Он успел переодеться в джинсы и свитер, снять грим и обрести былое хладнокровие.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Стасик, слегка запинаясь. Он, судя по всему, произнес тост за «нашу победу» не один раз.
– Так что, Стас, ты не умер?
– Живее всех живых! – хохотнул Стас.
– А мне знаете, что показалось? – взволнованно рассказывала Анечка Великанова. – Когда я прикоснулась к одежде «Иисуса», ну, в начале спектакля? Что у меня восстановилось зрение! А у меня с первого класса по минус 7 на оба глаза.
– А я прихожу в себя на полу, – рассказывал Стас, размахивая руками. – Ну, думаю, попал. Потом слышу – аплодисменты. Пошел посмотреть. А там такое! Такие овации! Крики…
– Правда? – спросил Игорь. – И Антон тоже вышел на поклоны?
– Я всех до смерти перепугал, – не слушая Игоря, продолжал Стас.
– Нам все показалось, Игорь Сергеевич, – подытожил Антон, открывая очередную бутылку вина. – Актеры – впечатлительные натуры. Но искусство не убивает и не исцеляет. Оно приносит деньги.
– Игорь Сергеевич, – с чувством сказала Вика, – я вам так благодарна! За все! Я теперь заживу по-человечески. Квартиру куплю. Съеду с этой помойки, дочку в престижную школу отдам. Знаете, когда мы там стояли, на сцене, я поняла, что вот это и есть счастье… За это можно и умереть.
– Да это только в первый раз страшно, – радовался Стас, – да и не больно почти. А мне Кон зато двойной гонорар выплатил!
– Шестьдесят сребреников?
Стас растерянно замолчал.
– Вы устали, идите домой! – примирительно сказал Антон, снова корректный и невозмутимый. – Или хотите с нами, в «Словакию»? Неплохой ресторан.