Дракон замирает на лестничной клетке. За дверью из прессованных опилок мечется зеленый огонек.
Палец касается пупырышка звонка. Чуть сильнее надавить, и зальется истеричный сигнал. Дракон опускает руку. Каждый должен решать сам.
Долго достает ключи, звенит ими. Дверь за спиной остается неподвижной.
По-летнему медленно темнеет небо. Фальшивыми звездами загораются фонари. Затихает рев механических повозок. Дракон, морщась, доедает варенье. Его подташнивает от приторной сладости.
Часы отбивают полночь.
В доме напротив гаснут окна. Свистит ветер, запутавшись в проводах. Хлопает занавеска, пытаясь сорваться с гардины.
Ноют мышцы, тянет – пора. Дракон решительно встает, снимает рубашку.
В дверь коротко звонят.
Какой у него, оказывается, длинный коридор.
– Проходи… соседка.
Лиза перешагнула порог.
– Я зашла попрощаться.
Дракон поворачивает на кухню. Ей приходится идти следом.
Колышутся занавески, надуваются крыльями. Рубашка беспомощно раскинула рукава. Тоже, наверное, взлетать хотела.
– Срок наказания истек.
– Еще утром, – напоминает дракон.
Ведьма переминается у стола, не решаясь ни сесть, ни уйти.
– Пристав Лиза Градская, вы ничего не хотите мне сказать?
Драконы живут тысячу лет. Почему же конкретно этот старый дракон волнуется, словно вчера вылупился из яйца?
Девушка мотнула головой.
– Лиза.
– Нет. Я только попрощаться.
У дракона дергается губа, приоткрывая клык.
– До свидания. Процедуру затягивать не стоит, мы скоро увидимся.
Ведьма смотрит с надеждой.
– Почему?
– Думаю, ковену придется наложить на меня еще один штраф.
Дракон отворачивается к окну. Там ворочается монстр в асфальтово-бетонной шкуре. Пальцы заостряются когтями.
– Но зачем?!
Он пожимает плечами.
– Я – дракон.
– Тридцать лет…
– Драконы живут долго.
– Но они тоже умирают!
На спине дергаются мускулы, из последних сил удерживая крылья. Теплая ладонь ложится между лопаток.
– Я не хочу, чтобы ты умирал. Не хочу, чтобы тебе было больно.
Из-за клыков усмешка выходит кривоватой.
– Этого не изменить. Я не люблю город.
…рвануть когтями асфальтовую шкуру, выпустить наружу требуху канализации!
– А меня?
Дракон поворачивается. Лиза смотрит требовательно, словно и не она маялась весь день за дверью.
– Ведьма, ты же знаешь.
– Знаю. Но я – тоже город! Я – его порождение!
– Это забавно, – соглашается дракон.
– Возьми меня с собой в небо.
Дракон хохочет, звякает в шкафчике посуда.
– Я не верю в сказки.
– Зато верю я. Меняется все. Ты, я. Город. Неужели ты не чувствуешь?!
Когда смотрят такими глазами, отказать невозможно.
Дракон наваливается на подоконник.
– Ляг ко мне на спину и держись за шею.
Как хорошо, что она легкая. Бросок – падают с девятого этажа. Проносятся окна – все больше черные, и только одно яркое, солнечное. Дракон раскидывает руки, ветер выкручивает их, рвет сухожилия, ломает кости – и расправляет крыльями. Пищит Лиза, оказавшись на широкой чешуйчатой спине. Став невидимым, дракон взлетает. Гудят провода, нечаянно зацепленные лапой. С истошным воплем удирает ворона. Дракон закладывает вираж и летит над проспектом.
– Смотри! – кричит Лиза.
Фонари, реклама, фары, окна, светофоры. Город переливается, уродливый, каменный, вытянувшийся вверх, проросший вглубь.
– Смотри же!
Гул работающих телевизоров и приемников, плееров и компьютеров. Голоса. Крики. Смех. Раздражают. Тысячи тысяч человечков в неуютных норках квартир, чего ж им не спится?
Мускулистые лапы напрягаются, выпуская когти.
– Ну смотри…
Сколько их выйдет завтра, чтобы заплатить дань городу? Погибнуть в автомобильных авариях, упасть на рельсы метро, сорваться со строительных лесов? Не жалко. Город породил, город и сожрет.
Дракон хихикает, низко, почти неслышно для человеческого уха. Какая ирония судьбы!
Теплая слезинка падает на бронированную чешуйчатую шкуру.
Еще одно мерзкое порождение – городская ведьма, плоть от плоти.
Его Лиза.
Моя, думает дракон, взмахивая крыльями. Поднимается выше. Уже можно охватить одним взглядом правый и левый берега, соединенные нитями мостов. Проступает сеть улиц, подсвеченная огнями. Крохотными жучками проносятся машины.
– Смотри! – рычит дракон.
Ведьма на его спине замирает.
Горячий воздух, поднимаясь от асфальта, надувает крылья. Забавно – город помогает дракону.
Выше!
Пульсируют артерии огнями, бежит по ним механическая кровь.
– Как красиво, – шепчет Лиза.
Смешно – городская ведьма никогда не видела свой город весь, разом. Никто другой не мог ей этого подарить.
Счастливый дракон летит над рекой. Под левым крылом – левый берег, под правым – правый.
– Смотри!
Впереди темные клубы туч. Дракон врывается в них, разбивая мглу крыльями. На город падает дождь. Блестит асфальтовая шкура, потоки смывают грязь. Дробятся, отражаясь, огни.
Хохочет мокрая Лиза.
На его руке доверчиво спит город. Дышит глубоко, ровно. Пахнет нагревшимся бетоном и духами, грозой и мокрыми крышами. У его города волосы цвета асфальта, они щекочут дракону подбородок. Веснушки – крохотные пятна ржавчины. Темные стрелки ресниц, похожие на провода. Узкие ключицы, изящные, точно старые улочки. Родинка на плече, как медная монетка, выброшенная в фонтан. Чтобы вернуться.
Дракон втягивает когти и осторожно накрывает теплое плечо ладонью. Спи, город. Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее.
Сергей СердюкЖуй-трава
И снова крайне трудно определить, на поле какого из произведений Дяченко идет игра. Формально это, пожалуй, опять пространство дилогии «Бродячая искра», включающей романы «Варан» и «Медный король». Но с одним важным уточнением: все события рассказа «не попали в кадр», остались за рамками панорамы этих романов, сколь она ни широка. При этом, кажется, можно угадать перекличку с некоторыми страницами романа «Скрут», повести «Бастард» и, что совсем неожиданно, цикла-трилогии «Маг дороги» – особенно поздних, наиболее взрослых его частей.
Но в каждом случае – это связь лишь с некоторыми страницами. Отдельными. Самыми страшными.
Светало. Яста лежал в кровати и с замершим сердцем ждал – вот-вот должны были запеть птицы. Парень очень надеялся, что сегодня они запоют. Пусть в окне Башни, что торчит поодаль на холме, постоянно мерещится лицо Отца; пусть все ходят как натянутые струны… Лишь бы этот день не был началом Сезона!
Только бы запели птицы…
Хлопнула дверь. На дворе у колодца зазвенела цепь. Яста поднялся и смотрел в окно, как один из старших братьев умывается из ведра, поставленного на каменный бок колодца.
Сумерки редели все быстрее. Птицы молчали.
– Сезон, – заметив Ясту, сказал умывающийся.
За двором, насколько хватало глаз, колосилось огромное красное поле. Нежный запах щекотал ноздри. Хотелось дышать полной грудью. А лучше – выйти и рухнуть в бархатные объятия травы.
Не будь у Ясты отца-колдуна, он бы так и сделал. Это были бы последние мгновения его жизни: жуй-трава созрела, она голодна.
Яста перевел взгляд на старую книгу, лежавшую на стуле рядом с кроватью. Несколько лет назад один путешественник забрел в поле – сам. Среди оставшихся от него пожитков Яста нашел эту книгу – в ужасном состоянии, затертую временем, руками и дорогами… Удивительно, что она не рассыпалась от первого прикосновения. Местами отсутствовали целые страницы, чернила стали тусклыми и едва видными. Неясно, что заставило Ясту открыть ее, но с тех пор он неоднократно перечитывал находку. Неведомый путешественник рассказывал в ней о своих приключениях, о землях, в которых ему довелось побывать, о нравах, обо всем, что видел и что узнал о мире. Там была история про живые поля, которые приручали, закапывая в них умерших родственников. Яста, читая эту часть, время от времени поглядывал в окно, на красное поле…
Дом просыпался. Хлопали двери, скрипели половицы, сонные братья и сестры перекидывались словами.
Заворочался на кровати семилетний брат. Мальцу Яста завидовал – тому еще не нужно участвовать во всем этом. Есть, конечно, и для него работенка, но мелкая, и жуткая только поначалу, пока не привыкнешь. Яста в свое время привык быстро.
– Уже? – сонно спросил брат.
– Угу…
– Ты же сегодня в первый раз! – вспомнил мальчишка. – Страшно?
– А ты как думаешь? – шепотом отозвался Яста.
– А… а если не сможешь?
– Отец накажет, – еще тише сказал Яста. От этих слов вздрогнули оба.
– Народ, подъем! – закричала одна из сестер в глубине дома. – Кто не хочет опоздать к завтраку, вставай!
У Ясты не было желания идти через дом. Ему казалось, что все будут смотреть на него: сегодня ему впервые участвовать не уборщиком поля, а ловцом. Парень выбрался через окно, потопал к колодцу, на котором так и стояло полное ведро. Плеснул в лицо холодной водой.
В груди ныло сердце. Тоска делала каждое движение медленным, вялым.
Умывшись, Яста подошел к границе поля. У самого края лежало мягкое тельце с распростертыми крыльями. Ранняя пташка поддалась дурман-запаху и села на траву.
– Ты есть будешь? – спросил младший брат, высунувшись по пояс в окно. Вечером ему предстояло убирать крылатые скелетики бывших птиц.
Но птицы – это только начало. Птиц мало даже для жуй-травы, не говоря уже о том, кто собирал основную жатву…
– Нет. Я пойду уже…
Яста с трудом переставлял ноги. Ощущение было такое, будто воздух стал вязким, как сироп. Голова привычно кружилась.
Сейчас каждый шаг был как тысяча обычных шагов. Магия Отца, данная Ясте и остальным детям, предназначалась именно для Сезонов. Пройти быстро тысячи миль. Туда и обратно. Туда – самому, обратно – с жертвой. Завести, заманить, притащить силой…