– Конечно, Рома. Буду!
Наутро, когда вся общага ещё сладко спала, а за окном тихо и печально падал снег, Ромка, как генералиссимус Сталин, только без трубки, ходил по тесной комнатёнке коменданта из угла в угол и диктовал, а Татьяна печатала на пишущей машинке «Ятрань»:
– «Уточнение к телеграмме номер 1358-бис от 15.12.1991. В связи с необходимостью выполнения обязательств перед держателями расчётных чеков Сберегательного банка СССР перенести срок вступления в силу распоряжения номер 267 от 15.12.1991 на 31.12.1991. Разрешить отделениям Сберегательного банка СССР по г. Москве выдачу наличных денежных средств по предъявляемым к погашению расчётным чекам, выписанным на территории РСФСР до 15.12.1991 в срок до 31.12.1991». Так, подпись, как там…
– Рома, бланке, и печать с гербом…
– Печатай скорее и не дрейфь!
Когда Татьяна закончила, он забрал лист с текстом, сунул в карман большие канцелярские ножницы со стола и уже в дверях попросил:
– Ты же раньше в библиотеке второго корпуса гумфаков работала. Позвони девчонкам, они уже должны прийти, пусть разрешат факс отправить. С меня шампанское и конфеты.
– Хорошо. Свету спроси. Это которая в очках. Знаешь её?
– Найду… – уже на бегу крикнул Ромка.
В библиотеке родного факультета Ромка нашёл Свету в очках и получил доступ к ещё очень редкому в Москве зверю под названием факс. Далее путём нехитрых манипуляций он поверх оригинального текста на официальном бланке наклеил построчно собственную версию. Оставалось главное – печать Госбанка СССР с гербом. Но и это не заняло много времени – прижав рубль 1988 года выпуска к подушечке с тушью, он получил оттиск советского герба, а проделав аналогичное с рублём 1991 года – круглую надпись «Государственный банк СССР». После чего совместил их, чтобы герб оказался внутри надписи. Полученный бумажный оттиск наклеил на телеграмму с новым текстом и факсом отправил её на номер филиала Сбербанка, который возглавляла Тамара. Затем набрал её домашний номер:
– Привет! В дверях застал? Это хорошо. Давай встретимся где обычно. Да, на другой стороне. Только ты, пожалуйста, сначала на работу зайди. Там факс должен прийти. Оторви его так, чтобы номера отправителя не было видно. У вас не печатает? Это замечательно! Всё, давай через полчаса.
Через полчаса они сидели в машине, и обычно спокойная Тамара от волнения проглатывала окончания:
– Ты с ума сошёл! Меня уволят!
– Тамара, я прошу, успокойся и подумай хорошенько. Если будут копать и обнаружат, сколько чеков в твоём отделении выписано за месяц, тебя уволят так и так. И я не смогу помочь, у меня ресурса не будет. Если ты выдашь эти деньги, то у нас появятся аргументы…
– Нет, Рома, нет! Это преступление!
– Преступление? Выдать человеку его собственные деньги – преступление? Запрещать это – вот настоящее преступление!
– Рома, это демагогия. Я не хочу отвечать за твои мутные делишки.
– Наши, Тамара. Уже давно – наши…
– Господи, зачем я с тобой связалась!
– Ну, наверное, чтобы пай за кооператив выплатить. Разве нет?
– Ты что, меня шантажируешь?!
– Ты же умная женщина, зачем мне это? Ты пойми простую вещь – они сейчас сами нарушают закон. Точнее, никаких законов нет. СССР развалился, советские законы не действуют, а новых ещё не приняли. Да и не может ни один закон запрещать выдавать человеку его собственные деньги. Абсолютно чистые, между прочим. Никаких мутных делишек нет и в помине. Ни я, ни ты ни разу не нарушили ни один закон.
– Это пока. А сейчас ты меня подталкиваешь к этому.
– Инструкцию, Тома, максимум, что ты можешь нарушить, – это должностную инструкцию. Даже не так! Инструкция прямо говорит, что чеки обязательны к приёму на всей территории СССР. Это последнее распоряжение нарушает инструкцию. Так что ты можешь только нарушить распоряжение, нарушающее инструкцию. При этом у тебя есть веский аргумент – телеграмма с отсрочкой, также пришедшая факсом без обратного номера. Между ними нет разницы, ты сама решила, что она настоящая. Если бы я не сказал, ты бы думала, что они действительно продлили срок.
– Нет, Рома, я боюсь.
– Давай так, ты согласна, что увольнение – это максимум, что тебе грозит?
– А это что, мало? Я двенадцать лет шла к должности заведующей филиалом. Это всё, что я имею в этой жизни!
– Ну, имеешь, ты, положим, нищенскую зарплату, которая обесценивается с каждым днём. Скоро на неё можно будет купить три десятка яиц и пару пакетов молока. На что ты дочь с мужем собираешься кормить? Сколько у него зарплата, кстати? Рублей двести есть?
– Рома, перестань.
– Что «перестань», Тамара? Не уподобляйся страусу, зарывающему голову в песок, как это делают все вокруг. Больше никто о нас не позаботится. Советская власть закончилась. Ты видишь, что творится в стране? Кто сильней, тот и прав! Думаешь, удастся отсидеться в Сбербанке?
Тамара молчала. Её лицо пошло красными пятнами. Ромка понимал, что должен дожать ситуацию, времени на другие варианты не оставалось:
– Вникни, пожалуйста, в то, что я сейчас скажу. Ты до тридцать первого выдаёшь мне всю сумму по уже выписанным чекам, не нарушая закон. Я плачу тебе сто тысяч рублей. Если тебя увольняют, обещаю устроить в коммерческий банк начальником отдела.
Тамару не уволили. Она занесла наверх пятьдесят тысяч и через месяц стала заведующей отделением. В её подчинении оказалось полтора десятка филиалов…
Новый год отмечали в Питере. Весело и с размахом. В жутко модных спортивных костюмах. Тридцать первого поехали на рынок Апраксина Двора, и Ромка впервые в жизни ходил по рядам и говорил: «Взвесь, заверни, вот это положи, это тоже…» – не спрашивая цен. Водку взяли шведский «Абсолют», в этом заключался особый шик. Погода стояла пасмурная, промозглая, город лежал грязный, в чёрно-серых тонах, и горожане были ему под стать – озабоченные, встревоженные и сварливые. Одетые преимущественно в тёмное, они не демонстрировали радости от приближения Нового года. Видимо, чувствовали засаду.
Сашка жил в красивом, но неухоженном сталинском доме прямо у метро «Выборгская». Почему-то в Питере было принято справлять нужду в подъездах. Наверное, сказывалось тяжёлое наследие царского режима. Особо культурные особи делали это непосредственно в лифте. Поэтому подъём на шестой этаж представлял из себя бег с барьерами по лестнице или поездку с задержкой дыхания в лифте. С тяжёлыми сумками в руках оба варианта таили в себе неприятности.
К бою курантов подошли в прекрасном расположении духа. Неожиданно с Новым годом россиян поздравлял сатирик Задорнов, поскольку Горбачёв был уже нелегитимен, а Ельцин…
Вот как об этом вспоминал сам Задорнов: «Я уже был довольно популярным писателем-сатириком. Мне предложили вести „Новогодний голубой огонёк”. Я, естественно, согласился. В то время это считалось очень почётно и престижно. С утра тридцать первого декабря мы репетировали. Вдруг ко мне подошёл побледневший редактор телевидения, отозвал в сторону и, продолжая бледнеть на глазах, зашептал:
– У нас ЧП! Горбачёв не президент и уже не может поздравлять советский, нет, русский… короче, наш народ с Новым годом. А Ельцин… – он выждал паузу и добавил: – Тоже уже не может! Ты понял?
– Почему?
Тогда мы ещё не знали, что означает выражение „президент работает с документами”.
– Потому что не может. Как ты не понимаешь? Как мне объяснила его охрана, он сейчас работает с документами! И будет работать с ними всю неделю запоем! Охрана жалуется, что он оказался абсолютным трудоголиком и они устали бегать за документами в магазин! Понимаешь? – Он выделил слово „понимаешь”, как будто разговаривал со мной как с дебилом.
– И что же делать?
– Как ведущему телеогонька, придётся поздравлять народ тебе. Без поздравления народ оставлять нельзя…»
Сам факт новогоднего поздравления от сатирика подсказал растерянным гражданам, что год предстоит – обхохочешься… Тем более что Ельцин выступил накануне и вместо поздравления объявил об освобождении цен со второго января 1992 года. Первая шутка наступающего года. А сколько их ещё предстоит? Поэтому в своём обращении Задорнов поблагодарил политиков за то, что Новый год всё-таки наступил, несмотря ни на что.
Впрочем, Ромку это заботило мало, поскольку в мире бизнеса, где он вращался, цены сами себя освободили уже давно. Однако и ему, пьяному и бесшабашному, было невдомёк – насколько «весёлым» окажется наступивший год…
Цены отпустили, и машины по госценам для льготников закончились. Закончилась и обналичка через чеки сбера. Какое-то время друзья ещё добирали остатки машин, обналичивая деньги через отдалённые филиалы, летая для этого по всей стране. Самое интересное, что Ромка оказался прав и сотрудников, нарушающих распоряжение Госбанка, не увольняли – вызывали на ковёр, грозились, те вяло отнекивались – этим всё и заканчивалось. Никаких легитимных рычагов давления у руководства не имелось. Одна пожилая заведующая филиалом в богом забытом райцентре Тамбовской области выдала им сто тысяч прямо с вклада, сказав, что не собирается выполнять преступное распоряжение преступной власти.
Однако тема исчерпывала себя – прибыль падала, трудоёмкость и риск возрастали. Криминал набирал силу на глазах, заполняя вакуум власти. Но хуже всего, что, мотаясь по стране, надолго пропадая из столицы, они упустили очень важный момент – инфляцию, которая к лету достигла немыслимых размеров.
И случилось то, что случилось, – первого июля власти отпустили курс доллара и он стремительно вырос до двухсот рублей. У них к тому моменту имелось три миллиона своих денег, они уже привыкли к мысли, что являются серьёзными бизнесменами. Ха-ха-ха, это бизнес по-русски, детка! Три миллиона рублей превратились в пятнадцать тысяч долларов, хотя в валютном эквиваленте у них ещё в декабре имелось в два раза больше. То есть всё это время они работали, придумывали схемы и рисковали себе в убыток…