– Привет, шеф! Сколько у вас времени сейчас?
– Слушай, некогда болтать. Давай быстро к Наташке в комнату, забери всё, что найдёшь там на антресоли, и пока пусть у тебя полежит. А её отвези до Юго-Западной, там Серёга будет ждать, он её домой в Белоруссию отвезёт. Пусть ничего не собирает и вещи не берёт, только деньги и документы. Через пятнадцать минут вы должны уже там быть. Понятно?
– Да, шеф! Всё сделаю…
Ромка сорвался с места как гончая. Наташка на стук открыла не сразу, она была заспанная и в домашнем халатике.
– Наташ, одна минута на сборы. Ты едешь домой в Белоруссию. С собой только деньги и документы.
Нужно отдать девчонке должное, она не задала ни одного вопроса, только посторонилась, когда Ромка решительно шагнул в комнату. На антресоли он обнаружил спортивную сумку, довольно тяжёлую.
– Через минуту я за тобой зайду. Будь, пожалуйста, готова.
Она молча кивнула.
Сумка оказалась набита пачками долларов в банковской упаковке. Считать времени не было, и он просто закинул её на антресоль в своей комнате. Через семнадцать минут они были на Юго-Западной. Заспанный Серёга ворчал, что не успел позавтракать. Ромка протянул ему несколько тысячных купюр:
– На заправку и поесть в дороге.
Широкая физиономия водилы расплылась в довольной улыбке:
– Будет сделано, шеф!
– Наташ, у тебя денег достаточно или дать ещё?
– Спасибо, Ром, достаточно.
Она выглядела невозмутимой, и Ромка впервые подумал, что Олег, пожалуй, не ошибся с выбором. Ко всему прочему она была симпатичной и совершенно точно могла нарожать кучу здоровых ребятишек.
Вернувшись домой, он пересчитал деньги. Это оказалось несложно, потому что сотенные купюры находились в пачках по сто штук, которые, в свою очередь, затянуты в пластик по десять пачек. Такие пластиковые кирпичи по сто тысяч долларов в каждом. Всего семь полных кирпичей и один надорванный, в нём не хватало двух пачек. Семьсот восемьдесят тысяч долларов. На эти деньги можно было купить посёлок городского типа где-нибудь на Рязанщине.
Ромка сидел на незастеленной кровати и смотрел на деньги в сумке, которая стояла у его ног. Для него, бывшего старшины батареи, иметь незастеленную кровать в комнате уже являлось нарушением внутренних правил, а сидеть на простыне в уличных штанах – и подавно. Но он этого просто не замечал, созерцание такой оглушительной суммы целиком захватило его воображение. Вот он достал одну пачку и, зажав между средним и безымянным пальцами левой руки, правой принялся ловко пересчитывать деньги. Этому способу его когда-то давно, ещё до армии, научил азербайджанец Фаик с Черёмушкинского рынка. Ромка с семнадцати лет имел дело с серьёзными суммами, считать приходилось много, иногда требовалось делать это быстро, в нервозной обстановке и часто не выпуская денег из рук. Уже тогда он мог безошибочно определить подлинность долларов даже с закрытыми глазами – подушечки пальцев привычно чувствовали рифление купюр, плотность и фактуру бумаги, которая скорее напоминала ткань. Сейчас не требовалось и этого – запах! Этот запах типографской краски Федеральной резервной системы США на новеньких, ломких, будто накрахмаленных купюрах с портретом Франклина невозможно ни спутать ни с каким другим, ни подделать. Он считал машинально, в состоянии лёгкой прострации, когда думать не хотелось и не требовалось. Тем не менее – девяносто восемь, девяносто девять, сто – всё сошлось, пачки были совершенно новые, нетронутые – он первый касался этих денег руками. Номера на банкнотах шли по порядку, серо-зеленоватый текст был напечатан на правильном четырёхугольнике купюры чуть криво – поля справа-слева, а также сверху-снизу были не равны между собой и не параллельны обрезу. Это тоже служило верным признаком подлинности – янки не заморачиваются с филигранной точностью при производстве своих денег, им некогда, станки печатают и печатают, перегреваясь, нужно спешить, пока глупый окружающий мир безропотно и даже с восторгом меняет свои истинные богатства на эти красивые, но бесполезные бумажки.
Всё встало на свои места. Он понял, откуда у Олега такой капитал. Как понял и то, что может спокойно забрать эти деньги. И ему ничего за это не будет – краденое легко украсть снова и без последствий. Но ещё раньше он понял, что никогда этого не сделает. Без всяких красивых слов и высокопарных объяснений – просто не сможет и всё. Физически не сможет. Тот непонятный момент, когда психика выходит в материальный мир и становится рефлексом. Собственно, об этом он не думал, просто ряд неотчётливых образов промелькнул в голове за долю секунды, а вот что он действительно испытывал, так это гордость за оказанное шефом доверие и решимость это доверие оправдать.
Прошло две недели. Олег по-прежнему торчал в Австралии, Наташа оставалась в Белоруссии, Ромка жил с деньгами на антресоли. Сначала он старался лишний раз не покидать комнату, но постепенно опасения притупились и жизнь вернулась в привычное русло. Он ел, спал, тренировался, водил девчонок, приторговывал валютой, крутя исключительно собственные сбережения. Курсовая разница между Москвой и Питером колебалась, и они с Сашкой пытались ловить эти колебания, гоняя доллары туда-сюда. Дела шли неплохо, пока их не кинул собственный сотрудник – муж Сашкиной дочери от первого брака, которого они взяли на работу. Работа заключалась в том, чтобы возить деньги в отдельном купе СВ «Красной стрелы» между столицами. После очередной поездки парень заявил, что его ограбили – забрали все бывшие при нём десять тысяч долларов. Зачем он открыл дверь, несмотря на жёсткое требование инструкции, было непонятно. И вообще вопросов имелось больше, чем ответов. На самом деле Ромке было очевидно, что худой, нагловатый и пустой по жизни, как барабан, парень врёт, и он предлагал Сашке поговорить с его зятем на понятном для всех пустышек языке, что он хорошо умел делать. Но Сашка и слышать об этом не хотел: «Сонечка беременна, нельзя её беспокоить. Я беру весь попандос на себя…» Об этом уже не хотел слышать Ромка: «Ладно, хрен с ним, пусть живёт. Попандос пополам».
В какой-то момент Ромка настолько привык, что на антресолях завалялась сумка с долларами, что возобновил вечерние посиделки в комнате, собирающие массу народа, в том числе незнакомого. Но периодически испытывал угрызения совести, что не уделяет должного внимания безопасности, и как-то в телефонном разговоре попросил у шефа разрешения куда-нибудь переместить обузу. Шеф обещал подумать. На следующий день он дал отмашку отвезти деньги Можайскому – их нештатному то ли сотруднику, то ли партнёру. Игорь Можайский – огромный мужик под два метра ростом, весом уверенно за сотню, с бородой и копной буйных чёрных волос – был практически слепым, кажется, он имел минус десять. Его очки напоминали две лупы, ими можно было выжигать на солнце. Это не мешало ему успешно заниматься недвижимостью, проворачивая какие-то хитроумные сделки. Ромка недолюбливал недвижимость – то ли дело машины! Но Можайскому доверял, тот всегда возвращал деньги, и с прибылью, пожалуй, единственный из всех, кто крутился вокруг Олега. Кроме того, Можайский являлся воцерковленным, имел пятерых детей «мал мала меньше» и тихую безответную жену в неизменной косынке и старушечьей юбке до пола. Жили они в большой неухоженной квартире на Соколе. Так что Ромка выбор Олега одобрил – куда Можайский денется с подводной лодки? И вряд ли кому-то придёт в голову искать в его таборе деньги.
Утром он покидал упаковки с долларами в свою спортивную сумку и поехал поспарринговаться с пацанами в Лужники, вроде как по дороге. После тренировки поплавал в замечательном открытом бассейне, попарился в баньке с липецкими бандитами, которые держали «Лужу», бросил в сумку поверх денег мокрое полотенце с плавками, благо доллары были в пластике, потом ещё пропотевшую майку с трусами, перчатки, бинты и прочую мутотень, а раздувшуюся сумку забросил в багажник девятки. На выезде из Лужников его тормознули менты, и не просто менты, а какой-то злой ментовской спецназ. Хмурые рослые парни были в камуфляже и масках, с короткоствольными автоматами и не настроены на диалог:
– Из машины! Руки на капот! Ноги шире! – Болезненный удар тяжёлым берцем по лодыжке. Его бегло обшарили.
– Ваня, осмотри багажник, это липецкий…
– Какой я липецкий? Права посмотрите… – Чувствительный тычок стволом под рёбра…
– Поговори ещё! Открывай багажник! – Ромка подчинился, внутренне замерев.
Плотная фигура склонилась над сумкой, омоновец расстегнул молнию, достал перчатки, бинты, боксёрки, запустил руку глубже и извлёк на свет божий влажные трусы. С отвращением бросив их обратно, он вытер руку о камуфляж и, потеряв к Ромке всякий интерес, пошёл прочь от машины. Ромка, не веря своему цыганскому счастью, прыгнул за руль и дал по газам. И только отъехав на пару кварталов, он вновь обрёл способность размышлять. Нехитрые умозаключения привели к выводу, что он только что заново родился. Найди менты деньги – и его, скорее всего, закопали бы в подмосковном лесочке, зачем кому-то ненужный свидетель редкого, как осеннее солнышко, ментовского фарта?
А через неделю вернулся Олег. Ромка не стал рассказывать о случае в Лужниках, ему было стыдно за свою легкомысленность…
История с «деньгами партии» постепенно забылась. Олег ничего не рассказывал, а Ромка не спрашивал. Краем уха он слышал, что дяде Саше пришлось скрываться от ментов в Чечне и, кажется, ему было не до них. К следователю Олег съездил, пообщался, и эта история тоже как-то затухла – в стране так «рубили лес», что щепки летели во все стороны. И кому удавалось подобрать щепочку, тот в мгновение ока становился богатым. Причём даже по западным стандартам. Остальные влачили незавидное существование. Ромка находился где-то посередине, но был «стремящимся». Мешала излишняя (или нет) щепетильность – всё-таки щепочки подбирались преимущественно криминальным путём. Он постоянно предлагал Олегу «законные» проекты, но тот слушал других людей.