— Даная преувеличивает.
— Да нет, Даная дальше, чем кто-либо, видит, поэтому и говорит так. Келагаст, чтобы знал, всего лишь ратный муж. Давать лад земле без чьего-то разумного совета он не годен.
— Скажу пригожая княгиня, что и говорил уже: если же не послушает совета.
— Будем едины — послушается. А нет — скажем, что всем говорят в таких случаях: пошел прочь. Своевольный князь не может быть предводителем ни дружине, ни всем живущим на Троянах. Из моего сына, Мезамира, лучше будет князь, тем более, если стольником при нем будешь.
Вот оно как! Келагаст для нее — ничто, она действительно может быть, поэтому и является уже самым надежным союзником. Что же побуждает ее к этому? Всего лишь оскорбленная гордость княгини и достойной жены или что-то выше и значимее? Впрочем, это уже не так важно.
— Раз это говорит дочь князя Добрита, если она верит мне, и полагается на меня, так и быть: останусь при Келагасте, если будет на то согласие Келагаста.
Улыбнулась удовлетворенно и снова засияла вся.
— О том узнаешь уже завтра, самое позднее — послезавтра. А сейчас будь нашим гостем, достойный княжич.
Сказала и поднялась живее, чем пристало княгине, и к челяди пошла быстрее, чем мог надеяться.
Антов давно не касается то, что творится на Дунае. Дошла одна молва: «Авары пошли походом на ромеев». Подумали и сказали: «Что они себе думают?». Дошла другая: «Ромеи замирились с персами и бросили палатийские когорты против аваров». Только покачали головами «Доигрались. А, однако, пусть собьют им спесь, может, будут меньше посягать на чужое». Где-где, а в защищенной лесами Волыни надежно чувствовали себя, звон мечей за горами особой тревоги не вызывал здесь. Вон, сколько лет живут в мире с соседями, почему бы не верить, что и дальше так будет? Воспрянула и Даная духом. Да, куда делась печаль, так засветилась в глазах, откуда взялась и живость, которую помнит с того времени, как была девушкой и водила хоровод с ровесницами. Почему так, никто, кроме, может быть, стольника Светозара, точно не знал. Единственное, что замечали, очень полагается она на мысли-советы стольника, очень рада, что он есть, наконец. А еще стали замечать, что Даная враждебнее стала относиться к мужу своему, не учитывает мысли его, когда речь идет о стольных делах. Слушает старейшин, спрашивается совета в Светозара, на князя ни взгляда, ни внимания, будто его и нет на совете. Как-то раз вспыхнула даже и сказала: он Келагаст, должен помнить, что посажен на княжеский стол только на время и то время подходит уже; в княжеском роде на Дулебах есть законный наследник — ее сын. Стольник Светозар едва угомонил тогда их, и Данаю, и Келагаста. Да и угомонил ли бы, если бы не старейшины и не скорби человеческие, что уже родились в те дни на Дунае и пригнали в Волынь нарочитых от склавинов.
— Беда, братцы! — сказали нарочитые. — Ромеи замирились с Ираном и бросили против нас когорты палатийские, ту силу, с которой наша рать не может справиться. Пал в бою лучший предводитель воинов склавинских Ардагаст, стал жертвой подлой измены Мусокия. Придите, анты, и станьте в помощь нам. Вспомните, мы с вами кровные есть, нам негоже сторониться друг друга.
Даная не замешкалась, узнав о том, и едва не первая появилась у стольника.
— Что будем делать, Светозар? — спросила испуганно.
— Созывать совет старейшин. Приходи, подумаем сообща с ними, как нам быть и что делать.
— Это надо случиться такому, — пожалела, и в том ее сожалении Светозар увидел, но скорее почувствовал, чем увидел, не просто сожаление, — наибольшее понимание, что были и могут быть, потери.
В это время он близко стоял около Келагаста. Как мужа, знакомого с римским правом и удостоенного звания стольника, его гостеприимно приняли в Волыни и на совете старейшин назвали первым советником князя-предводителя и послом земли Трояновой. Но случилось так, что Светозар еще ближе и надежнее сошелся за эти годы с Данаей, получил около нее едва ли не самое уютное, что имел прежде, место. Поэтому не мог не понимать ее и не сожалеть вместе с ней.
Когда сошлись все и выслушали склавинов, обратились, прежде всего, к нему.
— Княжич Светозар, ты долго был у ромеев. Скажи нам, чем обусловлен их поход за Дунай и именно на склавинов?
— Одним единственным: частыми походами склавинов в ромейские земли, их намерением завладеть той землей, сесть в ней на веки вечные.
Келагаст счел нужным переспросить:
— И это действительно так есть?
— В Византии походы те, как и вторжение обров, у каждого на устах. Давно требуют от императора: «Замирись с персами, освободи палатийские когорты и брось их против обров и славян». Так и произошло.
— Так как же нам быть?
— Легкомысленно относиться к Византии не приходится. Однако и на помощь склавинам не можем не придти.
Советники зашумели. Одни выражали свое согласие с тем, что говорил Светозар, другие сомневались в его увитых туманом речах: как можно и склавинам придти на помощь, и Византию не разгневать?
Поинтересовался этим и Келагаст.
Светозар, как и перед этим, не медлил с ответом. Да и чего должен медлить, если взвесил этот ответ на точных весах — своей совести.
— Мы, как знаете, имеем с ромеями договор о невторжении. Пойти сейчас против них ратью означало бы нарушить давно и надежно устоявшийся мир.
— Мы не в их землю вторгаемся, — сказал кто-то, — пойдем на помощь тем, против кого они подняли меч.
— Это неважно. Так или иначе, пойдем на ромеев и будем биться с ромеями, а это будет не чем-то другим — сечей, нарушением заключенного договора. Делать надо мудрее: пошлем — и немедленно — посольство к ромеям с такой речью:
«Склавины — наши кровные братья. Если вы, ромеи, есть друзья антам и предпочитаете быть ими и впредь, отведите рать свою за Дунай, оставьте землю Склавинии в покое. Если этого не произойдет, мы, анты, вынуждены будем выйти и встать против вас всей своей силой». Учтут это — хорошо, не учтут — все-таки соберемся и пойдем.
— Разумно! — послышались голоса. — Ей-богу, и разумно, и честно. Если не прислушаются и не уберутся восвояси, не мы — они будут повинны за нарушение покоя между нашими землями.
— А, еще, скажем, — подумал и бросил искру в огонь Светозар, — есть гнев на склавинов, гасите его в сечах со склавинами на своей земле.
— Приставай на этом, княже! Приставай! И чтобы посольство не тратило дни на путях в Константинополь, — подсказал кто-то из старейшин, — посылай его в землю склавинскую, к стратегам, которые сражаются со склавинами.
— Нет, — возражали другие. — В оба конца посылай нарочитых: и к стратегам, которые разоряют Склавинию, и к императору. Так будет вернее.
Келагаст поднял меч, а дождавшись тишины, сказал:
— Все ли держитесь этого?
— Все!
— Так и сделаем: пошлем послов своих в оба конца, а между тем будем собирать рать.
— И поставим ее на рубежах, — посоветовали старейшины, — пусть видят ромеи и знают: мы можем и переступить их, если не уберутся из Склавинии
— Разумно! Поставим рать на рубежах! Увидят — закрутят задницами, и прежде ромейские стратеги!
Келагаст не отпирался. В нем заговорил дух мужа, стремящегося к победе, и он со всем и всеми соглашался. Видел же: это и есть тот случай, когда сможет представить себя миру. Убоится император и уйдет со Склавинии по доброй воле — все будут знать: заставили уйти анты; дойдет между антами и ромеями до сечи — снова будут знать: славяне взяли верх над ромеями там, что там анты, а вел антов князь Келагаст. И пусть посмеет тогда упрекнуть в чем-то Даная или напомнить лишний раз — ты князь до поры до времени. Сильных не судят, а от способных взять верх над таким супостатом, как ромеи, не отказываются.
XXXVII
К стратегам, стоявших во главе ромейских легионов в Склавинии, послали других послов. Светозару же, как известному в стольном городе Византии, посоветовали отправиться в Константинополь. Да и сам он не возражал. В одном, не очень был уверен, что стратеги ромейские будут слушать послов антов, и уйдут из Склавинии без разрешения императора, а во-вторых, он, Светозар, действительно хорошо известен в Константинополе, ему легче будет получить доступ к императору, чем кому-то другому из посольства антов. Какой-то вес в выборе посольской миссии имело и то, что никто не был так знаком с норовом ромейских послов, как он. Поклясться может: решение императора о ратном походе или его прекращении зависит не столько от императора, как от тех, которые вокруг него вращаются. А среди таких, стоящих близко к императору, немало его Светозаровых, учителей, как и друзей по учебе. На них и возлагается надежда. Пусть не вся, но все же не последняя.
Когда прибыл в Константинополь и заговорил о своей посольской миссии, не мог не заметить: ромеи удивлены, и всполошились, услышав из уст своего выученика намерения антов вмешаться в спор со склавинами. Та тревога быстро пошла гулять по Августиону и не обошла, конечно, аварского посольства, которое при Маврикии постоянно находилось в Константинополе. А от тех доверенных послов Светозарова миссия не замедлила стать достоянием ушей кагана и в сомнительной, как на его усмотрение, версии. Ибо не только Таргит докладывал ему, доложили и посланные в Склавинию выведники, и, что больше всего смущало дух Ясноликого, уверяли, что им доподлинно известно другое: анты, оставаясь верными союзнической договоренности, подают помощь: ромеям и уже тогда, как преодолеют склавинов, пойдут вместе с ромеями на аваров.
«Знай, Ясноликий, — предостерегали, — дружины князей антов стоят на рубежах склавинской земли в Карпатах и вот-вот пойдут по ней лавами».
Разнобой в сведениях не мог не породить в кагановом сердце смятение, а затем и ярости: как смеют одни с другими идти в Склавинию, топтать конями ее землю? Разве забыли: Склавиния — его земля Он был там, владел ею, а то, что ушел оттуда, не является еще резоном. Ушел по своей воле, как и придет, брать дань с нее, как с поверженной в сече, также.