Откинул назад голову, открыл рот и стал лить в него из стакана тонкой струйкой.
— Я так не смогу, — сказала Бумагина.
— Можно и по старинке.
Она пила мелкими глотками, останавливалась, закрывала рот ладошкой и кривилась. Сельдин справился гораздо быстрее и вернулся в кресло. Он пытался что-то сказать, но мешала болтающаяся голова. Допив, Бумагина несколько раз чихнула.
— Это опасно! — кое-как выговорил Сельдин. — Со мной так бывало когда-то, не помню когда.
— Теперь закуривай, — сказал Аверьянов.
Бумагина стащила полотенце, высморкалась в него и с силой швырнула на пол. Сильно шатаясь, добралась до сумочки и достала сигареты. Сельдин наблюдал за ней через щелочки век и поглаживал себя через штаны. Аверьянов устал держать автомат. Ствол то и дело опускался к полу. Сделав две затяжки, Бумагина выронила сигарету, закрыла ладонями лицо и повалилась на кровать. Сельдин попытался встать. Голову он успокоил, но остальным телом руководить уже не мог. Аверьянов подошел к нему:
— У тебя черный ход есть?
— От себя не убежишь, — ответил Сельдин. — Ни в книгу, ни в бутылку.
Помолчал и добавил:
— На кухне черный ход. Оставь. — Он слабо кивнул на автомат. — Муляж. Киношники подарили.
Бумагина уже храпела. Кинув автомат под кровать, Аверьянов вышел из комнаты. На черной лестнице пахло сеном. Над головой хлопали крыльями и ворковали голуби. Аверьянов немного постоял, дожидаясь, пока успокоится сердце. Но оно не успокоилось. И он махнул рукой.
Дежурный оперативник был пожилым толстым мужчиной, с неряшливыми усами. Представился капитаном Пикулем. Слушая, смотрел куда-то вниз и шумно сопел. По пути в полицию Аверьянов готовил правильную речь, чтобы она не выглядела бредом сумасшедшего, но звучала четко и убедительно.
— Мою жену похитили, — сказал Аверьянов. — Его фамилия Мешков, а ее — Бумагина.
— Бумагина? Женщина?
— Да. Там еще есть двое, два охранника. Мне показали фото.
— Сколько хотят? — спросил капитан Пикуль и быстро посмотрел исподлобья.
— Деньги им не нужны. Я должен кое-что сделать.
— Что же вы должны сделать?
— Кое-какую работу, — сказал он.
В кабинете было душновато. Подготовленная речь разваливалась.
— Какую работу? — терпеливо повторил капитан Пикуль.
— Это важно?
— А вы сами как думаете? Раз уж обратились в правоохранительные органы, значит, ситуация серьезная. А коли так, уж излагайте все как есть.
Аверьянов непроизвольно сжал сфинктер, как это происходило в момент, когда в его ворота назначался пенальти, и рассказал все, начиная с направления на работу в центре занятости и закончив бегством из квартиры Сельдина.
— Роман хотят? — спросил капитан Пикуль. — Или романс?
— Вроде роман.
— Вроде?
— Речь шла о книге.
— А вы писатель, что ли?
— В том-то и дело, что нет.
— Кто же вы, друг мой?
— Сейчас я безработный. А до этого был футболистом.
— Где играли?
Смутившись, Аверьянов назвал несколько более-менее известных команд.
— Это из России? — поднял кустистые брови Пикуль.
— Да. В основном из Первой лиги. ФНЛ знаете?
Опер приподнялся и потянулся, показав темные пятна на рубашке в районе подмышек.
— Слыхал, слыхал. Ну, я вас понял. Конечно, мы вам поможем. Разрешим вашу ситуацию в кратчайшие сроки.
— Спасибо. Я понимаю, что все это звучит бредово… Но посмотрите на мое лицо. Этот фингал мне поставили они. Точнее, он, Мешков.
Пикуль посмотрел ничего не выражающим взглядом и быстро ответил:
— Нет-нет, я верю. Ой, слышали бы вы, что тут говорят. Недавно одна мадам приходила, просила помочь ей выкопать мужа из могилы. Будто он живой. А его лет десять как закопали. Минуточку…
Порывшись в столе, он нашел листок и написал номер телефона:
— Позвоните вот сюда. Там помогут. Это их профиль.
— А что там? — спросил Аверьянов. — Какая-то спецслужба?
— Именно.
— Что сказать?
— То, что мне рассказали. Там отличные спецы работают. Поверьте. Хорошо помогут.
Аверьянов сунул листок в карман. Пикуль улыбался и поглаживал живот.
— Любите баню?
— Да. Когда играл, все время ходил.
— Правильно делали. Я завтра пойду. Пивка возьму, рыбки.
Взгляд его слегка затуманился. Но быстро вернул ясность.
— Всего доброго! — сказал Пикуль.
Выйдя из отдела, Аверьянов свернул в тихий двор и задумался. Что-то здесь было неправильно. Почему этот морж сам не позвонил в спецотдел? Или совсем обленился? Он набрал номер. Долго не отвечали. Но наконец трубку сняли.
— Психоневрологический диспансер, слушаю вас, — ответил женский голос. — Але, говорите! Але! Чего молчим? Посопеть захотелось?
Аверьянов скомкал листок и кинул в урну. Сунул телефон в карман. Походил по двору. И решительно зашагал обратно. В отделение его больше не пустили. Он подергал крепко примагниченную железную дверь. Нажал звонок. Вышел невысокий сержант. Он странно расправлял плечи и выпячивал грудь, будто собирался сплясать «Камаринскую».
— Ты чего, глухонемой, епт? По рогам тебе дать? Вали отсюда.
И положил руку на поясной газовый баллончик.
Аверьянов побежал обратно. Силы заканчивались. Сердце уже не поспевало за ним. Но он надеялся застать Бумагину в пьяной отключке. А там можно вернуться к первоначальной идее. Обменять эту гадюку на Машу. Прямо там. Пусть туда привезут. Автомат — фальшивка, но черт с ним! Он возьмет нож и будет резать, если до того дойдет.
Вбежав в подворотню, Аверьянов замедлился. Выглянул из-за угла. Катафалка не было. Немного суетливо он пересек двор, подергал дверь парадной. И только тут вспомнил, что сбегал он через черный ход, который вывел его в переулок. Но и там дверь захлопнулась у него за спиной. Звонить в домофон было совсем глупо, но не было другого выбора. Правда, он не помнил номер квартиры Сельдина. Стало смешно. Он даже истерично хихикнул. Представил, как разбивает стекло в окне на первом этаже, бежит через чужую квартиру под вопли проснувшихся жильцов к черной лестнице. Идея показалась дикой, но выполнимой. Аверьянов попятился, оглядывая ближайшее окно. Потом огляделся, высматривая обломок кирпича.
«Там может спать ребенок. Например, маленький мальчик», — сказал подлый внутренний голос.
Дверь парадной открылась, и навстречу ему вышел человек в маске осла.
— Привет! — сказал он.
— Привет! — раздалось сзади.
Со спины тихонько подкрался человек в маске пса. Он протянул короткую, толстую черную палку и выстрелил молнией. Аверьянов рухнул.
У подворотни стоял округлый микроавтобус «фольксваген». Аверьянова затащили в салон и бросили на пол, застеленный резиновым ковриком. Пес остался сторожить. Осел забрался за руль, тронулся и на всю громкость врубил магнитолу:
Когда настанет тот миг,
Тот час,
Тот щедрый миг любви,
Когда настанет тот миг,
Тот час,
Когда сольются наши сердца,
Ты знаешь, ты знаешь, ты знаешь,
Мне так одиноко,
А ты уезжаешь, а ты уезжаешь
Надолго, надолго.
Белая стрекоза любви,
Стрекоза в пути,
Белая стрекоза любви,
Стрекоза, лети!
Аверьянов открыл глаза, шевельнулся и тут же получил новый разряд в оголенный, беззащитный живот. Тело выгнуло дугой. Зубы сомкнулись. Изо рта поползли тягучие слюни.
— Лежи спокойно, — ласково сказал пес.
Достал из кармана шуршащий черный пакет с надписью «FA», напялил Аверьянову на голову и затянул. Воздуха стало совсем мало. Константин захрипел, вцепился пальцами в полиэтилен, пытаясь разодрать. Послышался треск, и бок взорвался болью.
Микроавтобус промчался по серым утренним улицам, оставил позади окраинные панельки и свернул на пригородное шоссе. Пес приподнял маску и сунул в рот сигарету.
— Сделай потише.
— Не пойму, за что ты так не любишь музыку, — отозвался осел.
— Это разве музыка?
— А что же?
— Не знаю. Но думаю, Мох застрелился бы, если бы это услышал.
— Кто такой Мох?
— Композитор, Иоганн Себастьян Мох.
— Может, Бах?
— Тьфу ты! Это у меня в голове Моцарт и Бах скрестились. Устал. Двое суток без сна из-за этого пидораса.
Он хотел пнуть бесчувственное тело Аверьянова, но вспомнил про шокер и использовал его.
— Наш литератор обсикался, — сказал пес.
— Моя бывшая жена тоже однажды обоссалась, — ответил осел. — Явилась под утро, пьяная. Кое-как уложил ее. Утром просыпаюсь…
— Да ты сто раз рассказывал.
— А вся постель мокрая насквозь, — договорил осел. До Аверьянова слова доносились будто сквозь стену.
Тело болело так, словно его долго и крепко били палками. Дышать получалось лишь чуть-чуть, какой-то верхней частью горла. Перед глазами вспыхивали светлые кружки. Тошнило. Перед тем как отключиться, Аверьянов успел подумать, что сейчас его вырвет в этот пакет. И он помрет, подобно какой-нибудь рок-звезде восьмидесятых.
«Фольксваген» резко затормозил у забора из профнастила, за которым возвышался дом с мезонином. Пес переступил через тело, открыл дверь и спрыгнул на землю. Осел выключил магнитолу и тоже вылез. Снял замок и открыл калитку.
— Он еще и напердел, — сказал пес, приподнял маску и злобно плюнул.
Осел смущенно отвернулся.
— Ты с шокером не переборщил?
— Нормально. По яйцам не бил. Остальное можно и вытерпеть, если мужик.
Аверьянов застонал, перевернулся на живот и вслепую пополз.
— Видал? А ты говоришь! Крепкий парень. Все-таки бывший футболист.
— А я вот футбол ненавижу, — зачем-то сообщил осел.
Они стояли и смотрели, как Аверьянов пытается вылезти из салона, цепляясь пальцами за дверь.
— Ну-ка, ну-ка, еще чуть-чуть. Почти у цели.
Аверьянов вывалился им под ноги.
— Молодец! Справился, — сказал пес и ткнул шокером ему в живот.