– Сколько вы за него хотите? – поинтересовался король, досадуя, что Радзивилл – коронный пленник остался жив. Ну, почему пан Янош не погиб?
Гусар задумался, огладил вислые усы и, посмотрев на товарищей, важно изрек:
– Я полагаю, Ваше Величество, ясновельможный пан Янош стоит не меньше тысячи золотом.
– Я стою больше! – усмехнулся Радзивилл, презрительно посмотрев в глаза короля. – Думаю, моя свобода стоит не меньше пяти тысяч дукатов.
Сигизмунд Ваза мысленно простонал. Разумеется, все деньги, до последнего дуката, будут отсчитаны родней магната. Только когда это будет? А покамест в королевской казне осталось не больше пяти тысяч серебром, из которых еще нужно выплатить жалованье наемникам. Раздумчиво посмотрев на пана Яноша, король вдруг нашел решение:
– Хорошо, господа. Я заплачу вам пять тысяч цехинов. Отведите пана Радзивилла к моему шатру и ждите!
Трогая коня, Его Величество похвалил себя за выдумку – Ян Кароль Ходкевич с удовольствием отсыплет не пять тысяч золотых цехинов, а все тридцать, если Сигизмунд отдаст ему давнего врага. А что уж там сделает гетман с князем – его дело.
Король обвел взглядом поле сражения. Победители были заняты – ловили коней, снимали с поверженных врагов доспехи и оружие, стаскивали с мертвецов сапоги, срезали кошельки и выворачивали карманы. Что ж, собирая дань с трупов – военную добычу, солдаты были в своем праве. По крайней мере, мародерам, что следуют за армией, достанется меньше. Армия, как ей ни плати, живет грабежом – будь то вражеские деревни или новомодное изобретение – карманы мертвецов.
Потом сюда явятся падальщики. Вначале – крылатые. (Вороны уже облепили все близлежащие деревья, терпеливо ожидая, пока не уйдут живые.) Ночью прибегут четвероногие – волки и дикие собаки, которые непременно подерутся с двуногими – мародерами.
Задумавшись, король едва не наехал на наемников, возившихся около трупа. Судя по сверкающей байдане и позолоченному шелому, убитый был не из простых дворян! Пожалуй, где-то он видел эти доспехи…
Солдаты ругались, пытаясь развязать тугие кожаные шнурки и переворачивая тело так и эдак, сняли-таки шелом… Лицо было изувечено, но король уже догадался, кому принадлежит тело…
– Я забираю доспехи и оружие. Коронная добыча! – сказал король. И, опережая возражения, бросил кошелек.
Один из солдат, поймав на лету кошелек, развязал его, возмущенно закричал, демонстрируя содержимое товарищам:
– Здесь всего десять талеров…
– Довольно и этого, – оборвал Сигизмунд наглого наемника и поманил к себе верного Юхана: – Прикажи кому-нибудь взять оружие и доспехи…
– Ясновельможный пан! – преградил дорогу королю недовольный солдат. – Этот москаль убил трех добрых католиков. Он мог бы убить и больше, если бы не мой выстрел… Доспехи стоят не меньше двухсот талеров! Но из уважения к королю мы согласны на сорок!
– Да как ты смеешь, быдло! – гневно заорал один из придворных (из тех, кто любит покрасоваться в доспехах после сражения…), наезжая на солдата. – Не видишь, кто перед тобой?
Не стоит кричать на солдат на поле боя. Миг – и крепкая рука ухватила поводья, вторая, подцепив щеголя чуть выше шпор, сдернула на землю.
– Я – шляхтич Любичского герба! – гордо заявил наемник, наступая на прадедовский панцирь придворного. – Мы взяли эту добычу в бою, и никто, даже король, не смеет забрать ее у нас!
Король, хотя и привык к выходкам подданных, подобной наглости не ожидал. Рука Его Величества непроизвольно потянулась к эфесу. Но на шляхтича, разгоряченного сражением, жест короля не подействовал – солдат отпрыгнул и вытащил саблю, намереваясь защищать добычу. Рядом с ним, обнажая клинки, встали его товарищи.
Королевская свита, отрабатывая пышные звания, рьяно взялась за дело – оттеснив короля от смутьянов, ощетинилась клинками, а рейтары вытащили из кобур пистолеты и деловито взяли на прицел шляхтичей.
Его Величество, оценив ситуацию, решил уступить – к горстке солдат уже бежали их собратья по ремеслу. Конечно, рейтары и свита сумеют справиться с двумя десятками горлопанов, но дело пахнет новым мятежом, которого король хотел бы избежать.
Сигизмунд лихорадочно обдумывал линию поведения, когда отступать нельзя, а воевать глупо! Выручил подскакавший Жолкевский.
– Ваше Величество, – поклонился старый гетман королю и, уже собираясь что-то сообщить Его Величеству, с ходу оценил обстановку: – Что тут происходит? – строго спросил пан Станислав.
От подобного тона Его Величество почувствовал себя юнцом, застигнутым за непотребством, а наемники вытянулись в струнку.
– Я жду… – ласково-лениво сказал Жолкевский, поигрывая знаком власти – позолоченной булавой, украшенной драгоценными камнями.
– Ясновельможный пан… – начал излагать заводила.
– Шапку и саблю… – перебил гетман.
– А? – не сразу понял шляхтич, но сообразил – кинув клинок в ножны, снял траченную молью шапку с некогда красным, а ныне грязным верхом, тряхнул ею перед гетманом и снова надел на голову. Прочие также убрали оружие и обнажили головы перед начальником.
«Канальи! – проскрипел зубами король. – А ведь передо мной и не подумали преклонить колени!»
– Вот, теперь говорите, пан Кшиштоф, – разрешил гетман, удивив короля знанием имени безлошадного шляхтича (коль скоро воюет в пеших наемниках, а не посполитовом рушении).
– Его Величество решил забрать у нас воинскую добычу, – сообщил шляхтич, кивая на тело боярина. – Дал за нее только десять талеров! Вот! – с укоризной продемонстрировал пан Кшиштоф кошелек.
– А какую цену назначили вы? – поинтересовался гетман.
– Я хотел бы получить за доспехи хотя бы четыреста талеров! – отчеканил повеселевший шляхтич.
Его Величество, сгорая от стыда, решил, что гетман сам предложит солдату достойное вознаграждение! Однако старый военачальник оказался хитрее:
– Пан Кшиштоф, если вы взяли кошелек и развязали его, стало быть, вы приняли плату, – пожал плечами Жолкевский.
– Ясновельможный пан гетман… – вспылил Кшиштоф, но товарищи, прислушавшись к речам воеводы, ухватили его за плечи и что-то зашептали.
– Пан Кшиштоф, вам не следовало принимать кошелек, – наставительно произнес коронный гетман. – Но если вы приняли плату, то теперь эти доспехи – собственность Его Величества… И еще… – раздумчиво сказал пан Станислав. – Как старший в гербе, я скажу, что мне стыдно за родича, что спорит с королем о таких пустяках, как четыреста талеров.
Солдат-шляхтич, осмыслив сказанное, одобрительно хмыкнул, поклонился гетману и, проигнорировав короля, ушел, о чем-то радостно галдя со своими товарищами.
Его Величество, прекрасно поняв второе дно в словах старого гетмана, решил сделать вид, что он ничего не понял. Повернувшись к Жолкевскому, король сказал, пытаясь вложить в слова побольше сарказма:
– Благодарю вас, ясновельможный пан гетман.
– Пустяки, Ваше Величество, – усмехнулся пан Станислав, слегка склоняясь в седле. – Как я понял, вы решили взять в свое собрание доспехи князя Мстиславского?
– Вы узнали князя? – удивился король.
– Я узнал доспехи князя Федора, – кивнул гетман. – Стальная бармица, с эмалевыми пластинами и чистым золотом… Этот панцирь стоит тысячу талеров.
– Поверьте, я думал вовсе не о цене доспехов, – сказал король и поправился: – Точнее, не об их денежной цене…
– Они будут хорошо смотреться рядом с доспехами царя Василия Шуйского и регалиями русских царей. Покойный князь Федор Мстиславский – первый боярин Русского государства и первый претендент на царский трон.
– Который пришел на помощь принцу, – покачал головой король.
– Кстати, Ваше Величество, – церемонно поклонился великий коронный гетман. – Я приехал, чтобы сообщить вам, что принц Владислав отдал мне свою шпагу.
– Где Его Высочество? – поинтересовался король, и тут голос его слегка дрогнул: – Какой выкуп вы возьмете за принца?
– Я не торгую сыном своего короля и его шпагой, – слегка усмехнулся гетман. – Принц Владислав доставлен в ваш шатер.
– Благодарю вас, – от души поблагодарил Станислав гетмана и, разворачивая коня к ставке, повлек за собой свиту.
Как бы то ни было, но мятежный принц – родной сын, которому предстоит передать трон и титул короля Речи Посполитой! А чтобы передать титул в республике, где короля выбирают пьяные шляхтичи, для этого еще надо постараться!
Для полноты счастья Сигизмунду не хватало тепла. Костер, разведенный посередине шатра, и жаровня, о которую Его Величество грел руки и ноги, помогали мало. Король пил горячую воду и наблюдал, как ест его сын. Сам король решил обойтись без ужина – с утра предстояло отстоять мессу по случаю победы и исповедаться.
Владислав, начинающий полнеть красавец, сидел за походным столом и вяло ковырялся в жареной рыбе. Возможно, после пиршеств, которые закатывали ему мятежные вельможи, аскетический ужин отца казался чересчур скудным. Или принц Владислав еще не отошел от битвы.
Когда принц закончил трапезу и принял из рук лакея салфетку, чтобы обтереть пухлые губы, король строго спросил:
– Надеюсь, Ваше Высочество, вы посещали мессы и не забывали о святом причастии?
– По мере сил, Ваше Величество, – уклончиво ответил принц, которому не хотелось объяснять, что среди мятежников, половину которых составляли кальвинисты и православные, искать ксендза ему было недосуг. Однако король все понял сам.
– Завтра же я пришлю вам своего духовника, чтобы он наставил вас и подготовил к исповеди, – сурово изрек Сигизмунд III Ваза, нахмурив брови.
– Я сам приму исповедь у Его Высочества, – вмешался отец Алонсо, скромно сидевший в уголке. Епископ Смоленский, сняв доспехи, остался в скромной черной сутане, более приличествующей прево захолустного монастыря, нежели епископу. Только тяжелый золотой крест, усыпанный бриллиантами (подарок Его Величества!) указывал на его высокий сан.
– В таком случае мне не следовало ужинать… – сконфузился принц, указывая на тарелку с остатками рыбы, которую нерасторопный слуга еще не успел убрать.