ица?
— Мне казалось, что императрицы живут во дворцах, — отвечаю я.
Она смеется. Смех летит по комнате и ныряет в стеклянный музыкальный мобиль, закрепленный на двери.
— В прошлой жизни ты была великолепным созданием, — объявляет она, — может, сиреной или русалкой.
Я сажусь, скрестив ноги, и откидываюсь назад с упором на руки. Я не верю в реинкарнацию и волшебных существ, но подыгрываю ей. Так мы хотя бы не молчим.
— Я всегда любила воду. По крайней мере, в этой жизни.
— И могу спорить, есть мужчина, который готов ради тебя утонуть, — произносит Аннабель, а потом, имитируя мой тон, добавляет: — По крайней мере, в этой жизни.
Женщина грустно улыбается, глядя на Габриеля, и я понимаю, что она говорит не о нем.
Я не отвечаю. Одно из правил умелого лжеца заключается в том, чтобы никогда не показывать сообразительному отгадчику, что он наткнулся на истину. Поэтому я молча смотрю, как двигаются ее руки, отправляя в огонь самые тонкие щепки. Пальцы у Аннабель ужасно интересные: веснушчатые и поразительно белые, и каждую фалангу покрывают серебряные, бронзовые и медные кольца. Бусы, которые я ей отдала, прекрасно сочетаются с ее пестротой. Я давно заметила, что люди первого поколения очень привязаны к вещам. Мои родители тоже были такими. Их окружали книги, ювелирные украшения… и воспоминания, которые могли вдохнуть в вещи жизнь.
Я ощущаю укол зависти. Мне не прожить так долго, чтобы испытать подобную привязанность к чему-либо.
Аннабель встает, отряхивает ладони и садится на подушку напротив меня. Нас разделяет только низкий столик.
— Скажи мне, императрица, — она складывает руки перед собой и подается вперед, — тебе хотелось бы что-нибудь узнать?
— О моих прежних жизнях?
— Это моя специальность, — отвечает она. Ее руки взлетают и трепещут, словно вспугнутые птицы. Тени, пляшущие на стенах, умножают их число. — Но подозреваю, что у тебя есть более насущные проблемы в этой жизни.
Мэдди уже сидит рядом, снова теребя пальцами нити моих бус; тихо постукивает пластмасса. Я колеблюсь, но потом снимаю бусы через голову, и Мэдди их отпускает.
Кладу их на стол в качестве платы.
Аннабель жестом просит меня протянуть руки, и я слушаюсь. Большими пальцами она нажимает мне на ладони. Ее кольца холодят кожу. Она закрывает глаза и удобнее устраивается на подушке.
Видно, как у нее под веками двигаются глазные яблоки. Это часть ее номера. Мой брат говорит, что гадание — разновидность психологии, и я думаю, он прав. Но частичка моего существа — та, которая истосковалась по дому, устала и боится смерти, — хочет верить, что раньше я могла быть императрицей или сиреной, что когда-то мне было суждено величие. Именно благодаря этим людским желаниям у Аннабель столько побрякушек.
Но женщина ничего не говорит. Она открывает глаза и суживает их, словно я только что намеренно ускользнула от нее.
— Какой у тебя знак? — интересуется она.
— Знак?
— Ну да, знак, знак! — она взмахивает руками, словно ответ должен быть очевиден. — Твой астрологический знак.
— Откуда мне знать? — говорю я.
— Когда у тебя день рождения, дитя? — спрашивает она.
Внезапно меня ударяет словно молнией.
В особняке время для меня остановилось. Сейчас кажется, что эти месяцы промелькнули, как пара минут. Но пока я била баклуши в придуманном мире Линдена, мир продолжал жить. Время шло. Отпущенный мне срок уменьшался… Я всегда это знала — где-то в глубине разума. Когда захлопывались двери фургона Сборщиков, когда Линден утыкался лицом мне в шею и втягивал запах моего тела, когда Сесилия стучала по клавишам рояля, когда Дженна испускала свой последний вздох. Несмотря на побег, я была все так же далека от своего брата-близнеца и от своего дома, посему старательно пряталась от реальности. Я слишком долго находилась в тумане, созданном опиатами мадам, я впускала в себя страхи и бредовые видения. Я делала все, чтобы забыть об истине, которая заключается в том, что верхняя половинка моих песочных часов менее полна, чем нижняя.
— Тридцатое января, — отвечаю я. — Оно недавно было.
Когда именно? Несколько дней назад? Определенно не больше, чем неделю назад. Но я уверена, что сейчас уже февраль.
— Водолей! — с улыбкой объявляет Аннабель. — Они всегда непредсказуемые.
Значит, я непредсказуемая! Я решаю считать это комплиментом. Очень трудно поймать непредсказуемое и удержать его.
— Задай мне вопрос, — предлагает гадалка.
Интонации у нее совершенно не театральные. У нее нет хрустального шара. (Я видела множество разных шаров у странствующих предсказателей.) Ее слова звучат совершенно обыденно.
Пытаюсь придумать, как задать вопрос так, чтобы одновременно не раскрыть все карты. Вот еще один психологический трюк.
— Я хочу найти одного человека, — говорю я.
— Это не вопрос.
— Тогда… где тот человек, которого я хочу найти?
Она иронично улыбается и тасует колоду таро. Мэдди наблюдает за ней с интересом; пальцами здоровой руки девочка рисует круги у себя на коленке. Волосы у нее влажные и слипшиеся от пота.
— Где этот человек? Где этот человек? — бормочет Аннабель, раскладывая карты картинками вниз, собирая их вместе и снова раскладывая. Когда все карты распределяются по трем равным стопкам, она спрашивает:
— Которая?
Я произвольно указываю на ту стопку, что лежит слева от меня. Аннабель пододвигает ее ко мне.
— Еще одну, — говорит она.
Я указываю на среднюю. Она пододвигает и ее.
— Сними верхнюю карту с каждой стопки, — приказывает она. Я слушаюсь. — А теперь переверни.
Я так и делаю.
Они ложатся на стол прежде, чем я толком успеваю их рассмотреть. Одна, потом вторая.
На одной карте изображение мужчины, на другой — женщины. Оба одеты по-королевски, в красные мантии и короны. Я читаю подписи под ними.
Императрица.
Император.
Невольно появляются мурашки. Аннабель смотрит на меня, самодовольно выгнув бровь.
— Теперь я понимаю, почему ты от меня ускользаешь, — заявляет она. — Дело не только в твоей непредсказуемой природе. Ты лишилась своей второй половинки. Своего Императора.
Я откидываюсь назад, внешне продолжая оставаться совершенно бесстрастной.
— А я и не знала, что у карт имеется зависимость от пола, — говорю я. — Почему вы так уверены, что я Императрица, а не Император?
— Пол тут совершенно ни при чем, — отвечает Аннабель, пододвигая ко мне обе карты. — Вот эту ты выбрала первой.
— Наугад, — вставляю я равнодушным тоном. Но мне уже становится интересно.
— Хочешь узнать, о чем мне говорит Императрица? — спрашивает Аннабель.
Она ухмыляется, демонстрируя полный рот пожелтевших зубов. Видно, что она наслаждается своей удачной догадкой.
Вспоминаю, как она тасовала карты, и пытаюсь сообразить, не было ли с ее стороны мухлежа. Смотрела ли она на них, перекладывала ли так, чтобы они говорили именно то, чего она захочет. Но вроде все чисто. Даже если это надувательство, по крайней мере, оно занимательное и обошлось мне всего лишь в нитку бус, которых мне совершенно не жалко. Поэтому я просто говорю:
— И что же?
— Императрица — хорошая карта. Императрица заботливая и верная. Хотя… — гадалка хмуро смотрит на карту с Императором, — … порой чрезмерно.
Она кивком указывает на мои пальцы.
— Я не могла не обратить внимания на твое кольцо, — объясняет она.
— Если я должна отдать его тебе, чтобы выслушать все остальное, можешь об этом забыть, — заявляю я.
— Я просто хотела обратить твое внимание на узоры. — Аннабель тянется к моей руке, но я не спешу ее подать. — Не бойся, я не стану просить, чтобы ты его сняла, — добавляет она.
Настороженно позволяю ей взять меня за руку. Она проводит кончиком пальца по лозам и цветам, выгравированным на обручальном кольце.
— Императрица любит ухаживать за всем живым, смотреть, как все растет. Но если цветок поливать чересчур обильно, он вянет.
Я вспоминаю мамины лилии: какими яркими они были при ее жизни и как отчаянно я пыталась оживить их, когда она умерла. Насколько важно мне было сохранить хотя бы какую-то ее частицу… и как я потерпела неудачу.
— Возможно, — произносит Аннабель, — ты любишь слишком сильно.
Я опять делаю каменное лицо, нельзя показывать, что она натолкнулась на правду. Именно так и работают подобные вещи. Предсказатели выдают догадку и смотрят за реакцией клиента.
— А как насчет Императора? — спрашиваю я, отнимая у нее руку и пряча ладонь под столом.
— Император храбр и управляет ситуацией, — отвечает она. — Так как ты вытащила эту карту после своей собственной, я считаю, что она олицетворяет кого-то, кто тебе близок. Кто является такой же частью твоего существа, как и ты сама.
Ее глаза за тусклыми линзами очков смотрят понимающе.
— Тот человек, которого ты ищешь… может, он твой близнец?
Догадка напрашивается сама. Императрица, Император. Но все равно у меня по позвоночнику прокатывается волна холода.
— Да, — говорю я, — мой брат.
Я даже не слышу, что она на это отвечает, — слишком занята попытками понять, как же ей удалось настолько хорошо меня просчитать. Мой взгляд скользит по вещам в комнате: это все получено в обмен на ее гадания. Наверное, за свою жизнь она наплела кучу лжи, сочинила тысячи звучащих убедительно историй — с ее-то способностью понимать язык тела и читать по лицам! Я думала, что немного хитрее других, но каким-то образом ей удалось подобрать ключ и ко мне; и вот уже так хочется ей верить. Кусочки пластика, стекла и металла подмигивают мне отблесками огня из камина.
Аннабель щелкает пальцами, чтобы привлечь мое внимание. Смотрю на нее.
— Мне сложно прочитать твоего брата-близнеца, — заявляет она с досадой. — В этом человеке есть нечто такое, в чем ты не желаешь признаться даже себе самой.
— Неправда, — говорю я. — Я знаю про моего брата все. Не считая того, где он сейчас.
Разве не в этом цель, ради которой я и затеяла все представление?