Творческие личности — это такой народ, который и гроша ломанного не поставит за победу воинской дисциплины, хотя все настоящие и будущие историки не хуже его, Ивана Кузьмича, знают, что историческая наука испокон веку держалась и держится на военных.
Никому в мире неизвестно как мозги у этих гуманитариев развиваются! В хаосе каком-то, то есть в непорядке. Но своей воспитанной годами верой в дисциплину Иван Кузьмич сумел за короткое время завоевать к себе уважение даже среди околонаучного люда. Ведь из хаоса ничего, в сущности, толкового получиться не может, даже революции.
Вот и сейчас затеяли тут бучу «художники» из-за какой-то ритуальной маски.
Приплели к делу такую мистическую несуразицу, что просто диву даёшься! А ведь верят, искренне верят в то, чего нет, не было и быть не может потому, что не может быть! Но для любой несусветной идеалистической несуразицы важно шум поднять, да посильнее, чтобы внимание обратили. Потом покричать, чтоб услышали аж на другом конце земли. А если не услышат где-нибудь, то в грудь себя кулаком постучать для наглядности: вот, мол, я какой импозантный и авантажный! Трепещите все, а то мне одному надоело! Поэтому идеалисты и мистики черпают воду решетом почём зря. Нет. Надо среди них срочно порядок наводить, на то он и порядок.
Вспоминал Иван Кузьмич о художниках-реставраторах не случайно, поскольку шествовал в это время своим строевым и уставным шагом в один из подземных казематов хранилища, где почивала на отдельном стеллаже вызвавшая публичные споры древность. Заведующий не придавал большого значения состоящей на учёте в Гохране ритуальной безделушке. Мало ли придумывали раньше шаманы приколов для одурачивания верующих. Такие выходки мистических мистификаторов давно известны.
Проходя мимо реставрационной мастерской, Иван Кузьмич твёрдой начальственной рукой пару раз стукнул в дверь и, не сбавляя хромового, начищенного свежим гуталином шага, проследовал дальше под мерцающими неоновыми световыми сгустками. Световое мерцание — оно, конечно, оригинально, но не в рабочем же коридоре! Непорядок. Надо с электриком разбор устроить.
А мерцающие неоновые огни всё же изыскано отражались в надраенных до помрачения хромачах. Поэтому Иван Кузьмич немного успокоился и задумался: не из-за того ли гохрановские художники сначала недолюбливали своего нового начальника, что постоянно видели его только в сапогах, пусть хромовых, но всё же армейских? Недаром же по всему управлению прокатился слушок, будто начальник в какие-нибудь Сочи или любезный для него Крым ездит во френче и хромовых сапогах и там, на пляже, сапог никогда не снимает. Более того, кое-кто осмелился пустить ещё один слушок, что Иван Кузьмич не снимает сапог даже в бане!
Ну, здесь изобретательные художники всё же перегнули палочку, однако заведующий Гохраном действительно другой обуви, кроме сапог, не признавал. И другой одежды, кроме суконного или же габардинового мундира. Что поделать, привычка — тоже выглядит характером человека. Во всяком случае, это был порядок, от которого отступать глупо, да и не те года уже.
По шуму хлопнувшей двери, по торопливому топоту башмаков за спиной Иван Кузьмич понял, расчёт оказался верен: два художника-реставратора сейчас догонят его, и будут усердно сопровождать начальника в двух-трёх шагах сзади, делясь по пути своими творческими соображениями, причём, обязательно перебивая друг друга.
Он представил обоих, прихрамывающих от усердия сзади за начальством, в застёгиваемых на ходу заляпанных краской рабочих халатах, накинутых на чуть ли не одинаковые ковбойки. Зато у обоих обычно играла на физиономиях решимость немедленно рассказать начальнику, что не в одной только дисциплине показательные дела творческих личностей, что они-де тоже иногда правыми бывают без дисциплинарных уставов. И оба обязательно захотят показать с артистическим пересказом, где зимуют перелётные раки.
— Иван Кузьмич!
— Иван Кузьмич!
Дуэт мужских голосов раскатился по коридору. Ничего, пусть себе в догонялки поиграют. Пора этим гражданским показать кто в доме хозяин. Тогда вдругорядь десять раз прежде подумают, стоит ли бучу заводить из-за какой-то деревяшки и чуть ли не революцию устраивать. Мало ли что это антиквариат?! Таких игрушек по всему миру раскидано видимо-невидимо, что ж шум подымать-то?
— Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь, работнички! — Иван Кузьмич шутливо улыбнулся догнавшим мужикам. — Вам сказано быть готовыми? Сказано. Почему не исполняете?
— Да мы, в общем-то, всегда готовы, но работать с маской не будем, — буркнул Сергей, хмуря брови.
Серёжа, по оценке Ивана Кузьмича, был неплохим художником, только рерихнувшимся малость. Ведь Николай Рерих тоже когда-то реставрацией занимался. Правда, он когда-то Гималаи изображать отправился да и застрял там навечно. А этот никуда не уезжал и восхищался картинами удравшего в Индию художника, не отходя от дома. Вот и сейчас Серёжа на ходу крутил в правой руке два чёрных шарика, разрабатывая шамбальскую прану или наоборот. Тоже мне, даосист недорезанный.
Иван Кузьмич чуть не ляпнул это вслух, но вовремя сдержался. Вежливость — оружие офицера в любой, даже самой неподходящей ситуации. Кстати, сдержанности его научила та же самая армия, а этого так иногда не хватает гражданским, что просто жаль людей становится.
Тяжёлая металлическая дверь, поджидавшая троицу, противно натужено заскрипела, разворачиваясь в своих видавших виды петлях. Заведующий тут же нахмурился: опять непорядок. У хорошего хозяина всё должно быть хорошо, а несмазаные петли — непорядок. Ну, да ничего, всё мало-помалу образуется.
Художники начали привыкать к начальству и уже не единожды обращались за советом. Значит, всё идёт как надо.
Сам Иван Кузьмич был родом из Смоленщины и с детства его считали настоящим русским чудо-богатырём, но сила — силой, а окультуривать всегда свои отношения с окружающим миром — это настоящая жизненная задача для каждого смертного. И неважно, какой фортель выкинет судьбина в будущем, неважно, какие проблемы опять придётся решать, кому помогать или просить где-то помощи. Здесь важно только то, что ты уже сделал, ибо жизнь — это прошедшее время, где места грядущему нет. Потому что любое грядущее ещё неизвестно как сложится, а прошлое — это фундамент человека. Человек может представлять собой только то, что он, в сущности, может сделать без определённой натуги. Ведь любой из живых жив только потому, что чтит дела предков и старается что-то сам исполнить для того самого будущего-грядущего.
Люминесцентные лампы рассыпали свой тощий продолговатый свет по довольно вместительному помещению. Иван Кузьмич и раньше здесь бывал, только ядовитым скрипом дверь раньше не одаривала, а сейчас на душе от этого стало как-то неуютно, даже тоскливо.
Вот случится же такое! Кажется, так просто: ну, дверь скрипнула, ну, смазать нужно — и всё. Подумаешь! Ан нет, не всё. Какое-то злое чудище притаилось за выстроившимися в шеренгу стеллажами. А в каменных альковах стен почивающие там мумии, бальзамированные аллигаторы, несуществующие единороги посылали пришедшим мимолётный сверкнувший взгляд — и вот уже нет ничего! Просто показалось.
Поэтому Ивану Кузьмичу жутковатое хранилище не очень-то нравилось. В Гохране было множество разных запасников — в глубоких подвалах и чуть ли не на чердаках. Многие залы, этажами повыше, обслуживались современной сигнализацией, а здешние подвальные и полуподвальные помещения почему-то пущены на самотёк.
Строилось всё это давным-давно. Стены сами по себе сохранили печать древности, хоть и заново оштукатурены. Такие же сводчатые потолки были в пролегавших где-то рядом кремлёвских подземельях, но туда давно уже никто не совался — себе дороже. Многие реставраторы безоговорочно верили, что подземелья эти несут с собой много накопленной отрицательной энергии, так что по самым глубоким коридорам не осмеливаются ходить даже профессиональные спелеологи, не то чтобы разные там любители! Вот разве что крысам всё нипочём. Но человек далеко не крыса.
Давно уже было известно: начинающиеся от Кремля подземелья таят в своих закоулках столько исторических фактов, происшествий и просто неопознанных или забытых мест, что среди реставраторов время от времени рождались неизвестно откуда новые «верные», к тому же «доскональные» слухи о всяких там мистических явлениях, при которых обязательно присутствовали демоны, привидения, злые духи, идолы потустороннего мира и прочие любопытные участники пограничного Зазеркалья.
Про эти подземелья ходило множество разных баек, которые рассказывать надо было, страшно выкатив глаза, обязательно шёпотом и обязательно оглядываясь. Но фактов, действительных фактов, было, к сожалению, маловато. Очень большого внимания заслуживал тот инцидент, когда Наполеон, захватив Москву, вдруг оставил её и кинулся наутёк.
Об этом известно только то, что, удирая, император решил оставить на память москвичам о себе взорванный Кремль. Да уж, ничуть не похоже на уход по-английски. Видимо, у французов совсем другой прощальный апломб, на то они и французы. Для этого сотни пороховых бочек затащили в глубокие подземелья. Французские бомбардиры, знающие своё дело, остались выполнить намеченное, но, ни одна — ни одна!! — бочка не взорвалась, да и бомбардиров никто больше не видел. Может, они по сю пору ещё где-то под Кремлём, готовят невзорвавшиеся бочки к прощальному взрыву, кто знает.
А Наполеону, говорят, Богородица явилась и послала именитого бесстрашного вояку к окаянной…, то есть к французской бабушке. Объяснить это явление до сих пор никто не в силах. Некоторые пытаются чем-то мотивировать и, скорее всего, будут пытаться, потому как появляются на земле новые мыслители и философы, только что значат все их тугоумные многодумные соображения? Даже малограмотному дураку ясно — необъяснимое никогда не надо раскладывать по полочкам. А искать ненайденные причины — просто бесполезно.
Такие хаотичные мысли практически не посещали голову Ивана Кузьмича, но и от этого иногда избавиться было невозможно. В обе стороны от двери расходились по стенам специальные ниши, где мирно покоились огромные бронзовые кувшины, статуи, статуэтки, диковинные вазы тонкой работы. Всё это притягивало взор, манило потрогать, как заманчивый товар в классном бутике. Внимание вызывал ещё гранитный пол помещения, вымощенный настолько плотно подогнанными друг к другу плитами, что стыки сразу трудно было заметить. А пол мостили тоже, скорее всего, при царе Горохе, то есть когда отстраивалось подземелье. Но для чего же здесь, в подвале, надраенный до блеска бальный зал, ведь никто никогда не согласится проводить банкет в подземелье?