— Ура-а-а!! — снова завопил дракончик. — Считай, что в мистерии ты ещё на одну ступеньку поднялся. Я не могу сам избрать себе имя. Это должен сделать только живой. Тогда и я когда-нибудь смогу стать живым, как и ты.
— Здорово! — обрадовался Терёшечка. — Но если ты станешь живым, то я останусь без огня?
— Нет, ты не прав, — успокоил его дракон. — Огонь в тебе уже никогда не погаснет, об этом я позабочусь, но в наш физиологический мир придёт ещё один человек твоего лагеря. Думаешь, мне здесь весело было меж прозрачными демонами место своё искать?
— А какое имя тебе дать можно?
— Человеческое, — серьёзно сказал дракончик. — Именно с ним я могу родиться в материальном миру.
— Хорошо, — кивнул Терёшечка. — Как ты относишься к русскому имени Александр?
— Какое же оно русское? — удивился дракон. — Этим именем, вроде бы, греки вовсю пользовались и Александр Великий…
— Филипп Македонский назвал своего сына Александром в честь великого троянца Париса, — перебил дракона мальчик. — Троянский царь, которого хетты именовали Алеханду, был русом. Он похитил Елену Прекрасную, из-за чего и разразилась Троянская война. В Малой Азии, в государстве Вилусия, где столицей была та самая Троя, древние русские традиции давать правителям несколько имён, сохранялись всегда. Так что Александра Македонского величали русским именем Париса-Александра. Это всё я узнал от старообрядцев, когда встал вопрос о моём втором имени.
— Александр, говоришь, — сомневаясь, произнёс дракончик, будто пережёвывая и пробуя на зуб подвернувшееся имя. — Вообще-то имя красивое.
— Конечно! — пытался убедить его Терёшечка. — Пока будешь малышом, можно называть тебя Шурик или Алекс. Идёт?
— Идёт, — наконец согласился дракон и весело подпрыгнул. — Я скоро, совсем скоро стану настоящим!
— Ты и сейчас настоящий, — уверил его мальчик. — Во всяком случае, ты только что, не дав мне уснуть, поступил как настоящий друг, как самый настоящий человечище!
— Да? — заулыбался дракончик. — Здорово! Человеком всё-таки быть хорошо, что ни говори.
— Хочешь быть человеком, так будь им!
Дорога извивалась среди сумрачного базальтового ущелья и вокруг не было никакой растительности, даже канавка с проросшим в ней мягким мхом осталась где-то далеко позади. И вот среди оживших клубящихся теней невдалеке от дороги показалось дерево. Впрочем, деревом это растение можно было назвать с большой натяжкой, потому что форму обыкновенного дерева с ветками и листочками выдерживала только его левая половина, правая же отсекалась чёрной вертикальной чертой, продолжающейся в пространстве и расплывающейся чуть дальше, переходя в бледное сумеречное смешение тьмы со светом. На границе тьмы со светлой частью в стволе дерева виднелось узкое вертикальное дупло, куда можно было протиснуться, но только зачем? И всё же мальчику захотелось до зуда в печёнке залезть в это дупло.
— Я знаю, это зов предков, — комментировал происходящее дракон Шурик. — Полезай, и я за тобой. Недаром же это дерево нас поджидало!
— Ты думаешь, здесь именно нас ждут? — засомневался Терёшечка. — Может, притворимся случайными прохожими?
— Да ты чего, пацан!! — взъерепенился Шурик. — Для чего мы сюда пришли? Сидел бы дома, если поджилки трясутся!
Последняя фраза, высказанная дракончиком с нескрываемой брезгливостью, подстегнула Терешечку и он решительно направился к странному дереву. Подойдя к дереву, мальчик услышал чей-то хриплый голос, как будто раздающийся из видимой густой кроны странного дерева:
И вот ты пришёл,
и тут же привратник врата откроет.
Войди сюда, в прекрасный сей Ирий.
Течёт река здесь, та,
что разделяет небесную Сваргу и Явь.
И Числобог наши дни здесь считает.
Он говорит свои числа Богам,
быть дню Сварожьему, быть ли Ночи.
И отсекает от Нави Явь.
Ибо он — явский.
Он сам в Божьем дне.
В ночи ж никого нет,
лишь Бог-Дид-Дуб-Сноп наш… [80]
— Может я и ошибаюсь, но мне кажется, этот дуб чем-то сродни Перуну, — подумал вслух Терёшечка. — Похоже, действительно придётся познакомиться с нашими предками.
— А как ты хотел, — сварливо проворчал Шурик. — Какая ж мистерия без знания кто ты и откуда. Неужели тебе самому не интересно?
— Мне-то интересно, — кивнул мальчик. — А вот что про насельников нашей страны сказать? Продали страну, пропили и до сих пор за бугор заглядывают, мол, приедет масонский дядя Сэм, дядя всех рассудит.
— Зря ты, малец, на Рассеюшку бочку катишь! — вступился за страну Шурик. — Кабы не чужие, никогда бы разрухи не было. Но и сейчас им не проглотить нашу родину, враз зубы обломают.
— Ух, ты! — восхищённо воскликнул мальчик. — Ты уже глаголешь, как самый живой человек! Более того, русский!
— Я и есть живой, ты сам говорил, — парировал Шурик.
— Ну, ладно, — отмахнулся тот. — Пошли, что ли?
Мальчик неуверенно подошёл к странному ополовиненному дереву и стал протискиваться в дупло. К счастью, ему удалось довольно легко пролезть и, проникнув вглубь, Терёшечка в первую очередь огляделся. По ту сторону, куда попал мальчик, дерево выглядело точно таким же, как будто служило только тесной калиткой меж двумя пространствами. С этой стороны из кроны тоже раздался такой же хрипловатый голос, как будто вещун работал сразу на две стороны:
Ты ступай-ка, сын мой,
до красы той вечной!
Там увидишь ты деда и бабу.
О как будет им радостно и весело увидеть тебя!
До сего дня лили слёзы они,
а теперь могут возрадоваться
о твоей вечной жизни до конца веков!
— Вот это напутствие! — усмехнулся мальчик. — Придётся предков разыскивать в царстве теней! Странно, что их нет теперь в Зазеркалье.
— Мир Зазеркалья чуть ли не весь в лапах инфернальных духов, подал голос Шурик. — В этих мирах идёт та же война, что и в твоём материальном. Поскольку Зазеркалье не такое уж белое да пушистое, на мир людей падает отражение кривого зеркала. Чем большую власть захватывают демоны, тем сильнее люди принимаются поклоняться Золотому Тельцу. И начинают жить не для одаривания друг друга радостью, состраданием, участием, помощью и любовью, а для покорения, удушения, властолюбия, зависти, убийства… словом, тоталитаризм никого из людей уже не пугает. Наоборот, внушает поклонение и уважение к безумной силе быдла.
— Похоже, когда ты родишься в мире живых, он обретёт ещё одного Екклесиаста, — многозначительно отметил Терёшечка. — На земле давно уже неистовых пророков не видели. Может, оно и к лучшему, потому что пока человека не ткнёшь носом, как слепого котёнка, он ничего замечать не будет.
Перед драконом и мальчиком раскинулось поле, усеянное красными маками. Вдали за полем виднелся какой-то лес, а окружающий воздух сквозил чистотой и не казался сумрачным, лишь в некоторых местах тёмно-белёсым, как земное зимнее небо. Ни дорог, ни тропинок нигде не было видно, и наши паломники решили идти прямо по полю, благо, что и в царстве теней такое прижилось.
Только Терёшечка ступил на поле, как раздался откуда-то сверху или вообще с разных сторон могучий ровный и спокойный голос, предназначенный для того, кто смеет ступить на маковое поле. Это понял и Шурик, поэтому лишний раз дёрнул мальчика за рукав, но тот досадливо отмахнулся. Голос — это тоже какая-то часть мистерии посвящения, через которую нельзя было не пройти, иначе терялась нить сопротивления инфернальным силам и Армагеддон мог закончиться победой тех, кто ведёт все миры к уничтожению.
— Услышь, потомок, песню Славы, — говорил голос. — Держи в сердце своём Русь, которая есть и пребудет землёй нашей!
И мы испокон веков были избраны оберегать её от врагов. И умирали без неё, как день умирает без Солнца. И тогда Сурья не подымалась, и была тьма. И приходил вечер, и вечер умирал, и наступала ночь. А в ночи Велес шёл в Сварге по Молоку Небесному. И шёл в чертоги свои. И к Седава-звезде до Врат. И там мы ожидали, чтобы начинать петь песни и славить Велеса от века и до века и храм Его, который блестит огнями многими, и стояли мы перед Богом, как агнцы чистые. [81]
— Слышь, Терёчище, о чём это он? — снова потянул за рукав дракончик. — Если голос говорит много и говорит ни о чём, так зачем тогда он нужен?
— Тихо ты, — одёрнул его мальчик. — Сейчас ещё и не то услышишь. Пусть говорит пока. Нам всё равно до леса дойти надобно.
— И стали мы славить Сварога и Даждьбога, которые во Сварге пречистой, — продолжал голос. — Перуна и Стрибога, которые громами и молниями повелевают. А Стрибог также ветрами ярится по земле. И того Ладо-бога, который правит ладом, радостью и благостью всяческой. И Купало-бога, который правит мытнями и всяческими омовениями. И Яро-бога, который правит яровым цветением и русалками с водяными, лесовиками и домовыми. И Сварога, который правит всяким родом. И Щура и пращуров, которые умерли сотни лет назад. Тех Богов мы почитали и от них радость имели, возымей и ты… [82]
Прямо в воздухе с разных сторон начали возникать изображения древнерусских богатырей, но чем ближе дракончик и Терёшечка подходили к опушке мрачного леса за маковым полем, тем тревожнее становился воздух, даже изображения русских витязей стали поочерёдно исчезать. Дракончик Шурик тоже почувствовал человеческую тревогу и со смятением посмотрел на спутника.
— Слушай, Терёчище, нам туда в каменный лес, по-моему, не стоит ходить, — дракончик для уверенности показал пальцем на впереди маячащий лес. — Там ничего хорошего для нас не приготовили, тем более, в каменном готическом лесу русичей нет и не было. Зачем нам туда?
— Шурик, я просто чувствую, что заглянуть надо хоть на опушку, — мальчик просительно посмотрел в глаза дракончику. — Если ты мне друг, то не бросай меня, пожалуйста.