– Ааа, мы уволили его вскоре после того, как хранилище снова открыли, – сказал мужчина мартинет. – Больше он здесь не работает.
Черт.
– Знаете, – сказал сопровождающий, заметив, как вытянулось у нее лицо, – он часто ходил в один соль-клуб после работы. Где подают соль. В районе удовольствий. Возможно, вы даже о нем слышали.
– Да?
– «Белая лилия».
Она покинула Холм-каземат, как во сне, думая, не приснились ли ей последние события. Крона ехала в соответствии с указаниями, которые дал сопровождающий охранник.
У Патроне навряд ли возникли новые догадки относительно того, что они испытали в хранилищах, но, может, он знает, почему записи, касающиеся Шарбона, пропали из Городского архива или почему кто-то приносит в жертву беременных ночных бабочек. Может, он знает, какие у Шарбона были слабости, и расскажет ей, как им удалось поймать его много лет назад.
Она несколько раз спросила дорогу, пришпорила лошадь и вскоре оказалась у порога трехэтажного заведения. Лестница вилась вверх вокруг приземистого здания, как виноградная лоза, а на ее перилах висела цепочка из железных лилий, которые позеленели от времени. Наверху Крона столкнулась с такой же покрытой патиной дверью. В остальном это была обычная дверь, как большинство других дверей в районе удовольствий – без единого знака, который мог бы сообщить прохожим о том, что находится за ее пределами. Ни вывески, ни колокольчика, ни отверстия для почты, где с помощью трафарета написано имя владельца. Если вы заявились на порог такого заведения, то предполагалось, что вы уже знаете, что вас ждет.
Без колебаний она шагнула вперед.
Освещение внутри оказалось ярким – намного ярче, чем можно было ожидать. В большинстве сомнительного вида дворцов удовольствий освещение всегда было тусклым, чтобы скрыть личность клиентов или чтобы они могли спрятаться от чувства вины. «Белую лилию», наоборот, заливал яркий свет, чтобы всем все было видно – и друг друга, и чем кто занимается, способствуя восприятию окружения всеми органами чувств. Стены действительно были белоснежными, что еще больше подчеркивало яркий свет. Даже клиенты были в белом. В воздухе тихо звучали минорные аккорды какого-то струнного инструмента, и также тихо плыли легкие перышки белой дымки. Судя по запаху, кто-то курил кальян.
Никто не разговаривал. Царило полное безмолвие, если не считать тихих звуков музыки.
Когда она вошла, фарфоровая посуда тихо звякнула, будто все посетители одновременно уронили свои чашки.
Она выглядело черным шипом в их мире белых лепестков.
Женщина в длинном белом шелковом платье с высоким кружевным воротником выронила кифару, быстро оборвав музыку, и поспешила к Кроне из дальнего конца помещения.
– Ваша одежда неуместна, регулятор, – едва слышно упрекнула ее женщина.
– Прощу прощения, – прошептала в ответ Крона. – Но я ищу бывшего констебуляра Патроне. Дело срочное.
– Пропустите регулятора, – произнес толстый пожилой мужчина, развалившийся у окна.
Определенно это был тот же мужчина, которого она видела в каземате. Его сдержанный голос прозвучал как гулкий крик в приглушенном пространстве. – Я уверен, что они готовы доплатить за то, что смотрятся бельмом на глазу.
Женщина посмотрела на Крону, приподняв бровь, в поисках подтверждения этому заявлению.
Крона мысленно вздохнула и вытащила кошелек со временем из сумки на бедре.
Женщина без грамма учтивости тщательно изучила ампулы, чтобы убедиться, что в них присутствует характерная цветная искра.
– Вон он, – сказала она, указывая на мужчину у окна.
Мужчина даже не взглянул на нее, пока она шла к нему, зато другие посетители провожали ее раздраженными взглядами. Он тяжело откинулся на белые подушки, его куртка была расстегнута, обнажая темно-коричневую, покрытую шрамами грудь. Когда-то он был устрашающим человеком, но возраст лишил его яркой внешности. Только когда она подошла к нему, она заметила белую инвалидную коляску, которая скромно притулилась рядом. Он, наверное, пользовался каретой, чтобы ездить на Холм-каземат и обратно.
На маленьком столе со стеклянной столешницей перед ним стояло несколько рамекинов[14]. Он взял один, смочил слюной мизинец, коснувшись кончиком языка, погрузил его внутрь и вынул. Палец покрылся розовыми кристаллами, которые он обсосал, сунув палец между губами.
– Соли? – предложил он.
– Нет, спасибо, – отказалась она.
Она никогда не могла понять, почему большая часть населения так сильно любит соль. Им хотелось соли больше, чем сахара, а некоторым даже больше, чем воздуха. Они жаждали соли, будто когда-то были ее владельцами, а потом соль у них украли, и с тех пор они никак не могут утолить свою тоску по утраченному.
Слова бурлили у нее в горле и готовы были сорваться с губ, как вода на Водопадах. У нее было много вопросов, и каждый из них обжигал ее внутри, чем дольше она молчала. Она возлагала столько надежд на эту встречу, подсознательно решила, что разговор с Патроне станет прорывом в этом деле, а его глубокое понимание Шарбона приведет к быстрому завершению и этого кошмара. Но, глядя на него сейчас, она поняла, что он всего лишь человек, а никакая не волшебная палочка.
– Правильно ли я предполагаю, что вы тот же самый регулятор, которого я видел ранее сегодня?
– Да.
– И зачем вы проделали такой длинный путь вслед за мной, если мартинеты меня отпустили?
– Дело не в этом… инциденте. Я не знаю, что это было…
– Судя по лицам моих коллег, никто из нас не знает, что это было. А что же видели вы, а? – Он внимательно осмотрел ее шлем.
Он как будто ощупывал ее невидимыми датчиками, пытаясь выудить из нее информацию, которую не смог получить от охранников. На мгновение она даже подумала, что же видел он – или тоже ничего не видел – все зависело от обстоятельств. Она была уверена, что никто не видел нападавшего полностью. И причина этому не «пыл битвы», не тусклый свет и ничего другое, хотя бы наполовину логичное.
Нет, остались лишь нелогичные объяснения, например, новая не поддающаяся выявлению магия.
Когда она не ответила, он отвернулся и посмотрел вниз на улицу.
– Вы собираетесь разглядывать меня или все же присядете? – невозмутимо спросил он.
– Я лучше постою, – Крона расправила плечи, поставила ноги пошире и заложила руки за спину, сосредоточив все внимание на том, что происходит здесь и сейчас. – Я пришла в каземат специально, чтобы поговорить с вами. Мне хотелось расспросить вас о работе по делу Луи Шарбона.
– Я всегда знал, что однажды ко мне придут регуляторы и спросят о нем.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, ведь ничего еще не закончилась, правда? Мы поймали человека, убили человека, и все же…. – Его темные глаза на мгновение пристально взглянули на нее. – Как вы думаете, зачем я сюда хожу?
– Надеетесь услышать что-нибудь интересное? – ответила она, оглядываясь на клиентов, которые вернулись к своим тихим размышлениям.
– Именно здесь я поймал ублюдка, – сказал он. – Поимка Шарбона была последним делом моей славной карьеры, поэтому мне снова и снова хочется прожить это. Все последующее не имело особого смысла. А потом мои ноги… один урод воткнул мне нож в позвоночник, и все. Пришлось стать смотрителем, но тем не менее. – Он тоже выпрямился. – И чем больше я вновь проживаю это дело, тем больше сомневаюсь в нем. Я должен был увидеть знаки. Я знал Шарбона лучше всех и должен был понять, что он готовится к созданию настоящей посмертной маски. Я должен был задаться вопросом, почему он сидел здесь, – он указал на центр комнаты, – и позволил мне надеть на него наручники. Мне следовало отложить его казнь до тех пор, пока мы бы не опустили этого мошенника-чародея в песок. Ведь вы об этом пришли спросить? Как я позволил этому случиться?
– На самом деле нет, месье. Я хотела спросить, каким он был, как выбирал себе жертв. Не было ли в этом… какой-либо закономерности?
Патроне нахмурился.
– Зачем?
Крона наклонилась ближе. Тихо, чтобы не услышали остальные, она рассказала о событиях последних дней.
– Каким был этот Шарбон? – спросила она – На самом деле.
Бывший констебль пожал плечами.
– Внешне? Исключительно добропорядочный гражданин – в основном. Не самого высокого происхождения, но с хорошей репутацией, в общем и целом. Религиозен. Вплоть до того момента, пока не проклял богов. Посещал котерию основоположников и каждые пять дней ходил на Великую службу. Он предпочел целительство семейному делу – он был великим мастером-хирургом. Вот какой он был… Анатомия была его сильной стороной, и я уверен, это вы уже знаете. Изучение тела, которым он занимался без разрешения, было единственным черным пятном на его репутации. До…
– А внутри?
– Внутри он оказался грязным монстром, объединившим в себе черты всех чудовищ, нападающих из-за угла и выскакивающих из трещин в земле. Такой тип убийцы, как Шарбон, убивает и убивает, потому что наслаждается смертью и разрушением – как властью. Это их возбуждает. Так что внутри – внутри у них одна сплошная кровавая грязь.
– Но ведь они действуют по шаблону, разве нет?
Патроне покачал головой.
– Тогда об этом судить было невозможно. Не знаю, как он решал, кого выбирать. Сначала он убивал только мужчин, затем иногда стал выбирать жертв другого пола. Но в последние месяцы он изменился. Не знаю, почему. Он стал выбирать только женщин.
– Что еще? Может жертвы были одной профессии или одного положения?
– Нет, ничего подобного. Ничего не указывало на связь между ними. Разве что… но это вряд ли вам поможет.
– Помочь может любая мелочь, – настаивала она. – Говорите.
– Его первой жертве было шестьдесят два года, и он уже одной ногой стоял в могиле. Следующей жертве было пятьдесят семь. Затем пятьдесят три. Затем сорок пять. И так далее. До последней жертвы. Ей было тринадцать.