Шмелев, конечно, здание покинул, но, вместо того чтобы уехать, отвел машину чуть дальше, чтобы ее скрыли кусты, затем прокрался к забору интерната и принялся наблюдать за входом в корпус.
Ждать пришлось недолго, но замучили комары, и Никита, потеряв терпение, хотел уже покинуть пост. Но вдруг увидел, как открылась стеклянная дверь и на пороге возник Пайсов. На своих ногах, в джинсах и спортивной майке.
— Интересное кино! — присвистнул Никита.
Довольно бодро Виталий Аристархович спустился по ступеням и направился к лавочке в глубине парка. Никита пригнулся и проследовал вдоль забора. На лавочке Пайсова поджидали двое мужчин. Вечерний сумрак уже окутал деревья, но, вглядевшись, Никита с удивлением опознал в одном из них бывшего историка Соколова. Второй мужчина, высокий, широкоплечий, с прямой, как штык, спиной был ему незнаком.
Подобраться ближе не получилось. Парк просматривался насквозь, и перелезь он через забор, старики мигом бы его заметили. Но из своего укрытия он все-таки сфотографировал троицу на телефон и принялся наблюдать за тем, как Соколов, подскакивая и размахивая руками от возбуждения, что-то торопливо говорил и то и дело озирался по сторонам. Пайсов слушал его с угрюмым видом и лишь иногда бросал короткие реплики. Третий же мужчина, который был явно лет на двадцать моложе Пайсова и Соколова, курил сигарету за сигаретой и лишь иногда кивал коротко стриженной головой с крепким затылком.
Глава 22
— Надо сказать, милочки мои, что мы невероятно плодотворно провели вчерашний день, — вдохновенно начал Никита и обвел Юлю и Сашу веселым взглядом. — Ну и что, птички дорогие, не радуемся?
«Милочки», они же «птички», неопределенно пожали плечами и уставились на него с мрачным видом. Встретиться на квартире у деда предложила Саша. Точнее, она долго названивала Никите, который упорно был «вне зоны действия сети», а дозвонившись, стала нервно пересказывать новости, но оказалось, что ему тоже есть чем поделиться.
Вот только на встречу Никита явился не один. Из окна Саша увидела, как во двор величественно въехал «Порше» Быстровой, и у нее тут же испортилось настроение.
Пришлось повторять свой рассказ, но уже более спокойно и со всеми деталями, правда, про шубу и колечко Саша не помянула. Зачем Никите и Быстровой знать, каким образом она добыла информацию? Получилось довольно лихо, и втайне Саша гордилась собой.
Юля загадочно отмалчивалась, да и вообще, казалось, ее отношение к Саше изменилось. Она больше не гримасничала, не закатывала глаза, и пару раз в ее взгляде промелькнуло нечто похожее на одобрение. Следом изложил свою историю Никита, затем пришел и Юлин черед…
Впрочем, сообщение, что сайт музея подвергся атаке, поначалу никого не впечатлило. Но Юля достала фотографии и с торжеством выложила их на стол.
— Вот, скачали добрые люди, а я распечатала. Тут есть и сопроводительная записка, — и посмотрела на Сашу. — Бабуля твоя — великая умница! Каким-то образом раскопала, что это за икона! И чует мое сердце, не все так просто с ней, дорогие!
— Бабушка была отменным знатоком православных икон, — вздохнула Саша.
— И что ж это за икона? — нетерпеливо прервал ее Никита. — Что в ней замечательного?
— Прежде всего то, что она принадлежала когда-то Олексе Довбушу — предводителю гуцульских повстанцев, так говорится в записке. Жил он где-то в начале восемнадцатого века, но икона, судя по всему, появилась несколько раньше. Причем образ архангела написан кровью убиенных татарами монахов. Затем она хранилась в православном храме архистратига Михаила в Карпатах, который, по преданию, построил тот же Олекса Довбуш, и считалась чудотворной. В тридцать восьмом году храм сожгли бандеровцы, священника убили, а икона исчезла, казалось, с концами. И вот она вдруг объявилась в нашей глуши.
Никита озадаченно хмыкнул и потянул к себе фотографии, а одну из них передал Саше.
— Глянь, это твоя бабушка с иконой?
— Моя! — Саша перевела взгляд с фотографии на Юлю. — Спасибо! Это ее последний снимок.
— Тут она, похоже, осматривает икону вместе с ее владельцем Григорием Шмулевичем, внуком Литвяка, — пояснила Юля. — Если ты помнишь, бабушка говорила, что сын майора взял себе фамилию жены-еврейки. Получается, это и есть та самая чудотворная икона, которой похвалялся кагэбэшник!
— Олекса Довбуш? — задумчиво переспросил Никита. — Что-то я слышал о нем и даже фильм в детстве, кажется, смотрел.
— А кто второй мужчина? — спросила Саша. — Сотрудник музея? Что-то я не видела его прежде…
Юля с довольным видом хохотнула.
— Вот, я ее тоже поначалу за мужика приняла, даже за охранника, а это женщина. Преподаватель нашего университета. Пишет кандидатскую и работает поэтому в фондах музея.
— Анна Недвольская? — в один голос удивились Саша и Никита.
— О, так вы слышали об Анечке? — подняла вверх тонкие брови Юля. — А я имела удовольствие с ней повстречаться. Очень странная девица. Лет этак сорока, фигурой — мужик мужиком, на шее татуировка, но она ее прячет почему-то. Гляньте, на фотографии тоже в водолазке с высоким воротом.
— Есть много причин, чтобы прятать татуировки, — лениво отмахнулся Никита. — Она ж понимает, что, появись она с ней в том же музее, к ней отнесутся крайне недоверчиво. Там же мыслят по старинке, мол, татуировка, значит, блатной, значит, срок мотал…
— Ой, это не так важно, — поморщилась Юля. — Любопытно другое! На двух фотографиях мы видим Сашину бабушку с иконой и рядом Недвольскую. Обратите внимание на их одежду. На третьей, где женщины вместе со Шмулевичем, они одеты уже по-другому. Получается, Недвольская по крайней мере дважды видела эту икону. Заметьте, не мельком, не мимо шла и пристроилась, чтобы сфотографироваться. Но когда Воронцова вспомнила при мне, что эта мужиковатая Анечка тоже видела икону Михаила, та наотрез от этого отказалась. Вернее, сообщила, что такую не помнит, иконы ее интересуют постольку-поскольку, и быстренько смылась из кабинета.
— Интересно получается, — заметил глубокомысленно Никита, — если эта икона из православного храма, значит, ее неправильность не в том, что лик архангела написан кровью? Иначе Шмулевич понес бы ее в епархию, а не в музей. Здесь что-то другое!
— Возможно, он опасался, что ее просто отберут у него? Ведь наверняка Литвяк прибрал ее к рукам незаконно. — Юля нахмурилась. — Но, с другой стороны, Шмулевич же принес ее в музей и позволил выставить фото на сайте. Значит, не боялся, что отнимут? Какая-то ерунда получается.
— Дайте-ка взгляну. — Саша потянулась к фотографии. — Я ведь тоже кое-что в иконописи смыслю.
Несколько секунд она вглядывалась в изображение, затем взяла с полки сильную лупу, которой часто пользовались бабушка и дед, и принялась рассматривать икону более тщательно. Руки ее дрожали, а взгляд архангела, мрачный, исподлобья, казалось, пронизывал насквозь. Необъяснимая тревога не позволяла сосредоточиться. Она отложила лупу и перевела дыхание, а затем тыльной стороной ладони вытерла холодный пот со лба.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Никита. — Побледнела вся! Тебе плохо?
— Не знаю, как-то не по себе, — смущенно призналась Саша. — Трясет словно в лихорадке и тошнит немного… Этот взгляд… Его трудно вынести…
— Надо же? — Юля подошла к ней и взяла за руку. — Ты ж как ледышка холодная! И пульс частит! Я вчера подумала, что только со мной что-то неладное. Точно такая же реакция, когда снимок рассматривала. А ночью кошмары снились! Валерка меня растолкал. Говорит, кричала! А как тут не закричишь, если снится то ли икона эта, то ли отражение в зеркале — мутное, двоится, и только глаза — отчетливо! Страшные глаза! А потом — пламя в лицо, а в пламени — рожа, ну, чисто дьявол! И рука! Костлявая, тянется! Вот и заорала я! Да так рванулась, что чуть с кровати не свалилась!
— Юлька, ну, ты даешь! — покачал головой Никита. — Вот еще кошмаров ночных нам не хватало! Не верю я в мистику! Чушь собачья!
— А не заткнуться ли вам, милейший! — неожиданно рассердилась Юля. — Это у вас, сударь, шкура бронированная, а мы с Сашей — девушки трепетные, и чувства у нас нежные, вашему разуму не подвластные!
— Ой-е-ей! — издевательски ухмыльнулся Никита. — Шибко трепетные и ранимые? Знавал я некоторых, у кого мужья пятый угол ищут…
— Никита! — выкрикнула Юля. — Успокойся, а то прекратим этот спектакль и — по домам! У меня, между прочим, ужина нет, и Валерка не вас, а меня сожрет!
— Не ссорьтесь, — тихо сказала Саша и снова поднесла лупу к фотографии. — Мистики здесь никакой, зато присутствуют некие знаки, которые проясняют, почему Шмулевич не обратился в епархию. Он ведь тоже был историком и кое-что понимал в этом деле. Но не столь хорошо, как бабушка, поэтому обратился к ней за консультацией.
— Все может быть, — кивнул Никита, — и что же ты разглядела? По мне, обыкновенная икона! Только…
Он замялся и покосился на снимок.
— Честно, девушки, и мне как-то не по себе от этого взгляда! Самовнушение, конечно, но такое чувство, что наизнанку тебя выворачивает!
— Вот видишь! — воскликнула Юля. — Меньше язвил бы, а больше умных людей слушал! — И посмотрела на Сашу. — Не обращай внимания на этого злыдня! Продолжай!
— Хорошо! — Саша взяла в руки фотографию и неожиданно для себя перекрестилась. Заметила быстрые взгляды, которыми обменялись Юля и Никита. Но ей уже было все равно, о чем они подумали. У нее вдруг стало легко на душе и спокойно. Исчезла тяжесть в висках, и даже озноб прошел.
— Михаил, да будет вам известно, один из самых почитаемых архангелов и в христианстве, и в иудаизме, и даже в исламе. Архистратиг Михаил — предводитель небесного воинства в битве против сил зла. В иконописи архистратиг Михаил часто изображается с копьем в одной руке и особой сферой — зерцалом, в другой — символом предвидения, которое бог передал архангелу. На этой иконе святой Михаил по всем канонам попирает ногой поверженного дьявола в образе змия и в то же время пронзает его мечом, а не копьем, как это обычно изображалось. К тому же на белой хоругви отсутствует христианский крест, поэтому образ архистратига воспринимается по-иному, — произнесла она на одном дыхании и втайне порадовалась, что ничего не забыла из университетского курса, хотя работа в управлении культуры располагала к тому, чтобы науки из головы выветрились.