– Мама? – спросил Арман.
– Нет, это я, Изора. Можно войти?
«Входи!» – прозвучало нерадостно. Когда Изора переступила порог комнаты с закрытыми ставнями, несчастный инвалид лежал на кровати спиной к двери, с головой накрывшись одеялом. Девушка увидела достаточно, чтобы понять: Арман спал одетым, даже не расстилая постели.
– Я помогу тебе есть суп, – мягко предложила она.
– Не стоит, сам справлюсь. Спускайся, у тебя наверняка есть другие заботы. Мама имеет право обращаться со мной, как с маленьким ребенком, ты – нет!
Изора оставила реплику без ответа. Она поставила миску на прикроватный столик, рядом положила салфетку.
– Раз уж я здесь, хотела бы поговорить с тобой о Женевьеве, – сказала она без всяких околичностей. – Я встретила ее вчера вечером.
– Замолчи! Ни слова больше! Пусть катится ко всем чертям!
– Арман, насколько я поняла, она все еще не замужем и до сих пор любит тебя. Она – хорошая девушка… Не получится скрыть от нее, что ты жив. Еще я знаю, что ее мать умерла, оставив ей в наследство дом и деньги – что-то в этом роде, я точно не помню. Послушай, ты должен ей написать, иначе она придет проведать наших родителей – может, даже сегодня или завтра. Возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, но будет лучше не скрывать от нее правду. И еще: когда она узнала, что мы с Жеромом Маро, который пришел с фронта слепым, собираемся пожениться, то сказала, что вышла бы за тебя, каким бы ты ни был, лишь бы живой!
Слова текли – стремительные, колкие, торжественные. Брат ни разу ее не перебил, и молчание показалось Изоре странным. Внезапно она поняла причину – плечи Армана тряслись от беззвучных рыданий.
– Прости меня, Арман! Прости! Я сделала тебе больно! – умоляла она, присаживаясь на край кровати.
– Пока ты говорила, я думал, что лучше бы мне умереть, потому что я теперь не человек, а урод! Урод, Изора! – кричал он, задыхаясь от слез. – Я вычеркнул Женевьеву из сердца еще там, в госпитале. Я убеждал себя, что она давно вышла замуж и счастлива. Изора, скажи ей, что меня похоронили где-нибудь далеко – в Марне! Пускай она уедет и больше никогда здесь не показывается! Тебе, пожалуй, не понять, но временами я готов свести счеты с жизнью. А иногда хочется жить, пользоваться тем, что я еще могу видеть, любоваться майскими травами, а по осени – дубовой рощей. Здоровье у меня хорошее, я смогу работать с отцом на нашей земле.
– Это не наша земля. Она принадлежит графу де Ренье, – по-детски возразила Изора.
– Не говори глупостей! Я здесь вырос, с детства возился с лошадьми. Мы с Эрнестом исходили все окрестности и болота, и о каждом клочке земли у меня есть воспоминания – и хорошие! Придет весна, и я буду гулять в полнолуние, смотреть на звезды…
Изора представила брата в ночи, похожим на блуждающую душу, которая обречена довольствоваться малыми радостями. Одинокий до боли, он будет бродить по полям в призрачном лунном свете…
– Ты еще так молод, – сказала она невпопад.
– Спасибо, что напомнила.
Арман сел на кровати и повернулся к ней лицом. Несмотря на полумрак, его уродство наводило ужас. Изора в панике зажмурилась.
– Ну вот! – глухо проронил юноша. – И остальные будут реагировать так же – пугаться, жалеть. В том, что Женевьева способна выйти за меня, я не сомневаюсь. Женщины всегда готовы на жертвы, а она – особенно. Но я не могу просить ее об этом. А наши поцелуи? Поцелуи, которые сводили с ума… Их больше не будет, как не будет и праздников, и возможности потанцевать вдвоем… Изора, окажи мне услугу! Сходи к Женевьеве прямо сейчас! Ты права, она заслуживает знать правду. Поведай ей, во что я превратился. И еще скажи…
По подбородку юноши стекала струйка слюны. Он со злостью обтер губы рукавом.
– Скажи ей, что если она любит меня по-настоящему, пускай уезжает и найдет себе мужа. Скажи ей… Если, не дай бог, она увидит мое лицо, я в тот же день повешусь! Поклянись, Изора, что передашь все в точности!
– Клянусь, – прошептала девушка.
Арман доверял сестре, а потому вздохнул с облегчением. Прикрыв лицо рукой, он лег на кровать.
– А ты правда собираешься замуж за Жерома Маро? – уже намного спокойнее поинтересовался он. – И этому не повезло, вернулся домой слепым. Черт бы побрал войну! Треклятая мясорубка, очковтирательство! Мы для них – всего лишь пушечное мясо… Изора, зачем тебе связывать жизнь с калекой? Ты – красивая девушка, могла бы найти жениха и получше. Или ты так его любишь? Влюбилась еще до того, как его мобилизовали? Господи, да ты же была еще совсем девчонкой!
– У любви нет возраста, – возразила девушка.
– И папа согласился на этот брак? Зять – углекоп?
– Бывший углекоп. Директор компании отказывается брать его на работу. Хотя сам Жером говорит, что знает все галереи как свои пять пальцев и мог бы на ощупь передвигаться под землей.
– Чтобы там подохнуть? Мама рассказывала о недавнем несчастном случае. Он произошел за несколько дней до моего приезда. Подумать только, погибло несколько человек.
– Из которых одного убили. Полиция проводит расследование.
– Что? Вот так история!
– Мама не рассказывала? Бригадира Альфреда Букара застрелили из пистолета.
– Букара? Fan de vesse! Этот не зря получил свою пулю… Ты, наверное, догадываешься, почему я так говорю.
Изора в растерянности пожала плечами. Арман привстал на локте, забыв спрятать изуродованное лицо. Она отвела взгляд и притворилась, что рассматривает что-то на полу.
– О чем я должна догадываться? После лицея я на год уезжала учиться в «Эколь нормаль». К тому же, хочу тебе напомнить, родители никогда ничего мне не рассказывают. Я для них – бельмо на глазу, и терпят меня только потому, что я приспособлена к работе. Всю войну я пахала, как вол, да и после – тоже, и никто мне даже спасибо не сказал!
– Я тебе верю, Изора.
– Прости, мне стыдно, что вывалила это на тебя.
Арман опустил голову и задумался. Он был юношей рассудительным, наделенным живым умом и способностью мыслить логично. Он быстро нашел решение, и оно казалось более чем здравым: раз уж бригадира Букара убили, сестренке необязательно знать подробности, о которых родители предпочли умолчать.
– Так что от меня скрыли? – вернулась к предыдущей теме Изора.
– Ничего особенного. Так, старая история, не имеющая отношения к делу. Букар, насколько я помню, был тот еще дамский угодник. Ты тогда еще пешком под стол ходила, поэтому с тобой подобные темы не обсуждались.
– Не стоит говорить о нем плохо, Арман. Бедный человек умер, и надо уважать его память.
Взгляд Изоры был устремлен на окно с закрытыми ставнями. Слабый луч света обрисовывал ее мягкий гармоничный профиль.
– Моя милая сестричка, – прошептал он грустно, – прошу, сходи в поселок прямо сейчас и поговори с Женевьевой до мессы, ты ее обязательно встретишь!
– Я многих встречу – семью Маро, а может, и полицейского инспектора. Можно рассказывать, что ты вернулся… и остальное?
– Я-то надеялся спрятаться от людей… Нет, это и правда глупо. Говори что хочешь, Изора. Наверняка найдутся те, кто придет полюбопытствовать, проверить, насколько все плохо. Зато потом будут бояться даже смотреть в мою сторону… Знаешь, возможно, есть выход. Один доктор посоветовал мне сделать маску из тонкой кожи. Зимой я смогу носить ее без последствий, а летом, конечно, на лице будет раздражение. Но, по крайней мере, никто не увидит, во что я превратился. Беги, сестричка, беги скорее! Мне нельзя подолгу разговаривать – слюна льется рекой… Перед тобой стыдно… Слюнявый Арман! Беги скорее, и не забудь доложить Женевьеве. Ты поклялась! Пусть она тоже даст клятву, или я закроюсь на ключ и сдохну на этой кровати!
– Не волнуйся, Арман, я очень постараюсь!
Изора вскочила и выбежала в коридор. Нежное «сестричка» эхом звучало в ее сердце, радуя и дурманя. Она готова была разрыдаться от нахлынувших чувств.
В своей комнате девушка натянула парадное пальто, обула ботинки, надела круглую шляпку с вуалеткой и торопливым шагом покинула ферму. Родители не видели, как она бежит через грязные поля, чтобы поскорее попасть на дорогу, ведущую в Феморо.
Йоланта лежала, прижавшись к обнаженному торсу Тома. Взгляд ее больших светло-голубых глаз блуждал по потолку. Проснувшись, они слегка удивились, обнаружив себя в одной постели на красивых белых хлопчатобумажных простынях, пахнущих лавандой, и занялись любовью. Кровать была просторная и мягкая. Спокойный сон дал отдых их телам и душам, и они какое-то время просто смотрели друг на друга, а потом стали целоваться до потери пульса. Страсть взяла свое, и молодожены не стали откладывать на потом радость обладания друг другом.
– Мой любимый муж, никогда еще я не была так счастлива, – призналась она ласкающим голосом. – Я думала, что сейчас умру, и чуть не закричала. Что бы подумали о нас в соседних номерах?
– Что мы – молодожены, и у нас медовый месяц… и что я – великолепный любовник! – пошутил Тома.
Йоланта смутилась, а потом засмеялась – тихо и сладострастно. Тома внимательно посмотрел на жену.
– Скажи, а почему ты заплакала – ну, сразу после? Объясни, пожалуйста, а то я подумал, что тебе плохо.
– Нет, наоборот! Я плакала от радости, уверяю тебя! И мне бы хотелось целыми днями быть с тобой, подальше от шахты!
– Знаешь, Йоланта, я бы тоже этого желал. Но завтра надо выходить на работу. А моя маленькая женушка будет обустраиваться в нашем доме, среди наших вещей, но я запрещаю ей переутомляться. Начинается семейная жизнь… Весной я перекопаю участок за домом, и у тебя будут овощи и цветы. Ты ни в чем не будешь нуждаться, уж я позабочусь.
– Если бы только можно было не работать в шахте! – заволновалась она. – Теперь я буду жить в постоянном страхе!
– Карманы с рудничным газом в Феморо попадаются редко, взрывы тоже случаются не каждый день. Отец спускается в шахту тридцать лет подряд – и никаких последствий.