– Если бы отец не заметил, что мама куда-то ходит по ночам, Арман до сих пор прятался бы на болотах, – со вздохом подытожила она.
Горячий кофе уже был разлит по чашкам. Изора добавила себе немного молока и сахара. Несчастная экономка следила за ее движениями глазами, полными слез.
– Господи, как он, должно быть, мучается! – всхлипнула она. – И все-таки, Изора, он не имеет права меня отвергать – я ждала его все эти годы! Ты ведь видела его, ты его обнимала. Так почему мне нельзя? Просто не терпится его приласкать! И плевать, что у него не лицо, а месиво! Я все равно хочу за него замуж. Ты ведь понятия не имеешь, что между нами было. Мы с Арманом – как две половинки одной души, мы поклялись друг другу в верности в церкви – без свидетелей, незадолго до его отъезда на фронт. И если сейчас я выполню его требования, это будет означать, что и он поступил бы так же, если бы я, не дай бог, оказалась изуродованной!
– Наверное, – не стала спорить Изора. – Думаю, случись такое, ты бы тоже попросила его отступиться. Тебе бы казалось, что ты недостойна его.
Женевьева уставилась на нее непонимающим взглядом:
– Я прошу одну-единственную встречу, пусть даже ночью, если ему так легче. Мне нужно услышать его голос, прикоснуться к нему.
– Он грозился повеситься, если будешь настаивать! Самое худшее, по его словам, – то, что он стал «слюнявым».
– Ты уже говорила – у него избыточное слюноотделение, и мы не сможем целоваться, как раньше.
– Прошу тебя, Женевьева, прислушайся к просьбе Армана! А сейчас мне пора. Обдумай все хорошенько. И поставь себя на его место. Лично я хочу, чтобы он спокойно жил и его больше ничего не огорчало. Если попытаешься с ним увидеться, ему будет очень плохо.
– Понятно… Что ж, в таком случае я напишу – хотя бы это мне разрешено?
– Конечно, хорошая идея. До свидания, Женевьева! Хотя вот еще что: скажи, каковы твои обязанности в доме Обиньяков? Мне всегда казалось, что экономка должна быть старой ворчливой дамой, от которой нет никакой пользы.
Молодая женщина невольно улыбнулась: странный вопрос Изоры, ее поразительное хладнокровие, бесстрастный тон и повадки котенка-лакомки могли обескуражить кого угодно.
– Это мадам Вивиан стала называть меня экономкой, – призналась она. – Мне поручено присматривать за кухаркой, горничной и садовником, который, кроме прочего, выполняет обязанности шофера. Еще я просматриваю почту и печатаю письма на пишущей машинке в кабинете мсье Марселя. Похоже, хозяева очень ко мне привыкли.
– Но теперь, когда ты получила наследство матери, нет нужды работать у них. Ты могла бы жить в Париже или в Бордо – где-нибудь в большом городе. Я бы с радостью отправилась путешествовать. Во вторник поеду к морю с будущей свекровью. Дождаться не могу! А ты, Женевьева, видела когда-нибудь океан?
– Да, Изора, и много раз. Я очень рада. Тебе нечасто представляется возможность развеяться. Идем, провожу до ворот.
Оставшись одна, Женевьева бегом вернулась во флигель, закрылась на ключ и упала на кровать, чтобы дать волю слезам. Участь Армана представлялась ей жестокой, несправедливой и мучительной. «Изора права: мне остается только уехать из Феморо и никогда сюда не возвращаться, – терзалась она. – Я молода, не уродлива, у меня есть деньги. Достаточно, чтобы сделать свою жизнь приятной…» Однако, казалось бы, здравое умозаключение не утешило – молодая женщина разрыдалась еще горше, колотя кулачками по красному атласному покрывалу.
Перед мысленным взором Женевьевы вдруг возникло лицо Изоры, ее темно-синие глаза. Следом появилось странное ощущение, будто она провела четверть часа с совершенно незнакомым человеком, который глубоким и нежным голосом говорил страшные вещи. Женевьева встрепенулась: «Арман иногда упоминал, что его сестра не совсем нормальная – верит в фей, а когда была маленькой, всем рассказывала, будто видит их в лесу. Возможно, это все детские глупости. Теперь Изора получила образование и изъясняется, как дама из высшего общества. И все-таки… Рассказывать, как она рада предстоящей поездке к морю, после всего, что я только что узнала о своем женихе, – ужасно бестактно с ее стороны!»
Если бы Изора могла прочитать мысли Женевьевы, она бы удивилась. Думая о том, как бы получше выполнить поручение Армана, она ужасно волновалась, но ценой огромных усилий взяла себя в руки и во время разговора с его бывшей невестой ни разу не выказала своих эмоций. Теперь она шла по дороге, чувствуя себя совершенно разбитой и потерянной, – настолько, что едва могла дышать. «Тома, вернись ко мне! Прошу, вернись!» – упрямо твердила она.
Он был ее защитником, сердечным другом, убежищем, где можно спрятаться от опасности. Легкий поцелуй в лоб, веселое подмигивание или лучистая улыбка – он всегда знал, как вернуть Изору из иллюзорного мира ее мыслей, где царили горе и страх.
Девушка ускорила шаг и спустилась вниз по дороге, даже не взглянув в сторону квартала Ба-де-Суа. Полный отчаяния взгляд Женевьевы, жуткое лицо Армана, проникновенный голос инспектора Девера, а еще – трупы собак и образ Йоланты, которая клянется в верности молодому супругу у алтаря, – она запретила себе обо всем этом думать.
«Послезавтра я наконец-то увижу море, и не на почтовой открытке, а по-настоящему, – уговаривала она себя, чтобы снова не скатиться в мучительные раздумья. – Я встану лицом к волнам, и свежий морской ветер унесет мои печали!»
Тома с Йолантой только что вошли в свой дом. Молодой супруг настоял на том, чтобы перенести суженую через порог, хотя понятия не имел, откуда взялась такая традиция. Просто подумал, что так нужно для счастливого брака с Йолантой, – и не ошибся. С незапамятных времен считалось, что молодая жена не должна споткнуться, входя в свой новый дом, иначе совместная жизнь супругов не заладится.
– Ну как, моя милая Йоланта, тебе нравится? – тихонько спросил Тома.
Молодая женщина с упоением рассматривала мебель, выкрашенную светло-желтой краской, белоснежные накрахмаленные кружевные занавески на окнах, чугунную кухонную плиту и подвешенные под навесной полочкой кастрюли.
– Я не имела ничего, – волнуясь, призналась она. – А теперь у меня есть уютный дом и столько красивых вещей! Твои родители так много сделали для нас, даже слишком много!
– Твой отец тоже давал деньги на обстановку. Может, сваришь нам доброго кофейку и отпразднуем новоселье?
Едва ли не с детской радостью Йоланта подбежала к буфету и вынула все, что нужно для кофе. Подошла к печи, распространявшей вокруг приятное тепло.
– Тома, я так счастлива! Благодарение господу, теперь я твоя жена, и мне никогда не придется спускаться в шахту!
– Больше ни разу! – смеясь подхватил Тома. – Будешь вести домашнее хозяйство и ожидать рождения малыша. И не слишком утомляйся!
Тайком любуясь грациозными движениями жены, Тома сел за стол и погладил ладонью деревянную столешницу. Йоланта в это время как раз вынимала из буфета горшочек с молотым кофе.
– У нас дома даже лучше, чем в гостинице в Вуване! – улыбнулась она. – Только не обижайся, Тома, но там я чувствовала себя не в своей тарелке.
– Я заметил, – с нежностью ответил он. – Зато вчера после обеда мы замечательно погуляли в лесу.
– И я нарвала веток остролиста!
Йоланта выскочила на улицу, чтобы забрать букет, который оставила на подоконнике. Блестящие темно-зеленые листья с резным контуром, красные ягоды, словно бы горящие изнутри, – букет казался ей настоящим сокровищем.
– Теперь есть чем украсить дом к Рождеству! Добавлю еще еловых веток, – радовалась она.
Тома кивнул и, наученный горьким опытом двухдневной давности, сознательно не стал говорить молодой жене, что в середине декабря всегда приносил из Вувана ветки остролиста для Изоры. А юная подружка потом делилась, как украшает ими свою комнату. «Ставлю букет в большой глиняный горшок, вокруг него зажигаю свечи – конечно, так, чтобы отец не узнал…», – словно наяву услышал он слова своей маленькой Изолины. Немного смутившись, что в такой момент вспоминает о другой, Тома встал и налил в чайник воды.
– Я сама! – попыталась помешать ему Йоланта.
– Думаю, моя восхитительная женушка, у нас есть время осмотреть спальню! – весело объявил он и обнял любимую за талию. – Вода ледяная, закипит нескоро. Идем наверх!
Он увлек ее за собой к узкой лестнице. Раскрасневшаяся от радостных переживаний Йоланта не стала противиться.
– Думаю, там найдется большая кровать под атласным покрывалом и пара мягких подушек! – шепнул он.
Молодая женщина тихонько рассмеялась. Она была взволнована от мысли, что теперь они с Тома будут жить вместе и каждую ночь – спать в одной постели.
– Какая красота! Наша спальня! – восхитилась она. – Здесь даже есть платяной шкаф с зеркалом!
– Чтобы ты могла любоваться собой утром и вечером, Йоланта!
Небо заволокло тучами. Сквозь хлопчатобумажные занавески в цветочек в комнату проникал сероватый дневной свет. Возбуждаясь все больше, Тома обхватил жену за талию и заглянул ей в глаза. Затем медленно снял с нее берет и шерстяной жакет. Распустил ей волосы.
– Ты такая красивая! Я хочу, чтобы ты это знала, чтобы сама увидела. – Чувствуя, как учащается дыхание, он перешел на сладострастный шепот.
– Нет, не надо…
Остановить Тома было уже невозможно. Он повернул Йоланту лицом к зеркалу и встал у нее за спиной. Пока он расстегивал на ней блузку, спускал бретели комбинации и высвобождал из шелкового плена ее круглые груди с затвердевшими сосками, молодая женщина с оттенком изумления смотрела на свое отражение.
– Тома, не нужно, мне стыдно!
Несмотря на стеснение, Йоланта тоже задышала чаще, и ее юное тело замерло в сладостном ожидании. Однако, едва молодой супруг расстегнул застежку на юбке, она вырвалась и, закрыв лицо руками, бросилась на кровать.
– Ты с ума сошел, – зарделась она.
– Это ты сводишь меня с ума, Йоланта!