– Дьявольское отродье! Чтоб вам всем пропасть! – не мог угомониться фермер. Его шатало, лицо налилось кровью, глаза закатились. – Давай, шуруй наверх собирать чемоданы! А я пойду по нужде, а после загляну к лошадкам. От них больше толку, чем от детей!
Арман пожал плечами и, даже не подумав утешить мать, стал подниматься по лестнице на второй этаж. Люсьена засеменила за ним. Оба услышали, как на старых, смазанных маслом петлях повернулась и хлопнула входная дверь.
– Арман, скажи, ты же не собираешься уезжать прямо сейчас? – В глазах Люсьены застыла мольба. Она поднялась наверх вместе с сыном и теперь стояла на лестничном пролете, не зная что предпринять. – Когда отец пьяный, он несет всякий вздор.
– Мам, у меня на этот счет другое мнение. Отец – злой, жестокосердый человек, без царя в голове. Как только ты полюбила такого? Как можешь жить с ним столько лет?
– Бастьен никогда меня не обижал, и я стараюсь его не сердить. Если он не в духе, лишний раз не подойду. Он – мой муж.
Арман размотал дрожащими пальцами повязку, скрывавшую лицо. Исковерканная кожа имела розоватый оттенок и была влажной.
– Я бы все равно не смог работать в поле, – признался он. – Это невыносимо – жара или холод… Женевьева обо мне позаботится.
– Не сомневаюсь, она хорошая девушка. Отдохни пока – я принесу ужин. Мне очень больно, что ты уезжаешь, но если сможешь быть счастлив вопреки тому, что с тобой случилось на войне, – что ж, буду только рада!
Арман нежно пожал ее руку. Люсьена с трудом удержалась, чтобы не заплакать.
– Мам, не нужно ужина. Мне все равно кусок в глотку не полезет. У меня есть лекарство от бессонницы, в больнице дали упаковку. Приму таблетку и лягу. Скоро придет Изора – предупреди ее, чтобы не попалась отцу под горячую руку!
– Ничего, думаю, он в конце концов упадет где-нибудь на сено и проспит до рассвета.
– Дай-то бог, – вздохнул юноша. – Мама, я никогда не прощу его за то, что он мне наговорил. Пьяный или нет, он мог бы отнестись ко мне с бóльшим уважением, раз уж о любви речь не идет!
Женевьева стояла возле фортепиано в роскошной гостиной Обиньяков, а ее негодующая хозяйка, очаровательная Вивиан, удобно устроилась в обтянутом кожей кресле. Вид у ее супруга, расхаживающего взад-вперед по комнате, тоже был недовольный.
– Я мог бы заставить вас отработать еще месяц, Женевьева, – сказал Марсель Обиньяк, зажигая сигарету. – Мы и так предоставили вам исключительно длинный отпуск, понимая, как ваша мать нуждается в помощи. И что же? Не успели вернуться, как объявляете, что берете расчет!
– Мой муж прав, очень непорядочно с вашей стороны, Женевьева! – подхватила Вивиан. – Согласитесь, это поспешное решение. Вам следует хорошенько все обдумать.
У молодой женщины от смущения горели щеки, она не смела поднять глаз. Женевьева не решилась прямо с порога сообщить чете Обиньяков, что уезжает уже на этой неделе. Однако после того, как с меню на выходные все было улажено, три письма – напечатаны и стол накрыт к ужину, ей вдруг захотелось поскорее освободиться от своих обязанностей и оказаться с Арманом в Люсоне.
– Мадам, мсье, умоляю о снисхождении! – настаивала она. – У нас скоро свадьба, и я рассчитываю уехать из Феморо в пятницу. Мой жених получил серьезное ранение на фронте, но он вернулся!
Марсель Обиньяк скупо поздравил, зато иеремиадам[43] его супруги не было конца. Судя по всему, она свято верила, что Женевьева перед ними в неоплатном долгу. В итоге поспешный отъезд стал поводом для упреков.
– У меня было несколько лет, чтобы все обдумать, мадам, – сказала экономка. – Я очень любила Армана и не желала верить в его смерть. Шестое чувство подсказывало, что надо ждать. И я ждала, даже в последние два года. О том, что жених жив, я узнала от его сестры, Изоры Мийе.
– Мийе – это фермеры, арендаторы графа, – пробормотал мсье Обиньяк. – Да, теперь я припоминаю: до войны вы встречались с их младшим сыном.
– У тебя хорошая память, Марсель, – иронично заметила Вивиан. – Тогда Женевьева еще не работала у нас, и ты только-только возглавил компанию. Думается, ты знал наперечет всех хорошеньких девушек в поселке!
Муж не удостоил ее ответом. Устремив обвиняющий перст на экономку, Вивиан продолжала:
– Мне не обойтись без вас, Женевьева, особенно в декабре! На рождественские каникулы из пансиона приедут дети. Кроме того, я ожидаю в гости родственников мужа и своих кузенов из Ньора. Прошу вас, будьте милосердны, останьтесь хотя бы до второго января!
– Мне очень жаль, мадам. Я предпочла бы уехать в пятницу, даже если потеряю жалование за текущую неделю. Когда возвращается дорогой человек, жених, за которым пролито столько слез, – каждый день дорогого стóит!
– Пусть так, но вы ставите меня в затруднительное положение. До праздников я не найду на ваше место никого подходящего! – начала закипать Вивиан Обиньяк. – Тем более, мой муж постоянно в разъездах, а я терпеть не могу оставаться дома одна!
– Одна – это явное преувеличение, – насмешливо заметил Обиньяк. – В доме постоянно находятся кухарка и ее четырнадцатилетний сын, а еще – горничная и садовник. Через десять дней привезут новых, отлично выдрессированных боксеров. Я отдал за них немалые деньги.
Вздохнув с облегчением, Женевьева представила, как окружает Армана заботой в их семейном гнездышке в Люсоне. Сама не зная почему – или, быть может, мысль навеяли ее грезы наяву, – она вдруг подумала об Изоре.
– Мадам, – начала она мягко, – могу вам кое-кого порекомендовать. Я говорю о сестре моего жениха, Изоре. В октябре она заменит в поселковой школе нынешнюю учительницу – мадам Маярд, которая уходит на пенсию. Уверяю вас, Изора – разумная скромная девушка, и очень способная! Она получила хорошее образование благодаря графине де Ренье.
Марсель Обиньяк в раздражении воздел руки к небу.
– Не далее как вчера графиня приезжала к нам, и каких только историй мы не наслушались о взбалмошной юной особе! Послать свою благотворительницу ко всем чертям, отвергнуть ее заботы! Но и это еще не все: ваша Изора несет бог весть что о блуждающих огоньках, Жиле де Рэ и каких-то колдуньях! К тому же собирается замуж за молодого Маро – того, слепого!
– Всего лишь слухи да кривотолки, мсье. Изора понравится мадам, я уверена. Она очень хороша собой – черные волосы, блестящие ярко-синие глаза – и обладает всеми качествами, о которых я упомянула.
– Думаю, я встречала ее в поселке, – заинтересовалась Вивиан. – Лишившись вас, Женевьева, мне только и остается – нанять оригиналку и красавицу! Я нуждаюсь в приятном общении, для меня это главный критерий. Приведите ее ко мне в четверг!
Обиньяк только покачал головой. Он даже не пытался найти объяснение капризам супруги. Плеснув себе коньяку, он присел у большого, оформленного мрамором камина, в котором уютно потрескивал огонь.
– Я очень благодарна за понимание, моя дорогая мадам! – твердила Женевьева. – Если вы согласитесь взять Изору до конца месяца, чтобы понять, подходит ли она вам, я объясню ей все детали.
– Я на это рассчитываю, – надула накрашенные губки Вивиан, сложив их в недовольную гримаску. – Женевьева, вы мне очень симпатичны, и я желаю вам счастья. Скажите, а ваш жених красивый?
– О да, мадам! Очень!
То была ложь во спасение; Женевьева грациозным движением попрощалась с хозяевами и вышла из комнаты.
Изоре оставалось только пересечь двор. По детской привычке она сначала подошла погладить собаку, которая, натягивая цепь, выскочила навстречу.
– Это я, Ритон! Ну-ну, не прыгай так! Задушишься!
Пес поднялся на задние лапы и стал ластиться. Изора почесала ему макушку. Она буквально летела домой, перебирая в памяти впечатления сегодняшнего дня. Грустила и радовалась, возвращаясь мыслями к маленькой Анне, и с благодарностью вспоминала нежность Жерома и знаки внимания со стороны Онорины.
Направляясь к большому дому, в котором много лет назад появилась на свет, она не испытывала и тени привычного страха – нет причин бояться, что отец снова сорвет на ней злость. Дома Арман, она подарит ему раковину и услышит в ответ: «Спасибо, сестренка!»
Однако судьба уготовила ей новое испытание, и о том, что произошло дальше, Изора долгие годы будет вспоминать с ужасом… Окутанные туманом, привычные предметы и постройки создавали фантасмагорический декор. В Феморо шесть раз прозвонил церковный колокол. В конюшне горел огонек, и время от времени оттуда слышалось ржание.
«Утром, прежде чем уйти в поселок, я задала лошадям сена», – вспомнила Изора. Это была ее любимая работа.
Внезапно перед ней выросла мужская фигура. Слабого света из конюшни как раз хватило, чтобы осветить перекошенное лицо Бастьена Мийе. В руке он держал кнут, который обычно оставался в двуколке.
– Это вы, отец? – пробормотала девушка.
– Поди-ка сюда, Изора! – услышала она словно издалека – так громко стучало ее сердце.
Привычка повиноваться сыграла злую шутку: Изора шагнула вперед. Собака убежала в свой закуток. Фермер подскочил, крепко схватил дочку за руку и потянул в темноту сарая. Изора почувствовала свежий весенний запах сложенных друг на друга вязанок сена.
– Отец, что-то случилось? – спросила она, едва дыша.
– Еще спрашиваешь? Мерзавка, это ты виновата, ты заварила кашу, когда пошла к Женевьеве Мишо! Она явилась сюда, бросилась ему на шею со своими обещаниями, а наш дурачок поверил! И теперь собирается в город! Что, так сложно было посидеть дома, с братом? Если бы ты осталась, та сучка не вошла бы в мой дом!
– Но ведь Арман просил меня с ней поговорить! Отец, я не могла сказать ему «нет»!
Бастьен начал ожесточенно трясти ее за плечи. Изора даже не пыталась отбиваться или кричать – боялась разозлить отца еще больше, тем более что от него несло спиртным.