Изора едва ворочала языком, у нее подгибались колени. Негодуя и сочувствуя, Жюстен подхватил ее покрепче.
– Ваш отец… Вот по кому камера плачет! Но, увы, тюрьмы очень быстро переполнятся, если всех отцов, срывающих зло на детях, отправлять за решетку, – процедил он. – Идемте, Изора! Вы позволите угостить вас ужином в каком-нибудь месте, где вы сможете согреться?
Девушка только кивнула, удивляясь про себя, что кто-то о ней заботится. Девер, со своей стороны, поймал себя на том, что называет девушку по имени, – настолько он разволновался.
– Мадемуазель Мийе, прошу меня простить, я вел себя слишком фамильярно. Пойдемте, я отведу вас в Отель-де-Мин. У меня есть чем перекусить. Если кто-нибудь сейчас увидит вас со мной в ресторане, подумает, что я пытался силой выбить из вас показания!
– Что значит «выбить показания»?
– Это когда подозреваемого бьют, чтобы он в чем-то признался.
Изора не стала больше ни о чем спрашивать. Она мечтала оказаться в тишине и тепле, скинуть мокрые чулки и ботинки и поесть чего-нибудь горячего.
– Куда бы вы пошли, если бы мы не встретились? – почти ласково спросил полицейский.
– Я хотела попроситься на ночлег к священнику. Мсье кюре не отказался бы меня приютить. Кто-то же должен проявлять христианское милосердие!
Между тем в пяти метрах от отеля, в приземистом жилом доме, Гюстав Маро и Станислас Амброжи разговаривали о пустяках в присутствии юного Пьера, который недавно лишился ноги. На покрытом клеенкой столе стояла бутылка белого вина и три стакана.
Подросток примостился на потертой деревянной лавке, и лицо у него было бледное и озабоченное: у Гюстава должна быть веская причина для столь позднего визита. Мужчины работали теперь в одной бригаде и возможностей поговорить у них хватало и днем.
– Пйотр, ну-ка выйди минут на десять, – приказал отец. – Думаю, мсье Маро хочет поговорить с глазу на глаз.
– Пускай мальчик остается, Станислас! – разрешил углекоп. – Не думаю, что такие вещи надо скрывать от собственных детей. Раз уж Йоланта рассказала Тома о вашем пистолете, Пьер тоже имеет право знать.
– А если я не хочу? – взвился поляк. – Я у себя дома и буду поступать, как считаю нужным!
Пьер не шевельнулся, только смущенно опустил голову, а через минуту выпалил:
– Я знал, что у папы есть пистолет!
– Час от часу не легче! – рассердился Гюстав. – Беда в том, что твоя сестра в брачную ночь проболталась обо всем Тома, и теперь, если мы не решим что делать, нам всем грозят неприятности! Нас обвинят в том, что мы чинили препятствия правосудию, или в лжесвидетельстве. Я сделал для себя вывод, что оружие у вас украли. Это верно?
Станислас Амброжи вздохнул, налил всем вина и показал собеседнику на стакан.
– Не верю я полиции! – занервничал он. – Виноватого так и не нашли, поэтому сразу засадят меня за решетку! А пока я молчу, обвинить меня не в чем.
Гюстав в замешательстве начал наматывать круги по плохо освещенной комнате, бедная обстановка которой производила удручающее впечатление. Йоланта как могла постаралась украсить дом – один из старейших в Феморо, – но теперь к убогости добавился еще и беспорядок.
– Станислас, мы столько проработали вместе в забое, – заговорил гость. – Месяц назад мы разбирали плечом к плечу завал, чтобы вызволить своих сыновей – вашего мальчика и моего, помните? Вы должны хорошо меня изучить. Я желаю вам только добра. И я бы посоветовал рассказать о краже инспектору Деверу. Этот флик иногда иронизирует не к месту и бывает нарочито холоден в разговоре, но я уверен, что он – человек честный и умный. В ваших интересах рассказать все подробности дела!
– Но я не убивал Букара! – упрямился поляк. – Я не желаю идти в тюрьму, потому что не сделал ничего дурного.
– А кто сказал, что вас упекут в тюрьму? Если признаетесь, какой марки был пистолет, есть шанс, что вашу непричастность установят сразу же! Полицейские извлекли пулю – значит, известен и калибр, и модель огнестрельного оружия.
– А что, если бригадира застрелили из папиного пистолета? – разволновался Пьер. – Что, если его украли нарочно, чтобы убить Букара? И вообще, это моя вина!
– Нет, Пйотр, ты тут ни при чем! – прикрикнул на него отец.
– Не понимаю, о чем речь, – подал голос Гюстав.
– Папа купил пистолет ради меня, – признался мальчик. – Для лошадей… В сентябре старенький мерин Кашý сломал ногу, когда одна берлина отцепилась и наехала на него. Бедный, он упал на землю, и мужчинам пришлось его оттащить, чтобы не загромождал собой движение вагонеток. Много часов Кашу промучился, пока кого-то послали наверх за ружьем, чтобы его пристрелить. В итоге его все равно пришлось поднимать, и уже наверху… Я не мог смотреть на его мучения, меня вырвало. Запрягли другую лошадь, и она оттащила Кашу к подъемнику. Поломанная нога билась о стены, и я переживал оттого, что ему, должно быть, очень больно. Тогда я подумал о Датчанине, которого так люблю! Что, если и с ним однажды такое случится? И папа пообещал, что будет носить с собой пистолет и пристрелит беднягу сразу, как только понадобится.
Гюстав Маро круглыми от изумления глазами смотрел то на отца, то на сына. Рассказ Пьера не укладывался у него в голове.
– Погодите-ка минутку! Вы что же, принимаете меня за идиота? Вы дорожите своей работой, Амброжи, ведь так? С каких это пор в шахту позволено проносить огнестрельное оружие? Ежедневно с какой-нибудь лошадью может случиться беда. Неужели вы все это время носили при себе пистолет? Да если бы директор узнал, вас бы вышвырнули в тот же день!
– Нет, конечно, я хранил пистолет дома, в потайном месте. И при необходимости быстро сходил бы за ним.
– Никто не поверит в эту басню, дорогой мой Станислас!
– А ведь это правда, мсье Маро! – В голосе юного Пьера звучала уверенность. – На нашей родине, в Польше, мой дед держал лошадей. Папа ухаживал за ними и любил так же, как и я. Нужно любить лошадок так, как мы, чтобы понять… Расскажите это Тома.
Гюстав посмотрел на встревоженное веснушчатое лицо мальчика. В его искренности невозможно было усомниться.
– Я ему расскажу, малыш. Ну, не стану вам мешать, я и так немного задержался. Прошу вас, Станислас, подумайте хорошенько! Полиции лучше всегда говорить правду.
Поляк только передернул плечами. Он выглядел еще более мрачным и подозрительным, чем раньше.
Глава 10Жюстен Девер
Инспектор Девер проводил Изору в комнату, которую ему выделил Марсель Обиньяк, – достаточно просторную и оборудованную примитивным туалетом. Все больше удивляясь молчанию девушки, он повернул выключатель. По пути к Отель-де-Мин она не проронила ни слова. В здание они тоже вошли молча и так же молча поднялись по центральной лестнице.
– Думаю, вы спите на ходу, мадемуазель Мийе, – заметил полицейский, переходя на нейтральный тон.
– Нет, я всего лишь задумалась, – пробормотала девушка. – Хотя я действительно очень устала. А еще ужасно хочу есть и пить!
Помещение отапливалось посредством большой переносной печи из эмалированного чугуна. Жюстен открыл буфет и вынул стеклянную банку с грийоном – традиционным вандейским свиным паштетом с небольшими кусочками мяса, а еще – хлеб и бутылку вина. Он поставил все это на стол, где уже находились спиртовка и графин с водой.
– Могу приготовить кофе или чай, – предложил он, смущаясь все больше, чего сам от себя ожидал – и только лишь потому, что они с Изорой оказались в его комнате наедине.
– Вы пьете чай? Как мадам графиня? – удивилась девушка.
– Я люблю чай, и это не повод для насмешек. Скажите, чем я могу быть вам полезен в ближайшие полчаса? Горячую ванну или душ не предлагаю: санузел в здании имеется, но в той части, которая отведена под лазарет, и у меня нет ключа.
– У меня ноги замерзли, чулки и юбка мокрые, а еще мне очень грустно! Я бы хотела разуться, только вы отвернитесь!
При свете электрической лампы на лицо Изоры было больно смотреть. Одна мысль о фермере Мийе, способном так жестоко избить собственного ребенка, будила в Девере ярость.
– Досталось же вам сегодня вечером, – вздохнул он. – У меня есть чем продезинфицировать раны на губах, но что касается кровоподтеков, они пройдут только дня через два-три. Я одолжу вам пару длинных кальсон и носки. Разумеется, все чистое. Что касается грусти, тут я вам не помощник. Вы и раньше не склонны были со мной откровенничать.
Изора присела у стола, оторвала кусочек хлеба и стала жевать, морщась от боли.
– Мне было так хорошо, когда я возвращалась домой, – прошептала она. – Я побывала на берегу океана, в Сен-Жиль-сюр-Ви! Там скоро умрет маленькая девочка, хорошенькая и ласковая. И никакой инспектор не приедет разыскивать убийцу. Даже не знаю, Всевышний это или туберкулез… Впрочем, все равно, потому что ни Бога, ни болезнь в тюрьму не посадишь!
Она нервно засмеялась, в то время как Девер, склонившись над чемоданом, что-то искал. Изора схватила со стола бутылку с вином и стала пить прямо из горлышка. Благодаря водке, которой ее угостили парни-поляки, нервное напряжение спало, но ей хотелось напиться до отупения – чтобы не вспоминать ежеминутно страшное лицо отца, возникающее из темноты.
– Эй, помедленнее! – спохватился инспектор, застав девушку в момент, когда она оторвалась от бутылки, чтобы отдышаться, но тут же потянулась к ней снова. – Изора, вы должны бы знать, что алкоголь не решает проблем, он только лишь толкает мужчин, равно как и женщин, на глупые поступки. Как вы сами могли убедиться…
– Мне все равно, – заявила девушка. – Я никогда не буду счастлива, никогда! Сегодня я была довольна собой: рассмешила бедную крошку Анну – Анну Маро, сестру Тома, и принесла ей с пляжа ракушку. Еще одну я захватила с собой для брата, нашего несчастного Армана!
– Секундочку! Оба ваших брата погибли на войне!