— Не могу, — Ольга посмотрела на часы. — Я должна быть в Москве, у меня дела…
Ада вопросительно подняла брови:
— Как же так, Олечка? Вы же хотели побыть до вечера?
— Хотела, но не могу, — сказала Ольга. — Я совсем позабыла, у меня очень важное свидание в одной редакции…
— Деловая женщина, — сказала Ада. — Каждая минута у нее на счету, не то что я, бездельница.
— Каждому свое, — улыбаясь, заметила Ольга. — У меня работа, у вас хороший муж, прелестная дочка.
— У вас тоже хороший муж, — сказала Ада.
Ольга наклонила голову.
— Безусловно, что есть, то есть. Кстати, и о нем не след забывать, так что погостила, и хватит.
— Приезжайте еще, — сказала Ада. — Хорошо? Скажите, что приедете!
— Приеду, — пообещала Ольга. — Непременно приеду…
В четверг рано утром, Всеволожский еще спал, Ольга встала, тщательно и обдуманно накрасилась, слегка подсинила веки, чуть-чуть подкрасила губы, положила тон на щеки. Все должно быть скромно и пристойно, только так!
Так же скромно, но безусловно со вкусом следовало одеться — строгий серый пиджак мужского покроя, светлая юбка, темно-синяя блузка, на ногах английские туфли, шнуровка, низкий каблук, серые чулки. Сумка через плечо. Последний взгляд в зеркало, последний взмах щеткой по волосам, кажется, о-кей. Или, как говорят, французы, комильфо.
Ольга еще не успела закрыть за собой дверь, как Всеволожский проснулся, спросил:
— Ты куда, Олик?
— Дела, дела, — пропела Ольга. — Задание одной престижной редакции, которой нельзя пренебрегать. Завтрак на плите, днем придет наша дульцинея, приготовит обед, а я, наверно, до вечера, привет, милый, или, вернее, чао…
Все это она выпалила сразу, единым духом и, не слушая, что ей вслед произнес Всеволожский, быстро хлопнула дверью.
«Москвич» стоял возле подъезда, верная ее бирюзовая лошадка. Еще три года тому назад, в день сорокалетия Ольги, Всеволожский подарил ей машину. Само собой, радости Ольги не было конца. Сбылось еще одно желание, сжигавшее ее, не дававшее покоя, мечта, которая наконец-то осуществилась — у нее появилась машина.
Правда, вскорости радость Ольги слегка поблекла, «Москвич» был все-таки не предел мечтаний, не «Жигули», не «Волга» и уж, само собой, не «Мерседес». Но, как говорил некогда Гриша Перчик, за неимением гербовой — пишите на простой, все одно, как-нибудь сгодится, был бы почерк поразборчивей…
Ольга проверила тормоза, включила зажигание и понеслась по направлению к Шереметьево-2.
Вчера, на даче у Ады Готовцевой, едва лишь Светлана сказала о том, что отец прилетает в четверг, в уме у Ольги мгновенно созрело решение, которое следовало осуществить безотлагательно.
И теперь она мчалась к Шереметьеву, было еще очень рано, редкие машины обгоняли ее, но чем ближе к аэродрому, тем все больше встречалось машин. Приехав на аэродром, Ольга узнала — самолет из Вены прибывает через час.
Надо было мысленно прорепетировать все то, что может произойти. Во-первых, хорошо бы, если бы здесь не было ни Светланы, ни Ады. Впрочем, вряд ли они приедут на аэродром, Ада как-то сказала, что Валерий так часто ездит в зарубежные командировки, что они с дочкой редко его встречают. А вдруг сегодня выпадет этот самый, редкий, случай?
Тогда надо придумать причину, почему Ольга нынче на аэродроме? Пусть будет так: приезжает иностранная делегация немецких или лучше английских педагогов из Лондона, редакция «Учительской газеты» поручила Ольге сделать беседу с руководителем делегации. Ада знает, что Ольга сотрудничает во многих журналах и газетах, потому ни она, ни вообще никто не удивится, увидев ее. Так же следует сказать и самому Готовцеву. Она встречала делегацию, но оказалось, они переменили день, приедут завтра…
Самолет из Вены прибыл, как я было объявлено, вовремя, но Готовцева среди пассажиров не было. Ольга все глаза проглядела, его нигде не было видно. Жаль, что она не узнала, когда, в какое время, каким рейсом он прилетает. В бюро информации ей сказали, что ожидается еще один самолет, в четыре часа семнадцать минут.
«Подожду», — решила Ольга. Глянула на часы. Было около девяти. Стало быть, ждать семь часов? Что ж, видно, придется ждать.
Аэродром казался словно бы сошедшим с экрана какого-то зарубежного фильма. По залам, освещенным лампами дневного света, проходили хорошо одетые люди с великолепными чемоданами и дорожными сумками, повсюду, в буфете, в баре, возле киосков с сувенирами и табачными изделиями, слышалась нерусская речь.
Ольге чудилось: с летного поля, оттуда, где приземляются гиганты-самолеты, сюда, в огромные залы, властно врывается ветер далеких странствий.
Еще раз ей подумалось, как счастлива Ада! Почему, ну почему ей такое счастье, этой девочке из Чернигова, Адочке Здрок? За что? За какие такие заслуги? Разве Ольга не заслуживает гораздо большего, чем Ада, счастья, умная, красивая, веселая, мыслящая? Разумеется, у нее тоже неплохой муж. Кто же спорит, но он уже стар, он как-то особенно состарился за последние годы, весь как-то сник, одряхлеть не одряхлел, но стал другим.
И уже не тянет его, как бывало, в рестораны, в творческие клубы, не привлекают компании приятелей — актеров, журналистов, писателей, постоянно говорит: «Лучше посижу дома».
И теперь Ольге зачастую приходится сидеть вместе с ним. Само собой, Готовцев моложе, интереснее, перспективнее ее мужа, кто может спорить? К тому же занимает совсем другое положение в обществе. Будь она жена Готовцева, она бы увидела мир, а не сидела бы со старым мужем возле телевизора, уставившись невидящими глазами в экран. Ведь она же еще молода. Сорок три — это не старость. Конечно, уже не молодость, кто же спорит, но и не старость.
Всему приходит конец — старая истина, известная всем и каждому. Кончились томительные часы ожидания, когда, казалось, стрелки двигаются чересчур медленно и самолет из Вены, может, задержится на долгое время, а то и вовсе не прилетит. Но самолет прилетел в указанное время, в шестнадцать с минутами, и, спустя еще сорок минут, пассажиры хлынули в таможенный зал.
Еще издали она увидела Готовцева. Идет мимо таможенника, на ходу перебрасывается с ним какими-то словами, немудрено, его, наверное, знают здесь многие, ведь он часто ездит, часто проходит таможенный контроль. Ольга следила за ним оценивающим взглядом, благо он не мог видеть ее. Не сказать, что красив, чего нет, того нет, но есть в нем известная значительность, в каждом движении, в каждом взгляде, даже в походке чувствуется личность, бесспорно, незаурядная. Лицо умное, не каждый день встречающееся, очки скрывают вдумчивые, проницательные глаза.
Однажды он снял очки, и Ольга увидела, какие у него проницательные, всезнающие глаза. Волосы темные, уже пересыпанные густой сединой, фигура хорошая, спортивная, как-то он сказал, что любит теннис, если имеется свободная минутка, едет на корты в Лужники, но только, прибавил он, свободных минут совсем, совсем немного…
Да, фигура хорошая, походка быстрая, стремительная, ей вспомнилась уже порядком отяжелевшая фигура Всеволожского, хотя он старается еще молодцевато держаться, старается быть всегда подтянутым, но походка выдает его, шаркающая, подчас замедленная, усталая, и эти морщины, эти складки на шее, кажется, еще недавно гладкой и сильной.
Она все рассчитала, неторопливо пошла навстречу Готовцеву, удивленно воскликнула:
— Валерий Алексеевич, вы ли это?
Казалось, он нисколько не удивился.
— Я, — сказал. — Собственной персоной, а это вы?
Чуть улыбнулся, и тут же лицо его снова стало почти хмурым, подобно всем людям, непривычным часто и охотно улыбаться.
— Можете себе представить, — сказала Ольга, выверяя каждое слово и потому говоря медленно, обдуманно. — Я поехала по заданию «Учительской газеты» встретить делегацию английских педагогов, оказалось, они не прилетели, а прилетят, кажется, завтра…
— Бывает, — сказал Готовцев.
— А вы из Вены? — спросила Ольга.
Он переложил свой щегольской темно-красный, с блестящими замками чемодан из одной руки в другую.
— Да, только что с самолета. Должен был прилететь еще через три дня, но совещание кончилось раньше, и хотя предлагали остаться еще на немного, я решил все-таки собраться и уехать. Ада себя не очень хорошо чувствует.
— Это правда, — голос Ольги звучал как нельзя более сочувственно. — Я была у вас на даче, мы провели вместе целый день…
— Да? — он с интересом взглянул на Ольгу. — Ну и как Ада, по-вашему?
«А он любит ее, — Ольга почувствовала, как внезапно больно сжалось сердце. — Любит, безусловно, и боится за нее».
Она и злилась на него за то, что он любит Аду, беспокоится о ней, и в то же время не могла не уважать его за это самое беспокойство, наверное, если бы не обращал никакого внимания на здоровье жены, он бы ей нравился меньше. Или она, напротив, радовалась бы этому?
— Знаете, так себе, — сказала Ольга. — Держится наша Адочка хорошо, но все-таки, все-таки…
Лицо его, и без того невеселое, омрачилось сильнее.
— Да, — сказал коротко. Что есть, то есть…
Они направились к стоянке такси.
— Вы прямо на дачу? — спросила Ольга.
— Да нет, сперва заеду домой, возьму кое-что с собой и тогда на дачу, нужно будет кое над чем поработать…
Ольга вздохнула с облегчением. На дачу везти его ей не хотелось, как бы ни была Ада бесхитростна, но может догадаться, что эта встреча отнюдь не была случайной. Надо непременно попросить его не говорить Аде о ней.
— Какая большая очередь, — сказал он. Ольга улыбнулась.
— А какое вам дело? Я же на машине.
— Вот это хорошо. А по дороге ли нам?
— У меня уйма времени, раз я не встретила своих педагогов, так что диктуйте, куда везти, каким путем…
Они ехали по широкой, хорошо асфальтированной дороге, солнце светило прямехонько в глаза, Ольга опустила щиток на верхнюю часть ветрового стекла.
— А я люблю, когда солнце в глаза, — сказал Готовцев. — Это у меня с детства, всегда старался смотреть на солнце и не жмуриться.