«Хито-ни сэссуру хо» («Как вести себя с другими людьми») — называется книга, вышедшая в Токио в 1952 году. «Прояви почтительность к тем, кто стоит над тобой, — пишет автор. — Веди себя так, будто ты учишься у них. Никогда не исходи из того, что ты им ровня. Внуши им, будто ты их уважаешь». Что это? Призыв к лицемерию? Нет, все не так просто. Прежде всего следует спросить, кто именно «стоит над тобой». Ответ на этот вопрос в наших широтах и в Японии был бы неодинаковым.
Однажды мне пришлось иметь дело с группой японских пловчих и пловцов, участников Олимпийских игр, среди которых были и обладатели медалей. Как известно, пловцы в таких соревнованиях часто очень юные. Мне казалось довольно странным, когда четырнадцатилетняя девочка обращалась к шестнадцатилетней девушке или восемнадцатилетнему юноше со словом «сэмпай» (здесь начинаются трудности с переводом), то есть «сеньор» (от латинского — «старший»). «Сеньор» вызывает в немецком и английском языках совершенно иные ассоциации, чем «сэмпай» в японском. Если у нас обратиться к кому-нибудь со словом «сеньор», это прозвучит скорее иронически, чем уважительно. Слово «сэмпай» в японском лишено подобных оттенков. Антоним «сэмпай» — «кохай» («юниор»), преемник сеньора. Сэмпай, однако, никогда не обратится к своему кохай, назвав его этим словом. Он произносит его имя, чаще всего добавляя к нему — для девочки — «-сан» или «-тян», а для мальчика — «-кун». Таким образом, к девочке по имени Маяко он обращается «Маяко-сан» (или «-тян»), а к мальчику, которого зовут Хироси, — «Хироси-кун», притом что «-сан» и «-кун» — это как бы обозначения вежливости. Маяко и Хироси знают, кто в группе по плаванию «стоит над ними». Это старший, мастер. Вряд ли мальчик обратится к своей старшей по возрасту коллеге по спорту со словом «сэмпай», ибо на женщин общее правило часто не распространяется.
Тот, кого называют сеньором, кому, согласно автору уже упомянутой книги, следует выказывать почтительность, не только должен принимать эту почтительность, но и обязан покровительствовать во всех жизненных ситуациях тому, кто ее проявляет.
Как-то журналист одной из крупнейших газет Японии — ее читают почти в каждой третьей семье — брал у меня интервью. Во время разговора было упомянуто имя моего учителя, преподававшего в Японии много лет немецкий язык. На следующее утро на третьей странице газеты появилась небольшая заметка, посвященная нашей беседе. Я еще не успел ее прочитать, так как готовился к поездке на северо-восток, в Сендай, точнее, в Мацусиму, издавна воспетую как один из живописнейших уголков Японии, морально настраиваясь к предстоящему путешествию. Внезапно зазвонил телефон. (Кстати, мне показалось, что нигде в мире так много не говорят по телефону, как в Японии. В 1967 году на тысячу человек в среднем приходился 181 телефонный аппарат, в 1977 году — уже 436. «Моси-моси» — этими словами начинается любой телефонный разговор.)
— Алло, алло! Говорит имярек. Я только что прочитал о вас в газете. Вы упоминаете там своего учителя. Это, на самом деле, профессор такой-то?
— Да, конечно.
— Тогда я во что бы то ни стало должен с вами встретиться.
— Но я хотел сегодня после обеда ехать в Сендай.
— Что, в Сендай? Тем более нам необходимо встретиться. Я тут недалеко от вас.
Вскоре мой новый знакомый, директор маленькой частной школы по домоводству и рациональному питанию, сидел передо мной. Он был моим «сэмпаем», «сеньором», ибо почти сорок лет назад изучал немецкий язык у того же учителя, у которого я занимался японским. «Гайдзин» теперь уже не был «гайдзином». Отныне я включен в систему отношений «сэмпай» — «кохай» («предшественник» — «последователь»).
— Да, теперь о вашей поездке в Сендай. Мой школьный товарищ занимает там должность главного судьи в семейном суде. Я быстро черкну ему несколько строк. Вот его номер телефона.
Пусть господин имярек и главный судья в Сендае простят меня за то, что я не воспользовался их услугами. Они, несомненно, сделали бы для меня все возможное, и не в последнюю очередь потому, что таким образом они выразили бы старому «сэнсэю» признательность и доказали ему свою лояльность.
«Сэнсэй» — человек, у которого чему-нибудь учатся. Дети в школе так обращаются к учителю, студенты — к доценту и даже пациенты — к врачу. (Последние, похоже, всюду занимают особое положение.) Слово «сэнсэй» означает «ранее родившийся». «Сэнсэй», таким образом, «старший», стоящий над другим человеком, которого следует почитать. При этом «старший» необязательно должен быть старше по возрасту, но должен принадлежать к вышестоящей в социальном отношении группе. Все сотрудники управленческого аппарата университета обращались ко мне со словом «сэнсэй», в том числе и те, кто был значительно старше меня. «Сэнсэй» — уважаемый человек и остается для ученика таким на всю жизнь, даже если ученик займет положение, равное положению «сэнсэя», или превзойдет его в своей служебной карьере. Он всегда останется по отношению к своему «сэнсэю» морально зависимым, по крайней мере в глазах «сэнсэя». Это иногда приводит к внутренним конфликтам.
На первый взгляд кажется, что нечто похожее имело место и в других странах, но если вглядеться попристальнее, то можно увидеть существенные различия. В Японии это часть норм поведения, в которой авторитет основывается не на личных достижениях или личном влиянии (во всяком случае, не это главное), а, как правило, на принципе сеньоритета. В конечном же счете все сводится к «ва о тамоцу» — «сохранению гармонии».
Допустим, кто-то успешно продвигается по службе и становится начальником над коллегами того же возраста. Здесь едва ли возникнут проблемы. Но если начальником над старшим по возрасту назначен младший, гармония нарушается и атмосфера становится неспокойной. Эго распространяется на все области жизни, в том числе и на науку. Приобретение квалификаций, докторских степеней и т. п. не служит в японских университетах обязательной предпосылкой для назначения на должность, поэтому обращение к кому-нибудь по званию отсутствует, как в общественной, так и в частной жизни. Обращения «сэнсэй» в сочетании с именем или без него в любом случае достаточно.
Если кто-то повысился по службе до должности «оябуна» — начальника, шефа или босса, от него не требуется никаких особых, специальных знаний. Он должен лишь уметь устанавливать и поддерживать тесные личные контакты со своими «кобун» (подчиненными), сохранять с ними духовную близость. «Оя» означает «родители», а в более узком смысле «отец», «ко» — «ребенок» или «сын», «бун» — «доля»; «оябун» толкуется как «доля родителей» или «доля отца», а «кобун» — как «доля ребенка» или «доля сына». В других местах земного шара прилагают подчас немало усилий, чтобы добиться аналогичных отношений. В Японии они являются нормой, без которой вообще не могла бы функционировать система в целом.
Все сказанное не исключает стремления достигнуть высоких результатов в работе и учебе. Особенно это относится к детям и к молодежи. Их дальнейшая жизнь зависит от успеваемости в учебе, а также от степени престижности детского сада, начальной, неполной средней и средней школы и, наконец, университета, который они окончат. Как и все в Японии, учебные заведения подчинены системе рангов.
Посещение детского сада с хорошей репутацией облегчает поступление в хорошую начальную школу, а посещение подобной начальной школы, а также младшей средней школы означает, что ребенок более чем наполовину выдержал вступительные экзамены в престижную старшую среднюю школу. А тот, кто окончит престижный университет, может вообще не опасаться за свое будущее. Ему лишь необходимо запастись терпением, ибо отныне вступает в действие другой механизм, когда возраст имеет приоритет перед личными достижениями. Служебное «продвижение» на основе личных заслуг подвергается, как уже было сказано, большим ограничениям. Конечно, полностью личные достижения не игнорируются, но право голоса как в политике, так и в экономике имеют старшие по возрасту, однако и они не наделены властью в прямом смысле этого слова.
Хотя такая система и представляется весьма иерархической, исполнительная власть почти никогда не сосредоточивается в руках одного человека. Однако, согласно традиции, приличия должны быть соблюдены, если даже роль «старшего» сводится лишь к тому, чтобы поставить подпись на документе. В Японии не принято подписывать документы. Обычно на них ставят «Ханко» — печать или клеймо с выгравированным именем, ибо в Японии имеет законную силу лишь штамп. Но важнее, чем проштампованный документ, до сих пор в Японии является устная договоренность.
Японское общество, вероятно, давно бы безнадежно закоснело, если бы строго придерживалось принципа сеньоритета. На фабрике или в других местах «старший», «начальник», вряд ли откажется принять идеи «младшего», «подчиненного». Умный руководитель в определенных условиях для осуществления своих замыслов даже предоставит «управляемому» довольно обширное поле деятельности. В случае успеха лавры достанутся руководителю; если же подчиненный потерпит неудачу, то пусть пеняет на себя. Проявление собственной инициативы все же поощряется. Но «младшему» даже не придет в голову сказать: «Это нужно делать так, а не иначе». Или: «Это следовало бы сделать таким образом». Возможно, он скажет: «Шеф, может быть, вы взвесите, не лучше ли это сделать так?» Японский язык предоставляет для подобного рода объяснений исключительные возможности. Шеф, поразмыслив, посоветуется со своей администрацией, запросит мнение нижестоящих звеньев, а затем распорядится, что надо делать именно так, как посоветовал «младший». В конце концов ом предстает как лицо, от которого исходит идея. Его авторитет вследствие этого не только не страдает, но и еще больше укрепляется. Однако шеф запомнит того, кому принадлежала идея: когда-нибудь ему понадобится преемник.
Для «чужестранца» в Японии процесс принятия окончательных решений очень сложен, чаще всего недоступен. Это делает его неуверенным, а подчас и нетерпеливым, особенно когда он в своей слепой вере в авторитеты считает, что стоит ему поговорить с «шефом», и все будет в порядке.