– Именно так я слышал эту историю, – подтвердил кузнец, – и готов поклясться, что рассказчики знали, о чем говорили.
– Но как это возможно? – воздел руки чиновник, взмахивая веером и хвостом.
– О, почтенный, – неспешно сказал Кан-Килай, – я полагаю, что есть еще и один взгляд на эту историю. Мне доводилось слышать ее – но рассказанную совсем иначе, было все совсем по-другому.
– Неужели? – удивился кузнец.
– Поведайте же! – распорядился Лин-Ючжи. – И мы попробуем выяснить правду.
– Извольте, – развел руками торговец шелком и рассказал:
Жил некогда чиновник, известный своим богатством и жадностью. Много денег он вымогал, брал взятки и неправедно распоряжался дарованными ему правами. Но мало кто мог уличить его – ибо хорошо он заметал следы.
Однако же, его собственное беззаконие и подвело чиновника. Богатство, накопленное им, привлекло внимание тех, кто жаден до золота из чужих домов, и положили глаз на его деньги двое мошенников. Оба они получили образование и умело притворялись достойными людьми; первый обучался волшебству, но сбежал от учителя, когда тот понял, что неправедно ученик распорядится даром, второй некогда был монахом, но отрекся от святой жизни.
Вместе они замыслили хитрый план. Поселился чародей неподалеку от дома чиновника и наслал на него черные тени. Не хватало его мастерства, чтобы нанести вред – но беспокоили они и богача, и его домочадцев. Пробовал чиновник избавиться от теней, но знали мошенники, что в эту пору года все чародеи удаляются в горы для размышлений, и понимали, что не найдет он никого даже в столице.
Когда же возвращался чиновник из столицы, не отыскав подмоги, пустил в ход свои заклятья чародей, и лишил его шерсти на хвосте. Именно тогда к убитому горем богачу и вышел лже-монах, и предложил ему помощь. Радостно согласился чиновник, не зная, что идет в ловушку!
Великое представление разыграли двое плутов! Узрели богач с домочадцами, как бьется святой человек с колдовством, не зная, что лишь иллюзии они видят, и что лишь спектакль им придется оплатить. Зрели они и схватку с порождениями колдовства, и то, как лже-монах «обнаружил колдуна» и сражался с его созданиями, «прогнав» его прочь.
Много золота желал заплатить чиновник лже-монаху, и тот принял дар. Но, чтобы не вызвать подозрений – приказал он везти золото в дар монастырю у горы Шан. Встретили на полпути этот обоз все те же мошенники, переодетые монахами и изменившие цвет шерсти, и отправились домой слуги, уверившись, что выполнили поручение.
Так и обогатились двое мошенников, оставив чиновника в неведении. Но мудры Бессмертные! Столь поражен был богач, что отступил от неправедной жизни и более не помышлял о ней.
Так из преступления проистекает добродетель, ибо случается такое в мире…
– Но что же это значит?! – воскликнул Лин-Ючжи. – Говорите вы об одном и том же, но каждый раз звучит иное! Сперва вы говорите о злобном колдуне и благочестивом монахе, потом – о мудром чародее и обманутом монахе, теперь же – о двух мошенниках! Как такое может быть!
– Лишь чиновник остается неизменным, – заметил Фей-Линг.
– О да, – согласился Лин-Ючжи, и замер, внезапно озаренный идеей. – Возможно, речь идет каждый раз о другом чиновнике, с которым случилось странное? Как звали того, о ком вы повествовали, почтенный брат?
– Лин-Сао, – ответил Фей-Линг.
– Лин-Сао, – подтвердил Най-Као.
– Лин-Сао, – кивнул Кан-Килай.
Поднялась, как в грозу, шерсть Лин-Ючжи; вскочил он с места, вскричав:
– Как смеете вы говорить такое! Лин-Сао был моим предком, и никто никогда не смог получить у него денег! И даже преступники не смогли уличить его, как никто не может уличить и меня, пусть даже и украл я сорок тысяч фианей!..
Прервал тут чиновник свою речь, но было поздно. Радостью осветилось лицо Кан-Килая; вскочил он с места, выхватил из рукава красный шнур и мгновенно связал им руки Лин-Ючжи. Кинулись на помощь тому слуги, но вскинул торговец руку, в которой блистала княжеская печать, и остановились они, пав ниц.
– Воистину милостивы Бессмертные! – воскликнул Кан-Килай. – Знай же, о бессовестный казнокрад, что давно уже слежу я за тобой, надев личину торговца, дабы не выдавать службы своей у князя. И сейчас выдал ты себя – признавшись в преступлении при двух свидетелях.
Поглядел Лин-Ючжи на кузнеца и монаха, что кивнули в знак согласия, и поникли его уши и хвост, ибо понял он, что хитрую ловушку ему расставили. И что три поведанные истории должны были разгневать его так, что забыл он об осторожности, и правосудие настигло его.
Нечего сказать было казнокраду – получившему заслуженную кару, лишение звания и остриженный хвост. Так с тех пор и рассказывают об этом – о неправедном чиновнике и о верном слуге князя, что сговорился с кузнецом и монахом, расставив ловушку ему.
Но не верьте, когда вам станут об этом повествовать.
Все ведь было совсем по-другому.
О злобном чужеземце и хитроумном чиновнике
Некогда было так, что рекрани снова решили пойти войной на Ликитай. Знали чешуйчатые чужестранцы, что трудно им будет воевать среди гор и долин острова, и задумали хитрое дело.
Собрались вместе чародеи рекрани, выбрали из воинов самого сильного и умелого, лучера по имени Канха, и в течение десяти дней и десяти ночей творили над ним чары и призывали благословения всех своих богов. Половина из них умерла, но просимое было даровано, и вышел воин под солнце, словно родившись заново.
И после того приплыл Канха к берегам Ликитая и вышел на них. Встретила чужестранца стража волн, но лишь рассмеялся он, увидев острые наконечники копий, и крикнул:
– Эй, жалкие лисы! Мне не страшно ваше оружие. Падите ниц, или лишитесь и хвостов, и жизней!
Не дрогнули стражники, бросились в бой и множество раз поразили воина-рекрани копьями. Но хоть и не было на нем доспехов, острая сталь лишь скользила по его чешуе. Засмеялся Канха, и сразил всех стражников, размахивая мечом в рост ликитайца, сделанным из костей морской твари.
Следом за своим воином высадились обычные воины-рекрани, и захватили потрясенные деревни на берегу. Заколдованный ящер же двинулся дальше.
Недолго длилось смятение защитников, ибо верно сказано: не бывает громко ступающего фелиса, лишенного волшебства ши и совсем растерянного ликитайца. Как только поняли они, что Канхе не страшны клинки, копья и стрелы – начали они осыпать его камнями, выпущенными из пращей.
Однако и камни же отскакивали от его чешуи, не оставляя даже царапины.
Тогда, узнав об этом, князь приказал послать навстречу Канхе лучших мастеров искусств боя без оружия, ибо уже бывало так, что кулак добивался успеха там, где терпела поражение сталь. И поскольку князь был мудр, он повелел всем волшебникам проникнуть в чары, хранящие Канху, и разбить их.
Ко всеобщей печали, кулаки, посохи и цепы не смогли одолеть могучего лучера; слишком крепка была его чешуя, слишком сильны охраняющие его заклинания.
Волшебники же явились к князю и сказали:
– О великий! Слишком много сил и жизни вложено рекрани в эти чары, не сможем мы их расплести. Но зато мы познали их суть: они защищают Канху от плоти и рога, дерева и металла, камня и стекла. Также они отражают наши чары, посланные против него.
– Можно ли сразить его ядом? – спросил князь.
– Если только кто-то убедит Канху его испить, – ответили волшебники. Никто даже не заговорил о том, что лучера можно утопить или удавить – ибо, конечно, все помнили, что лучеры дышат под водой и обладают толстой чешуей на горле.
Повисло тяжелое молчание при дворе. Ибо Канха уже близился к столице, а остановить его было нечем.
И тогда из толпы придворных вышел чиновник по имени Тай-Сичжэнь. Был он невысокого ранга, но князь ценил его за острый ум, хотя и порицал склонность к извлечению выгоды.
– Государь, – сказал Тай-Сичжэнь. – Дозвольте мне попробовать избавить Ликитай от этой напасти.
– Что тебе для этого потребуется? – спросил князь.
Тай-Сичжэнь довольно пошевелил ушами и хвост его зашуршал по мраморным плитам.
– Самый сильный воин из дворцовой стражи, – молвил он, – волшебник, искушенный в особых чарах, и два круга сыра, по пятьдесят сё весом каждый.
Удивился князь, но доверял он хитроумию Тай-Сичжэня и велел дать ему все, что он просил.
Когда через два дня Канха подошел к воротам столицы, Тай-Сичжэнь встретил его за накрытым столиком, где стояли дымящийся чайник из расписного фарфора, две чашки и вазочка с ароматными сладостями.
– Прошу вас, о гость, – сказал Тай-Сичжэнь, учтиво поклонившись, – садитесь, отдохните, и выпейте со мной лучшего чая.
Громоподобно рассмеялся Канха, подошел к столику и одним взмахом меча разрубил его пополам, так что чайник и чашки полетели, словно подхваченные ветром.
– Ты думал обмануть меня, поросший шерстью безумец? – спросил лучер. – Думаешь, я не пойму, что за сладкими речами скрывается яд, подлитый в напиток?
Тай-Сичжэнь грустно покачал головой.
– Как истинный ценитель чая, о воин, я бы никогда не посмел осквернить его отравой. Как печально, что вы не поверили, и повредили сосуды, которым больше лет, чем вашему роду. За это вас постигнет гнев с небес.
И в тот же миг выпрямился на стене города воин из стражи. Знал он, куда бить, ибо Тай-Сичжэнь поставил столик так, чтобы лишь по одному пути Канха мог подойти к нему, чтобы нанести удар, в чем придворный не сомневался.
Стражник князя воздел над головой круг сыра и метнул его. Тяжел круг в пятьдесят сё весом, когда летит с высокой стены, и когда два дня над ним усердно колдуют. Не зачаровывал волшебник сыр, не придавал ему особые свойства – но вместо того ускорил его иссушение, и теперь круг стал тверд, словно камень.
Но сам сыр не был камнем. И плотью не был, пусть и сотворили его из молока, произведенного плотью. И никогда он не был он ни рогом, ни деревом, ни стеклом, ни металлом.
И потому ударил круг сыра в голову Канхи, сокрушил его чешую, разбил мозг. Рухнул великий воин-лучер, не издав ни звука, и лишь бессильно царапнули его когти ту землю, что он пытался завоевать.