Если вы сочтете мое предложение интересным для министерства, то ввиду особой секретности разработки прошу выделить доверенное лицо, которому я бы мог полностью и подробно рассказать о проделанной работе, о сущности метода, который я употреблял, и мои новые планы в этой области.
Если мне будет оказано доверие и самому принять участие в этой разработке, я сочту это большим счастьем для себя.
Все материалы и акты по данной разработке находятся в отделе оперативной техники МГБ СССР.
Г. Майрановский
19 декабря 1952 г.».
Однако обращения не помогли, и вскоре решением Особого совещания при МГБ Майрановский Григорий Моисеевич был признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями 193—17, пункт «а», и 179 Уголовного кодекса РСФСР и приговорен к 10 годам тюремного заключения. Но и после объявления приговора он не успокоился, продолжая из одиночки Владимирской тюрьмы № 2, где находился с 5 марта 1953 года, писать письма во все мыслимые инстанции.
«Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович!
Вся моя сознательная жизнь была посвящена только одной цели: построение социализма-коммунизма. В юношеские годы (17–18 лет) я, случайно обманувшись, непростительно вошел в организацию «Бунда», где числился формально и не вел там никакой работы. Я никогда этого не скрывал. Разобравшись в ее буржуазно-националистической программе, я сбросил это «грязное белье» и, вступив в В КП (б), с 1920 года вел активную партработу, проводил неуклонно генеральную ленинско-сталинскую линию партии большевиков, активно боролся против вылазок всяческих врагов (троцкистов, бухаринцев и проч.). В августе 1937 года был мобилизован ЦК ВКП(б) из Всесоюзного института экспериментальной медицины, где был заведующим токсикологической лабораторией, в органы социалистической разведки, где работал абсолютно честно и безгранично преданно. Моей рукой был уничтожен не один десяток заклятых врагов советской власти, в том числе и националистов всяческого рода (и еврейских) — об этом известно генерал-лейтенанту П.А. Судоплатову.
В органах госбезопасности я организовал специальную службу на научных основах, согласно вашим указаниям, что не сможет отрицать ни один из моих клеветников. С приходом Абакумова, благодаря подтасованным «фактам» заинтересованной лично семейственно-организованной группки его сподвижников, моя основная научная работа была прервана. Мною же разрабатывались методики специальной техники на совершенно новых основах, преподанных мне лично Вами.
Приступив к организации специальной лаборатории для органов разведки на научных основах, мною было выдвинуто положение, что кроме лаборатории, оснащенной по последнему слову науки и техники на материале подопытных животных, необходимо поставить проверочно-исследовательскую работу на людях, с целью проверки как имеющихся литературных данных, так и получаемых у нас в лаборатории, действия различных ядовитых и снотворно наркотических веществ. Это положение было поддержано руководством министерства и лично Вами.
Таким образом, помимо одной лаборатории, на одном из наших объектов под моим руководством была организована такая совершенно секретная испытательная научно-исследовательская лаборатория. Вами было утверждено положение этой особой лаборатории и узко ограниченный круг лиц, имевший доступ в нее, которые только одни и знали о ее существовании. Планы и отчеты этих лабораторий утверждались Вами или В.Н. Меркуловым. Последний неоднократно беседовал со мной по обоим видам работы и знакомился лично при посещении. По приходе в министерство Абакумова эта особая работа захирела и закончилась к декабрю 1949 года. Как я понял после ареста, делалось это вредительски, для обмана. В 1951 году лаборатория была ликвидирована. Штат ее из более 20 работников распущен, научное оборудование разбазарено. Это совпало с разоблачением деятельности Абакумова и обновлением руководства МГБ СССР.
К сожалению, надежды на осуществление моих научных разработок, к которым благожелательно отнесся новый министр Игнатьев в беседе со мной в октябре 1951 года, были остановлены моим арестом по анекдотическому и дикому обвинению меня в националистической деятельности. В окружении абакумовских сподвижников работать мне приходилось в сложных условиях: мою особую добавочную работу, которая продолжалась до 1950 года (об этой работе известно Вам, В.Н. Меркулову и П.А. Судоплатову), я не имел права разглашать и посвящать мое начальство вплоть до бывшего начальника отдела Железова. В этом переплете я не нашел правильного разрешения задачи, я сделал непростительные преступные ошибки: незаконное хранение сильнодействующих средств (не смертельно опасных), которые остались от прежней моей деятельности и с которыми я планово собирался работать впредь, так как был все время — до последнего, обманно обнадеживаем.
Никаких злых, преступных помыслов у меня никогда не было. Для преступных целей я легко мог бы использовать более совершенные и значительно более сильные средства. Здесь сказалась моя обывательская успокоенность, преступное благодушие и беспечность в мелкобуржуазном интеллигенте ко до н-кихото веком желании работать, и работать только на благо советской разведки. Я получил по заслугам. Я обращаюсь к Вашему великодушию: простите совершенные мною преступные ошибки, дайте мне возможность не вести паразитическую жизнь, когда вся страна ведет величественную созидательную стройку коммунизма при лязгании волчьих зубов врагов — американского империализма, когда дорога каждая минута. Я остался коммунистом-большевиком. Я получил хороший урок. Готов выполнять все Ваши задания на благо нашей любимой Родины…
Г. Майрановский.
Владимирская тюрьма МВД СССР
21 апреля 1953 года».
Но и это письмо осталось без ответа. Вскоре Григорий Майрановский, переведенный 7 июня 1953 года в Бутырскую тюрьму, а оттуда вскоре во Внутреннюю тюрьму на Лубянке, посылает Лаврентию Берии очередное послание:
«Я, Майрановский Григорий Моисеевич, был мобилизован ЦК ВКП(б) в августе 1937 года из Института экспериментальной медицины (ВИЭМ), где я был заведующим токсикологической лабораторией, — в органы госбезопасности на работу по организации специальной токсикологической лаборатории (отравляющих и наркотических веществ).
У меня есть предложения по использованию некоторых новых веществ: как ряда снотворного, так и смертельного действия — в осуществление этой вполне правильной Вашей установки, данной мне, что наша техника применения наших средств в пищевых продуктах и напитках устарела и что необходимо искать новые пути воздействия через вдыхаемый воздух.
Все эти не осуществившиеся работы я готов передать в любое время по Вашему указанию.
Бутырская тюрьма Г. Майрановский.
Москва. 17 июля 1953 г.».
Однако это письмо привело к обратному результату. Еще 26 июня 1953 года Лаврентий Берия был арестован, но об этом автор послания, находясь в одиночной камере и лишенный всякой связи с внешним миром, не знал.
Письмо попало к старшему следователю следственной части по особо важным делам майору Молчанову, который доложил начальству:
«В связи с разбором поданной Майрановским жалобы о пересмотре его дела вскрылись новые обстоятельства, из которых видно, что им в 1938 году по указанию Берия была создана совершенно секретная научно-исследовательская лаборатория, которая занималась изготовлением различных отравляющих веществ. Кроме того, по заданию Берия Майрановский до конца 1949 года занимался разработкой вопроса отравления пылеобразными веществами через вдыхаемый воздух. Есть необходимость провести тщательное расследование, для чего передать дело в Прокуратуру Союза ССР».
В результате вместо освобождения, на которое Григорий Майрановский мог рассчитывать, так как его действия подпадали под Указ об амнистии от 27 марта 1953 года, он вновь был вынужден давать показания. На сей раз о подробностях работы своей лаборатории. Так, например, на допросе 28 августа 1953 года он показал, что всего в своих опытах использовал около 100 человек, осужденных к высшей мере, из которых более половины умерло в результате проведенных исследований. Также он заявил, что каждый случай был оформлен соответствующим протоколом.
А Павел Судоплатов на допросе 1 сентября 1953 года показал:
«Таких протоколов было не менее 150 штук, то есть таких испытаний яда над людьми было не менее чем над 150 приговоренными к высшей мере наказания».
На допросе 23 сентября 1953 года Григорий Майрановский сообщил следствию:
«При исследовании мы яды давали через пищу, различные напитки, вводили яды при помощи уколов шприцем, тростью, ручкой и других колющих, специально оборудованных предметов. Также вводили яды через кожу, обрызгивая и поливая ее оксимом (смертельно для животных в минимальных дозах). Однако это вещество для людей оказалось не смертельным, оно вызывало лишь сильные ожоги и большую болезненность».
Во время следствия над так называемыми «бериевцами» стали известны и другие подробности деятельности лаборатории. Так, 14 октября 1953 года бывший начальник 2-го спецотдела «А» А.Я. Герцовский показал, что Григорий Майрановский:
«…принимал участие в испытаниях яда на осужденных к высшей мере наказания. Об этом мне говорил в 1940-м или в 1941 году бывший заместитель начальника второго отдела Наркомата госбезопасности Калинин. Один раз в мою бытность начальником второго отдела «А», кажется, в 1941 году по распоряжению Кобулова мною были выделены Блохину для проведения опытов Филимоновым и Майрановским четверо военнопленных немцев, осужденных к высшей мере наказания за злодеяния против советских граждан. Блохин, доставив этих осужденных в помещение, где производились опыты, пригласил меня посмотреть помещение, так как я в нем ни разу до того не был. Я пришел, заключенные к этому времени уже находились в камерах, осмотрел помещение. Филимонова и Майрановского в помещении этом не видел. Лично в производстве опытов над осужденными я не участвовал и трупов умерщвленных людей не видел. А подписывал ли я акты об исполнении приговоров над этими осужденными, я не помню. Вероятнее всего, их подписывал Подобедов — начальник отделения из отдела «А» и принимавший в