– А в Москве или Петрограде?
– Всё может быть, – грустно произнёс директор. – Хотя времена нынче такие… Хранить у себя подобные шедевры опасно. В любой момент могут прийти и реквизировать. Мне кажется, картину выкрали для продажи за границу.
– Хорошо, – кивнул я. – Тогда отправимся на место преступления. Вы нам всё покажете и расскажете, а мы посмотрим. Если получится, попробуем раскрыть по горячим следам.
– Я слышал, у вас теперь и служебная собака появилась, – с живым интересом воскликнул Осипов.
– Появилась. И мы непременно задействуем её в этом деле, – заверил я.
Забрав с собой Лаубе с Громом, эксперта с его учеником, Бекешина и ещё нескольких милиционеров, мы отправились в музей.
В своё время власти города не поскупились, выделив под него одноэтажное каменное здание в форме подковы. Над входом располагалась маленькая башенка, от которой отходили два флигеля. Удивительно, как эту красоту не реквизировали для других нужд. То ли руки не дошли, то ли в нынешнем горисполкоме засели большие ценители искусства. Кто знает, может, внутри товарища Камагина живёт тонкий любитель живописи…
– Когда произошло ограбление? – заговорил я.
– Ночью, – печально сообщил Осипов. – Точного времени сказать, увы, не могу. Где-то в промежутке между полуночью и шестью утра.
Я осмотрелся.
– У вас есть сторож?
– Кого нет, того нет, – закручинился Ипполит Севастьянович. – Сами понимаете, какие крохи отпускаются сейчас на наши нужды! Если не считать Изольды Викторовны, которая тут присматривает за порядком в залах и делает уборку, всё остальное лежит на мне: я и швец, и жнец, и на дуде игрец. Кстати, здесь же я и обитаю. Семьи у меня нет, людям искусства вообще трудно найти достойных спутников жизни, так что мне пошли навстречу и разрешили квартировать в одной из комнаток в правом флигеле. Собственно, там же и мой кабинет. Вернее, то, что я им называю, – он смущённо улыбнулся.
– То есть, если я вас правильно понимаю, этой ночью, когда в музей проникли грабители, вы находились в этом здании и спали? – вперил в него внимательный взгляд я.
– Разумеется. У меня нет обыкновения где-то шляться по ночам. Я – мирный человек, который не любит рисковать и пускаться в приключения. Конечно, я ночевал здесь.
– Но тогда вы могли что-то слышать.
– А вот тут я вас разочарую. Представьте себе, ничего не слышал. Совершенно ничего. Грабители или грабитель – не знаю, сколько их здесь было, – действовали очень тихо, а у меня, между прочим, весьма чуткий сон! – не то пожаловался, не то похвастался он.
– С вами всё ясно, – сказал я.
Директор насторожился.
– Вы сказали, что со мной всё ясно? Неужели вы меня подозреваете?
Я мог бы отделаться дежурной фразой, что обязан подозревать всех – по долгу службы, но вместо этого предпочёл сменить тему.
– Пойдёмте, посмотрим, как воры сюда попали.
– Ступайте за мной. Я всё покажу.
Осипов повёл нас вокруг здания и остановился возле зияющего чернотой оконного проёма. Стекло здесь отсутствовало.
– Пожалуйста, полюбуйтесь на это безобразие. Преступник каким-то чудом сумел выставить окошко, причём сделал это совершенно бесшумно, пролез через проём, а дальше… сами понимаете, – констатировал Ипполит Севастьянович. – В итоге музей оказался сразу без двух шедевров.
– Интересно, и как злодей это сделал? – стал прикидывать я. – Стекло есть стекло – разбить так, чтобы тебя не услышали, непросто.
– Разрешите? – выдвинулся вперёд наш эксперт.
– Аркаша, аккуратней, следы не затопчи, – попросил его Лаубе.
– Костя! – укоризненно покачал головой эксперт.
– Молчу, – усмехнулся тот.
Зимин подошёл к расположенному невысоко от земли окну и заглянул внутрь. Оглядевшись, вернулся к нам.
– Собственно, ничего сверхординарного, – протянул он. – Всё гениальное просто. Наш вор оказался человеком с фантазией. Преступник воспользовался пластырем и выдавил с его помощью стекло. Поэтому наш уважаемый директор музея ничего не услышал и продолжал спать сном праведника. Само стекло аккуратно отставлено в сторонку. Попробую исследовать его на предмет отпечатков.
– Аркадий Ильич, вам доводилось с таким сталкиваться? – поинтересовался я.
– Что вы! – признался он. – В наших пенатах разбойники обычно не столь изобретательны, да и живописью интересуются редко. Напоить сторожа, тюкнуть по голове, пустить в ход отмычки – такого сколько угодно… А вот столь гуманный и аккуратный подход… Боюсь, местным криминальным элементам такое не под силу. Поработал кто-то залётный и почти наверняка из старой гвардии. Профессионал!
Зимин задумался.
– Хотя падать духом рано. Есть у меня в Петрограде хороший приятель. Мы с ним когда-то вместе одну скамью в университете протирали. Хоть стёжки-дорожки и разошлись, а связь осталась.
– К чему клоните, Аркадий Ильич? – удивился я.
– Сейчас поймёте. Мой друг прежде служил экспертом в полиции, а сейчас работает по тому же профилю в петроградском угрозыске. Так что у него практика обширнее некуда – его даже к ограблениям в Эрмитаже привлекали. Если не будете возражать, Георгий Олегович, я ему сегодня телеграфирую. Пусть поделится опытом.
– Какие могут быть возражения, Аркадий Ильич?! – воскликнул я. – Делайте всё, что нужно для раскрытия этого дела. Мы обязаны вернуть государству картины!
– Не сомневайтесь, Георгий Олегович. Обязательно сделаем всё, чтобы отыскать злодея. Да, если вас интересуют другие мои соображения, готов поделиться.
– Слушаю вас.
– Думаю, преступник действовал в одиночку. Помощники были ему ни к чему.
– А на стрёме стоять.
– Здесь глухое место. Ну кто, скажите ради бога, попрётся сюда в глухую ночь? Нет, орудовал хороший спец-одиночка.
– Спасибо, Аркадий Ильич, примем к сведению!
Потом я повернулся к Лаубе.
– Константин Генрихович, кажется, Гром рвётся в бой.
– Так и есть, Георгий Олегович. Гром что-то почуял. Позвольте? – он с мольбой посмотрел на меня.
– Давайте.
– Работай, Гром! – велел Лаубе своему питомцу.
Собака довольно заурчала, а потом резко рванула с места.
– Леонов, Бекешин, за мной! – приказал я и сам побежал вслед за Громом.
И почти сразу раздался испуганный женский крик, когда на пути собаки оказалась женщина лет шестидесяти с некрасивым лицом старой девы.
– А-а-а! – вопила она и зачем-то размахивала руками, хотя Гром даже не думал кидаться в её сторону.
– Изольда Витольдовна, – кинулся к ней на помощь директор музея. – Успокойтесь, это служебная собака, она ищет преступников, ограбивших наш музей, и ничего вам не сделает.
– Так это и есть ваша помощница? – улыбнулся я.
Женщина после слов своего начальника заметно успокоилась, разом перестав кричать.
– Изольда Витольдовна Войнарская, – представилась женщина.
– Георгий Быстров, начальник милиции, – сказал я. – А это – наша гордость, служебный пёс Гром.
Тот подошёл к женщине и, обнюхав её, зарычал.
– Изольда Викторовна работает в том зале. Неудивительно, что собака почуяла её запах, – пояснил Осипов.
– Да это понятно, – согласился я. – Константин Генрихович, давайте сначала – похоже, это был ложный след.
Лаубе отвёл Грома назад.
– Давай, Громушка, не подведи, – ласково попросил он. – Ищи злодея. Ну, ищи! – и легонько подтолкнул пса.
Через несколько секунд собака снова взяла след. Молясь, чтобы тот не растворился на многолюдных улицах, мы побежали за ускоряющимся псом.
Глава 16
Лаубе постоянно приходилось осаживать Грома. Тот просто из кожи вон лез и постоянно рвался вперёд.
Преступник, если пёс верно напал на его след, дураком не был. Маршрут выбрал такой, чтобы проскользнуть незаметным, потому мы сразу вылетели на какие-то кривые закоулки, потом долго петляли между домами и сараями вдали от центральных проспектов, месили сапогами грязь по рыхлой, пропитанной влагой земле.
С каждой секундой я боялся, что Гром вдруг остановится, станет разочарованно скулить – и тогда придётся возвращаться к тому, с чего начали: снова искать улики на месте преступления в надежде по ним выйти на преступника.
Хотя, поскольку сейчас там вплотную работал Аркадий Ильич, сомнений не имелось: он что-то обязательно накопает либо сам, либо через знакомого в петроградском угро.
Навстречу выкатился пьяный мужичок, одетый явно не по сезону: в армяке и зимнем треухе. Не знаю, что ему могло померещиться с бодуна, но при виде нас он вдруг неистово закрестился.
Гром промчался мимо него, не обращая внимания. Лаубе едва за ним поспевал.
– Свят! Свят! Свят! – донеслось нам в спину.
Мы выскочили на поросший бурьяном пустырь, в конце которого виднелся высокий забор и какое-то одиночное кирпичное строение: не то склад, не то мастерская. Заброшенным оно не выглядело. И забор, и ворота недавно выкрашены зелёной краской, оконные проёмы радовали глаз не зияющими дырами, а стеклом.
Пёс уверенно потащил нас к строению, подбежал к двустворчатым оббитым железом воротам и, усевшись на хвост, испытывающе посмотрел на Константина Генриховича.
– Похоже, он здесь, за воротами, – «перевёл» Лаубе.
– Надо проверить, – согласился я и, подозвав Бекешина, приказал ему обойти забор и контролировать с тыла на случай, если наш вор действительно прячется здесь и станет уходить «огородами».
Оставалось понять, а куда мы, собственно, попали. Прежде меня сюда ещё не заносило.
Ни надписей, ни табличек, если не считать вывешенного на крыше кумачового плаката с белыми аршинными буквами, складывающимися в лозунг: «Все трудящиеся – в кооперацию». Вряд ли его повесили от нечего делать, скорее всего, за забором притаился какой-то из многочисленных городских кооперативов. Их с началом НЭПа развелось как грибов после дождя.
Догадку подтвердил Леонов.
– Кожевенный кооператив, – сказал он.
Я повёл носом: обычно запахи при производстве кожи специфические, но тут особо лютого амбре не ощущалось. Воздух как воздух.