Я думал, такое бывает только в кино, потому что как только встал и сказал, что мне пора по делам, явился дежурный, держа в руке телефонограмму из Петрограда, адресованную Аркадию Ильичу.
Оказывается, не у одного меня пошаливали нервишки. Эксперт просто вырвал телеграмму из рук дежурного и, не показывая никому, стал молча читать. Я с интересом наблюдал, как его взгляд бегает по строчкам.
Закончив, Аркадий Ильич засиял как медный колокол.
– Ну вот, а вы ещё сомневались! – торжествующе объявил он.
– Ни в чём я не сомневался, – приврал я. – Что сообщает ваш друг?
– Мой друг сообщает, что кражу с помощью точно такого же клея совершили в Эрмитаже ещё до революции. Приятель очень хорошо помнит эту историю, поскольку именно его привлекали тогда как эксперта-криминалиста.
– Понятно. И что это нам даёт?
– Дело в том, что кражу тогда раскрыли. Правда, наука оказалась ни при чём. Вора выдал скупщик краденого, к которому тот обратился. Преступника арестовали и посадили в тюрьму. Приятель нашёл в архиве то дело. На наше счастье, оно сохранилось.
– То есть ваш друг считает, что ограбление в Эрмитаже и в нашем музее провернул один и тот же человек?
– Именно, – кивнул Аркадий Ильич. – Работал специалист старой школы, причём с характерным почерком. Ничего не менять не побоялся – решил, что вряд ли кто из нашего маленького и тихого Рудановска сможет провести параллели с преступлением, которое произошло несколько лет назад аж в самом Санкт-Петербурге, простите – Петрограде…
– Имя, сестра, имя! – простонал я.
– Простите? – нахмурился эксперт.
– Это из «Трёх мушкетёров», кажется, – спохватился я. Вот уж чего не помнил, так есть ли такая фраза в классическом произведении Дюма, или это отсебятина от сценаристов. – Итак, кто этот злополучный преступник, есть ли его фотокарточка и описание? – продолжил я. – Ну, раз дело сохранилось.
– Всё это имеется и уже отправлено к нам. Если вкратце, преступника зовут Виктор Витольдович Войнарский. Уроженец…
– Стоп! – воскликнул я. – Войнарский?
Фамилия показалась мне знакомой. Где-то я её недавно слышал.
– Да, Войнарский, – кивнул Аркадий Ильич.
– Тогда я знаю, где его искать, – весело сказал я. – Если быть точным, знаю, кто нам поможет, – директор музея. Уж он-то обязан знать адрес, по которому проживает его сотрудница – Изольда Витольдовна Войнарская. Подозреваю, что наш Виктор Витольдович доводится ей братом. И очень рассчитываю на то, что он не успел удрать из города.
Глава 19
Косвенными путями удалось установить, что Войнарский – действительно брат Изольды Витольевны и что пределов города он не покидал. Вот уже почти месяц гостит у сестры, ведёт спокойный образ жизни: не пьёт, не гуляет, женщин не водит. Не вчерашний уголовник, а просто образцовый гражданин какой-то, «руссо туристо, облико морале».
Горячий Леонов был готов мчаться арестовывать Войнарского хоть сейчас, но я слегка охладил его пыл.
– Не гони лошадей. У нас на Войнарского ничего нет, кроме похожести почерка на ограбление в Эрмитаже.
– А как же обыск?! – воскликнул Пантелей.
– Я бы на него не рассчитывал. Войнарский – стреляный воробей. Даже не сомневайся: картина спрятана в таком месте, что ни ты, ни я, ни Гром днём с огнём не сыщут, – сказал я.
– Георгий Олегович! – вспылил Пантелей. – Вы что – сомневаетесь, что это его рук дело?
– Я в совпадения не верю. Особенно в такие. Но Войнарский – преступник со стажем, его на мякине не проведёшь. Будет упорствовать до конца. Ещё раз скажу: предъявить ему нечего. Ни отпечатков, ни следов, ни свидетелей…
– Что же тогда делать? – окончательно смешался Пантелей и растерянно посмотрел на меня.
– Предлагаю установить круглосуточную слежку за братом и сестрой Войнарскими.
– Думаете, сестрица тоже… того? – нахмурился Леонов.
– Войнарская прекрасно осведомлена об уголовном прошлом брата и его специализации. Но никому ничего не сказала.
– Наверное, считает, что мы тут, в провинции, щи лаптем хлебаем, – усмехнулся Пантелей.
– Если бы не Аркадий Ильич, она бы недалека была от истины, – горько произнёс я.
– Так может, того… чтобы времени на слежку не терять, надавим на сестру, – быстро нашёлся мой зам.
– Ты её видел?
– Ну, видел.
– Как думаешь, долго такую придётся колоть?
Собеседник приуныл. Мадам Войнарская явно не относилась к числу впечатлительных женщин. На понт её точно не возьмёшь.
– Пожалуй, я погорячился, Георгий Олегович, – признал он.
Организацию круглосуточного наблюдения Леонов взял на себя. Сказал, что лично отберёт толковых милиционеров.
А мне сообщили радостное известие: наконец-то Ремке очнулся и чувствует себя достаточно хорошо, чтобы его навестить.
Я в какой-то степени даже почувствовал вину: замотался в горячке дел и не каждый день интересовался его здоровьем. Надо делать выводы на будущее, товарищ начальник.
Уточнив через лечащего врача, что можно принести раненому и нет ли какой нужды в лекарствах, я закупился в небольшой нэпманской лавке и с гостинцами отправился в госпиталь.
Поскольку история с бандой Семёнова и Шубина, по сути, закончилась, пост у палаты Ремке мы сняли. Теперь за безопасность товарища можно уже не беспокоиться.
Накинув на плечи белый халат, я постучал в дверь и через секунду зашёл в палату.
– Здравствуйте, товарищ Ремке!
Увидев меня, милиционер попытался приподняться.
– Не надо, – попросил я. – Ваш доктор просил избегать ненужной активности.
Глаза Ремке повлажнели.
– Товарищ Быстров, – хрипло произнёс он, – я виноват перед вами, нашими парнями, особенно перед Юхтиным… Кто ж знал, что Кислицын – такая сволочь?! – с горечью добавил милиционер.
– Всё в порядке. Мы уже во всём разобрались, – заговорил я, успокаивая сотрудника. – Бандитов мы арестовали. Сейчас они находятся в губернии, идёт следствие. Думаю, скоро дело передадут в суд.
Сообщать, что мой сотрудник довольно долго числился среди главных подозреваемых, я не стал. Человек только-только очухался после тяжёлого ранения, и неизвестно, сколько ещё будет восстанавливать силы. К чему эти неприятные подробности?
– Что с Юхтиным? – он пристально посмотрел на меня.
Я не имел права солгать, поэтому пришлось сказать правду.
– Юхтин погиб в тот день. Мы его похоронили.
Ремке заскрипел зубами.
– Сволочи! Я себе этого до конца жизни не прощу!
– Не надо себя корить! – произнёс я. – Вашей вины здесь нет. Это скорее наша: не стоило посылать неопытного сотрудника на такое задание.
– Моя знакомая… Кислицына… тут в больнице работала… Надеюсь, она ни в чём не замешана? – вопросительно поднял голову раненный.
– К сожалению, гражданка Кислицына тоже была участницей шайки, – вздохнул я.
– Её арестовали? – напрягся Ремке. – Могу я её увидеть? Просто очень хочу посмотреть ей в глаза, товарищ Быстров. Мне казалось, Гаппа любила меня.
– Боюсь, вы не скоро сможете задать ей этот вопрос. Главарь шайки Семёнов, заметая следы, убил брата вашей подруги, а саму Кислицыну ранил. Она в очень плохом состоянии, товарищ Ремке. Очень плохом… И даже если врачи её спасут, впереди суд и большой тюремный срок, если не гораздо хуже. Сами понимаете, сколько трупов за этой шайкой.
Может, и не стоило этого говорить, чтобы поберечь нервы и здоровье раненого. Мало кого обрадуют такие известия, особенно если речь идёт о той, кого любишь. А у Ремке явно всё серьёзно – я это почувствовал сразу, как только он меня спросил о судьбе Кислицыной. И его взгляд, и интонация – всё свидетельствовало об этом.
Но и соврать я не мог. И как человек, и как начальник. Последнее дело – врать подчинённым. После этого тебя перестают уважать.
Ничего, Ремке – мужик крепкий, прошёл войну. Как-нибудь перенесёт этот удар! Наверняка не первая потеря в его жизни. Война вообще многое в нас меняет, и не всегда к худшему. Как минимум – учит ценить жизнь.
– Я всё понимаю, – Ремке обессиленно закрыл глаза. – Я подвёл вас, товарищ Быстров. Думаю, мне стоит написать заявление об увольнении. Хреновый из меня милиционер.
– А вот этого делать не нужно, – сурово произнёс я. – Москва не сразу строилась. Опыт – дело наживное, приходит со временем. И вы не обижайтесь, но я отправил запрос в Москву. Будем выяснять на самом высоком уровне, что с вашим представлением на орден Красного Знамени. Награда просто обязана найти героя.
Доктор не разрешил засиживаться у раненого больше десяти минут, поэтому, оставив гостинцы, я попрощался с Ремке и вышел из палаты.
В душе я очень надеялся увидеться с Настей – мы не встречались с её именин. И судьба пошла навстречу моим мольбам. Мы столкнулись буквально нос к носу в дверях больницы: я выходил, а она входила.
– Настя! – обрадованно произнёс я. – Здравствуйте!
– Георгий!
Чужая, а особенно женская душа – потёмки, но, глядя на улыбающуюся девушку, я вдруг понял: она тоже рада видеть меня. И от этого открытия мне вдруг сделалось так хорошо, что я едва не забыл обо всём на свете.
– Что вы к нам не заходите, Георгий? – спросила девушка.
– Мы же вроде договорились обращаться на «ты», – заметил я.
– Точно! Но вы… то есть ты так и не ответил на мой вопрос!
– Дела, Настя. Дела…
– Похищенные картины?
Я машинально кивнул.
– Константин Генрихович рассказал?
Она усмехнулась.
– Ну что ты! Из папы насчёт работы и слова клещами не вытянешь. В газете прочитала. В сегодняшнем номере «Коммуниста» большая статья на эту тему.
Бывшая городская газета «Речь» после прихода советской власти изменила название на «Коммунист». Но прежний интерес к криминальным новостям никуда не делся. Уже пару раз на меня пытался выйти один из репортёров газеты, чтобы взять интервью. Пока что мне удавалось от него отделаться, пусть тип из газеты и был прилипчив как банный лист.
Лишняя известность – плохой спутник для милиционера.