— Ты про злоумышление говоришь? — Голова мужа на локте Нелли была беспомощно тяжела, чем-то походил он на Платона, когда тот еще не научился ее держать. Теперь Филипп молчал, только уста его слабо содрогались, словно вдогонку речи. Серые глаза глядели вовсе мимо Нелли. — Кто в своем дому мог такое сотворить?
— Не знаю покуда. — Параша, приняв от Татьяны кувшин, что-то заливала кипятком в чашке. — Не трусь, негоже тебе трусить. Даст Бог, так выведем яд.
— Не верю я! — Нелли устроила беззащитную голову Филиппа в подушках. Прозрачный холодный пот, вовсе не такой, как на жаре, проступал то и дело на его челе, которое Нелли отирала своим платком. — Кому надобно злоумышлять на Филиппа?
— Я того не знаю, а ты, коли пораскинешь умом, так небось поймешь, — Параша накрыла чашку крышечкою. — Три «Отче наш» должно настаиваться, не сбивай меня теперь.
— Понимать тут нечего! У Филиппа во всей России врага нету! — Нелли, ученая подругою, все ж придержала гневный возглас, покуда та шевелила губами.
— Нету, говоришь? — Параша извлекла из короба ситечко. — А те, каменщики вольные, Дьяволу подневольные? Разве не растревожили мы тогда осиного роя?
— Скажешь тож, — возмутилась Нелли. — Им ноне такого дрозда задала Государыня, что самим быть бы живу, нето воевать.
— Нелли!
— Душа моя, тебе лучше?
— Неужто я болен, Нелли? Давно? — Персты Филиппа, сжавшие ладонь Нелли, обжигали хладом. — Право слово, ничего не помню!
— Ты был болен, а теперь станешь скоро здоров! — Нелли приняла чашку и поднесла к губам мужа. — Выпей лекарство.
— Экая гадость, — Роскоф скривился после первого глотка. — Прасковия, ты, я чаю, сушеных лягушек натолкла.
— Пей, Филипп Антоныч, без разговору! — прикрикнула Параша сердито.
— Да уж пью, пью…
Параша глядела исподлобья: когда б ни очевидная глупость такого предположения, Нелли подумала бы, что недовольство ее из того, что Филипп пришел в себя.
— Да разве ж можно?! — заполошно прошептал кто-то за дверьми в близкие покои, верней даже шепотом крикнул. Теперь Нелли поняла, что уж с минуту доносится оттуда беспорядочный топот и шум, словно ловят курицу к обеду.
— Ай!
Створки двери стукнули и на пороге явился Роман, с игрушечным пистолетом в руке. Пистолет этот, копию всамделишного, отлил недавно из олова Роскоф.
Экое он еще дитя, даже меньше, чем кажется!
— Насилу догнал, пригрозил, что пристрелю коли со мною не воротится, — Роман сунул игрушку в карман. — Надобно ж таким дураком быть, чтоб за настоящий принять. Дядя Филипп, лучше тебе?
— Еще лучше твоему дяде станет, коли ты войну в спальной не станешь устраивать, — усмехнулась Нелли. — Бегай еще где со своими сорванцами.
— Дядя Филипп, я Амвроську-пьяницу поймал, — Роман решительно шагнул к кровати.
— Нашел кого ловить, — отозвался Роскоф со слабою улыбкой.
Что б там ни было, но он уж пришел в себя, хуже не станет!
— Он тебе порошку красного в шоколад насыпал, — продолжил мальчик сериозно. — Что за порошок, сам, придурошный, не знает. В чулан под лестницею его запер покуда, надо бы допросить.
— Кто пьяницу подучил? — Роскоф приподнялся на локте.
— Ахинею несет, — с досадою ответил Роман. — Черт де попутал.
— Вот оно что! — Параша хлопнула себя по лбу ладонью. — Нукось я сама за ним схожу, за негодником. Филипп Антоныч, до донышка пей!
Нелли выскользнула следом за подругой. В смежной горнице было теперь пусто: кого из баб Параша заняла делом на кухне, а остальные люди разбрелись — благо ничего страшного больше не происходило.
— Чего неладно, Парашка?
— С чего ты взяла?
— А то я тебя не знаю! — Нелли сощурила глаза. — Филиппу лучше, а ты вроде как и недовольна…
— Мурья головка сейчас вступила, — Параша опустила голову. — Ну, корешок-то… Хуже будет еще, касатка. На время он силы дает, главное дело, чтоб отвар помог. Поможет ли, нет ли, ну да даст Бог…
Сердце словно упало в холодную воду. Осталось чувство, будто чего-то еще недоговаривает Параша, но расспрашивать дальше отхотелось…
Елена тихо воротилась в спальню.
— Ловко ты управился, мой друг, а все ж не сочти за обиду, ступай покуда к себе в горницу, — ласково говорил Роскоф присевшему на одно колено около ложа Роману. Брови мальчика недовольно сдвинулись к переносью. Из чего Филипп его гонит? Коли Роман угадал да поймал отравителя, так уж имеет право остаться при дознании. Нелли не жаловала, когда от детей строят секреты.
— Да пусть уж останется, — она потянулась потрепать брата по золотой макушке, но мальчик по обыкновению своему увернулся: ласок маленький Роман не любил. — Пусть остается, Филипп, все одно подслушает либо иначе прознает.
— Роман, я попросил бы тебя идти к себе, — произнес Филипп ровным голосом.
Мальчик ни слова не говоря направился к дверям.
— Отчего ты его услал? — спросила Нелли недоуменно. — Сам соглашался всегда, что и врагов надобно знать с младых ногтей, особо мужчине.
— Не в секретах дело.
— В чем же? — теперь уже Нелли оборотилась на дверь.
— Мне будет хуже.
Слова мужа так странно перекликались со словами Параши, что по открытым плечам Нелли пробежал озноб. Или то был холодный ветерок из окна?
— Чую, мой ангел, и едва ль ошибусь. Уж довольно ребенку на сего дни. А вот Платошу принеси, он несмышлен, а мне в радость.
— Филипп!
— Не пугайся, любовь моя. Помнишь, я приносил его к тебе, когда ты лежала в потрясении нервов, а разве ты умирала?
— Хорошо, — Нелли улыбнулась, отнюдь не избыв тревоги, через силу.
— Параскевушка, матушка, помилуй! — запричитал приближающийся к дверям фальцет.
— Кривая лешачиха тебе матушка! — Параша, распахнувши створки, втолкнула вперед себя сутулого человечишку с бесцветными волосенками и редкими зубами. Это и был пьяница Амвроська. — Моченьки нету, баринок вусмерть пистолетом напужал, думал, щас выстрелит!
Высвободив ворот из Парашиной руки, Амвроська пал на колени и принялся колотиться лбом об пол с такою силою, словно намеревался выдолбить для себя безопасную нору.
— Какой-такой черт тебе красный порошок давал? — Параша потащила голову парня кверху, вновь ухватив, на сей раз за ухо. — Тот, какого ты о понедельник видал?
— Черт, Параскевушка, черт меня у рощи достал! — жалостно заныл Амвроська. — И еще двое бесенят с ним было, ну куды уж мне тут супротив?
Ах вот оно что! Выходит не было видения пьяного! Что же было тогда? Нелли в нетерпении жгла дурня взглядом, но не мешалась, пусть уж разбирается подруга.
— А отчего ты решил, садовая голова, что то черти, а не чужие господа? — продолжала допытываться Параша. — Господа тож не по нашему лопочут.
— Нешто я господ от чертей не отличу? — Амвроська обиженно икнул. — Господа как перестанут по басурмански лопотать, так по-человечески начнут. Не хужей нас с тобой. А этому по-людски говорить трудно, аж язык его не слушал! Заместо «хорошо» бает «карашо», да и то невпопад! Одно слово, нечистый!
Елена с Филиппом переглянулись, начиная понимать.
— С начала начинай! — Параша с сердцем дернула его ухо.
— Убег я тот раз от тебя, Параскевушка, да в рощице упрятаться хотел. Тут глядь и выходят двое навстречу. Одеты, вправду, по-господски, хоть небогато. Главный-то ко мне: хочешь, мол, на чарку водки? А сам глядит в глаза-то так ласково, вроде и отказать нельзя никак. Отвечай, дескать, верно ль это именье Роскова Филиппа? Верно ль, что женатый барин? Давно ль женился? Тут уж ничего я сказать не мог, только что не этот год да не прошлый.
— Перед тем, стало быть, все сказал, — сквозь зубы процедила Нелли.
— Сказал, барыня, сказал голубка, все как на духу! — расслышав, выкликнул Амвроська. — Нешто черту поперечишь? А он все допрашивает, мол, есть ли у барина Филиппа Антоныча детушки? Покудова, говорю, только один сынок махонькой. А тот к бесенятам повернулся, да по колдовски бает, я аж запомнил…
— Что он говорил по-колдовски? — резко спросил Филипп, явственно превозмогая дурноту либо боль.
— Унн… дескать… унн… петькарсон! Те давай головами мотать, вроде довольные. А после вынул чертушка из коробушки бумажку, да мне в руку положил. И все в глаза, в глаза ласково глядит… Насыпь, мол, барину, человече, красного того порошку в еду али питье. А как насыпешь, разрешит тебе барин водки пить сколько хошь, да еще со скотного двора-то в поварню переведет. Очень в большую милость войдешь, потому порошок тот ворожейный. Выждал я, да насыпал в баринову чашку, как девка отворотилась. Только насыпать не успел, так-то страшно мне сделалось, так-то люто… Бросился бежать куда глаза глядят! Со страху, Параскевушка, со страху! — Амвроська принялся тереть глаза кулаками.
— Отпусти его, Парасковия, пусть убирается, — тяжело переводя дыхание, распорядился Филипп. — Нам теперь не до худого слуги.
Заслышав это, пьяница дернулся, ровно не боялся вовсе потерять ухо, и бросился к дверям.
— Да будь так добра, принеси Платошу.
Кинув быстрый взгляд на Роскофа, Параша бесшумно выскользнула из спальни.
— Не бойся, душа моя, я тебя не покину! — Филипп улыбнулся сизыми губами. — Не по силам Злу нас разлучить, то лишь в Божьей воле. Только, Нелли…
— Да, Филипп?..
— Если вдруг что, убереги Платона. Ты вить поняла, что ему беда грозит?
— А я еще говорила, у тебя де в России врагов нету! — Нелли горько усмехнулась.
— В России нету. Нелли, я уверен, отец мой уж не в числе живых. Столько благородных семейств до единого человека погублено во Франции, что уж теперь они не хотят, чтоб настоящие французы остались и на чужбине. Ради охоты на чистую кровь не лень им ехать за тридевять земель. Но Платон — продолженье рода! На него тож покусятся, Нелли! Нелли, любовь моя, убереги нашего сына!
— Обещаю, Филипп! — Нелли заплакала.
— Я на всякой случай просил, Нелли, я не уйду от тебя! Я тебя не покину так рано, слышишь? Мы еще не один десяток лет проживем щасливо, у нас будут и еще дети… Ты слышишь, Нелли?