Хэтти стоит в дверях, закусив пальцы: человек, который чувствует, что от него чего-то хотят, но не понимает, что именно, – тревожное зрелище.
– Ступайте вниз, Хэтти, – мягко говорит ей Лили, – и принесите ушат с остывшей водой и пару тряпок.
Хэтти уходит. Всхлипы Белль затихают, и она сдавленно сглатывает. Лили помогает ей опуститься на подушку и убирает волосы с ее мокрых щек. Она ждет, когда Белль заговорит, и та наконец собирается с духом.
– Все потеряно, – говорит она.
Лили берет горячую ладонь Белль и сжимает ее в своих руках, прохладных и мягких.
– Что вы имеете в виду, Белль? – спрашивает она.
– Я имею в виду – я знаю, что со мной происходит. Я расскажу тебе, Лили, потому что ты меня не осудишь, но никому больше рассказать не смогу, иначе мне конец.
Лили молчит. В этот миг она думает, что образ Белль Чаровилл, который всегда существовал у нее в голове, – это образ женщины, которая контролирует всех и вся в круговороте своей жизни. Такое чувство, что от понедельника к понедельнику, от одной амбициозной задачи к другой, от одного яростного подсчета на абакусе к другому, от любовника к любовнику, сплетаясь с ними и услаждаясь ими в своем персиковом будуаре, она переходит уверенным шагом и с сияющей улыбкой на лице. То, что такая персона вдруг заговорила о «конце», кажется неправильным.
– Белль… – начинает она.
– Я не лгу. Меня будут чураться. Я стану никем. Даже «Лавка париков» закроется. Я лишусь дома. Я превращусь в нищенку.
– Я не понимаю, о чем вы толкуете. У вас небольшой жар, вот и все.
– Нет, это не «небольшой жар», Лили. Господь наказывает меня так же сурово, как и всех остальных: у меня оспа.
Белль закрывает глаза, словно, произнеся это ужаснейшее слово вслух, окончательно лишилась сил. Лили смотрит на нее, вспоминая ее недавнее возбуждение, и на ум ей приходят слова из лекции о «моральном разложении», которую читали в Госпитале для найденышей, о том, что подобная ажитация иногда предваряет наступление иных симптомов болезни – симптомов, которые постепенно берут над тобой верх и разрушают твою жизнь.
Лили все еще держит Белль за руку. Она нежно поглаживает ее и говорит:
– Есть ведь лекарства. И неужели нет лекарей, которые могут выдать их тайком, так, чтобы об этом не узнал весь свет?
– Есть. И одного такого я знаю, когда-то он был моим любовником. Но он сказал, что единственное существующее лекарство – это ртуть.
– И?
– Ртуть разрушает быстрее, чем исцеляет. Из-за нее отходит кожа. Кажется, что по телу ползают насекомые. Зубы гниют, волосы выпадают, и сердце бьется так быстро, что теряет все силы и останавливается. Неужто мне такое предстоит?
– В госпитале говорили, что любое лечение приносит боль. Принятие боли в какой-то мере помогает лекарству сработать.
– Ты в это веришь?
– Да. Я сама это испытала. И боль, и позор. Но не будем об этом, Белль. Лучше поговорим о том, как отыскать лекарство для вас. Лекарство, которое не навредит вашему сердцу.
– Такого не существует, Лили. Я знаю, что вела распутную жизнь. Оглянись, и ты поймешь, что этот будуар я сделала для сладострастия. Я ничем не лучше Виолетты. Помнишь, как она поет, что нет в жизни ничего важнее плотских удовольствий? Я предавалась им безмерно. И теперь обречена на ужасную смерть.
В этот момент возвращается Хэтти с водой и тряпками, которые оставляет возле кровати. Она мнется рядом, пока Белль не поворачивается к ней и не говорит:
– Хэтти, я знаю, что ты очень устала. Отправляйся-ка в кровать. Ночью со мной посидит мисс Мортимер, а утром ты приготовишь для нее что-нибудь сытное: нажаришь оладий и сваришь шоколаду. Все понятно?
Хэтти стоит, разинув рот. Лили представляет, до чего часто у этой бедной девушки бывает ошеломленный вид, отчего рот ее приоткрывается и становятся видны растолкавшие друг друга в разные стороны зубы, которым никак не удается расти прямо. Лили редко видит Белль за пределами мастерской, но Хэтти, единственная живая душа в этом доме (где иногда, по слухам, в кровати мисс Чаровилл бросает свой якорь сам принц Уэльский), наверняка не раз становилась очевидицей поведения, какого в жизни не ожидала лицезреть, и потому почти все время пребывает в состоянии неверия своим глазам. Тем временем Хэтти, наконец, захлопывает рот, присаживается в едва заметном реверансе и удаляется из комнаты со всей возможной спешкой.
Как только она выходит, Белль говорит:
– Избавлюсь-ка я от нее, прежде чем она успеет распустить слухи. А ты, Лили, переедешь ко мне, как я и предлагала раньше. Только теперь тебе придется ухаживать за мной и держать все это в тайне.
Лили сосредотачивает внимание на ушате с водой, смачивает тряпку и вытирает пот со лба Белль. А потом говорит:
– Я останусь, Белль, но не смогу ухаживать за вами днем и ночью. Вы же знаете, что я должна быть на Лонг-Акр, делать свою работу. Георгианские парики еще не закончены.
– Пусть миссис Бьюкенен с этим разберется. Как там называется эта дурацкая пьеса? «Убийство лорда Тестикула» или какая-то подобная ерунда. Да и обещанный денежный аванс Королевский театр Виктории до сих пор и не выплатил сполна. Мне так и хочется сказать им: «Вот, держите свои незаконченные изделия – как-нибудь обойдетесь. Если не будете мне платить, то и услуг моих не получите».
Ночь опускается на Севен-Дайлс.
Лили при свечах осматривает сыпь на спине у Белль. Она тотчас вспоминает, что как-то раз Перкин Бак заразился чем-то подобным и оказался в кровати.
– Я такое уже видела, – говорит она Белль. – И это не оспа, Белль. Это называется «лишай».
– Лишай? Никогда о таком не слышала. Я полагаю, от такого рано или поздно умирают?
– Нет. Перкин Бак не умер.
– Но ему пришлось помучиться из-за отравления ртутью?
– По-моему, нет. Он отдыхал, и мы кормили его яблочным пюре, и он поправился.
– Яблочным пюре? И все? Хочешь сказать, что мне не стоит отчаиваться?
Лили берет гребень, начинает приводить в порядок волосы Белль и говорит:
– Отчаиваться вообще не надо, Белль.
Лицо Белль расплывается в широкой улыбке облегчения. Она молчит, но Лили замечает, что напряжение уходит из ее тела, глаза закрываются и она откидывается на подушку. Лили отодвигает свечу подальше, чтобы лицо Белль было в тени. Она дожидается, пока дыхание Белль не становится глубоким и размеренным, а потом оглядывает комнату в поисках места, где можно было бы прилечь. Она испытывает голод, но игнорирует его. Она подходит к низкой кушетке, укрывается шелковым пеньюаром, который лежит там же, и пытается уснуть.
Ей жарко, и она без сил. Воздух в этой пахучей комнате удушлив и несвеж, и Лили очень хочется открыть окно в холодную мартовскую ночь, но, боясь разбудить Белль, Лили вдруг осознает, что с нею стало: она попала в огромную затейливую паутину, которую представляет собой жизнь Белль Чаровилл, и ей становится страшно узнать, куда выведет ее эта дорожка. А потом она вспоминает, что в действительности путь ее лежит в никуда. Ее ждет смерть, внезапная и быстрая, и у нее такое чувство, что она все ближе.
Клетка с жаворонками
Ночью Белль, похоже, снятся кошмары. Стоит только Лили заснуть, как ее будят громкие вопли, и поутру Белль совершенно не в себе, едва в сознании, а вся постель мокрая от пота.
Ближе к семи часам утра, когда густая дымка красит фасады Севен-Дайлс в серый цвет, Лили отправляется на поиски Хэтти – чтобы та помогла ей помыть Белль и сменить ей постель. Комната Хэтти на чердаке. Узкая постель пуста, форма служанки сложена на деревянном стуле, умывальный столик чист и пуст, и ни одной личной вещи нет в поле видимости. Лили зовет Хэтти, будто думает, что та заигралась в прятки и схоронилась где-то рядом, но ей понятно, что надежда тщетна: девушка сбежала.
Лили садится на кровать и упирается локтями в бедра. Снаружи сквозь дымку в окно заглядывают голуби, которые прогуливаются по водосточной трубе и приветливо воркуют на один и тот же лад, и Лили вспоминает, как однажды спросила у Нелли Бак, что говорят птицы, и Нелли ответила, что за долгие годы они только и научились, что сетовать:
Мой пальчик кровоточит, Нелли. Мой пальчик кровоточит, Нелли.
«Только это они и твердят, деточка, – объяснила Нелли. – Казалось бы, пальчик давно должен был зажить, ну правда – разве только они не лишились его целиком, как ты, – но они ведь все воркуют и воркуют и никак не прекратят», и Лили сказала: «Наверное, и мой пальчик кровоточил, когда волк его откусил», и Нелли схватила Лили в охапку, и поцеловала ее в щеку, и сказала: «Даже не думай об этом. Смотри, как ты здорово бегаешь и прыгаешь на своих девяти пальчиках!»
Когда голуби на мгновение замолкают, до Лили доносится еще один звук, и она знает, что это Белль ее зовет, но не двигается с места. Она чувствует такую усталость и раздрай, что ее тело жаждет неподвижности. Она одна наедине с Белль Чаровилл и ее болезнью, которая, возможно, сведет ее в могилу, и не имеет никакого представления, как ей быть.
И снова с тупой тоской она думает, как ей хотелось бы, чтобы Нелли была рядом. Она представляет, как Нелли закатывает рукава и говорит: «Что ж, поднимайся, Лили, давай заниматься делами по очереди. Сначала что-то одно, потом что-то другое и так далее». И она знает, что первым делом нужно помыть Белль и устроить ее поудобнее – насколько получится, но, услышав, как часы отбивают середину часа, вспоминает, что в это время обычно собирается на работу, и ее осеняет, что нужно послать весточку Джулии Бьюкенен. Миссис Бьюкенен – одна из тех, чей жизненный опыт настолько скуден, что в голове у нее остались пустоты, которые она заполняет тихим недовольным бормотанием. И пусть слова ее порой бывают резкими, она не злюка и, похоже, с равнодушием относится к фаворитизму, который проявляет к Лили Белль.
Лили поднимается с жесткой кровати Хэтти, отыскивает бумагу, перо и чернила и торопливо пишет записку Джулии Бьюкенен, в которой объясняет, что находится в доме у