– Он женат, Белль. Я вам уже говорила. Мы нарушим его клятву, а взамен получим лишь душевные муки.
Белль смотрит в окно. Она отпускает руку Лили и принимается разглаживать складки ночной рубашки у себя на груди.
– А может быть, – говорит она, – тебя совсем не обязательно ждет горе. Счастье существует, знаешь ли.
Джулия Бьюкенен заняла кабинет Белль на Лонг-Акр. Маленькая печка пышет жаром, как вулкан. Письменный стол расчищен и теперь используется для работы. Парик, который сделала миссис Бьюкенен, и без того уже весьма внушительных размеров – многослойная шапка каштановых локонов, продолжает расти вширь и ввысь – теперь благодаря лентам и перьям.
Лили стоит и любуется изделием, и миссис Бьюкенен говорит:
– Героиню, которая будет его носить, зовут леди Пумперникель[15]. Неужели хоть одна живая душа поверит, что такое возможно? В опере хоть имен дурацких не дают. Наверное, потому что они в основном на итальянском. Что не так с английскими драматургами? А ты, дорогая, расскажи-ка мне про нашу хозяйку! Давненько тебя не было. Она еще жива, надеюсь?
– Жива, – отвечает Лили. – Но болеет. Мучится лишаем.
– Ничего себе. От него и умереть можно, если запустить болезнь. И его легко спутать с оспой. Надеюсь, ты не заразилась. Тебя вчера тут полицейский спрашивал.
– Полицейский?
– Да. Правда, он не сказал, чего ему от тебя надо было, так что я решила ответить ему, что не знаю, где ты. Правильно сделала? Он сказал, что был у тебя дома и не застал тебя…
От жара, исходящего от плиты, Лили теперь душно, и она отходит подальше, к двери.
– Полицейский сказал… он назвал свою должность?
– Должность? Нет. Да я и не спрашивала. Они же все на одно лицо в своей черной униформе, разве нет?
– И он ничего для меня не передал?
– Нет. Сказал только, что чает тебя отыскать. Так и сказал: «чаю отыскать». Звучит почти по-библейски, как по мне.
Лили секунду молчит, а потом говорит:
– А вы можете мне его описать, этого полицейского?
– Описать его? Ну, так-то не особо. У него шляпа под мышкой была. Я сначала подумала, что он пришел нам сообщить о смерти Белль или еще о чем-то жутком, но нет, ошиблась. Он искал тебя.
– Он был высокого роста или низковат?
– Ни то ни другое, насколько я помню. Среднего роста мужик. Смотреть особо не на что. Но голос у него был добрый.
Не желая в одиночку идти на кладбище Кенсал-Грин, Лили просит Джулию Бьюкенен составить ей компанию. Дни становятся длиннее, и сквозь окна омнибуса, который везет их на северо-запад, Лили наблюдает, как вечернее солнце заливает Лондон обманчиво теплым золотистым светом. Серые здания постепенно начинают уступать все больше и больше места зеленым пространствам и тополям с дрожащей серебристой листвой, и Лили видит во всем этом красоту и задается вопросом: «Какую еще красоту я познаю, прежде чем палач наденет мне на шею петлю?»
Когда они подъезжают к воротам кладбища, миссис Бьюкенен кивает в сторону маленькой часовни на высоком холме и вместительных фамильных склепов, сложенных из полированного мрамора и гранита и окруженных собственными миниатюрными садиками, и говорит:
– Ты глянь-ка, Лили. Это ведь не для таких, как мы, а? Во сколько это обойдется мисс Чаровилл?
Лили отвечает, что у нее в кармане юбки лежат пять фунтов для задатка, и Джулия Бьюкенен говорит:
– Судя по виду местных построек, этого явно недостаточно, но, полагаю, ей хочется попасть в приличное общество после того, как она покинет Лонг-Акр.
– Ей не нужна усыпальница, только ниша в катакомбах.
– Вот, значит, куда мы направляемся, под землю? Я бы не хотела там оказаться, а ты? Я предпочла бы местечко с красивым видом.
Лили улыбается. «А я ведь раньше и не задумывалась об этом – где хоронят убийц после казни. Я не задумывалась об этом, потому что обращусь в прах, и ничто не будет иметь значения», – думает она. Но в ответ на слова Джулии о «местечке с видом» говорит:
– Есть одно место, где я хотела бы оказаться, – под большим дубом в поле на ферме «Грачевник». Мы, бывало, пили сидр из кувшина в тени этого дерева, а потом засыпали. Но для меня и яма с известью сойдет.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что мне все равно. Где бы вы хотели упокоиться?
– Я? Пожалуй, в Шотландии. Я выросла в нагорье. Но мы были бедны, как церковные мыши. Считается, что там красиво, и это так, но мне больше помнится снег, который не таял всю зиму, и как трудно было через него пробираться. И мысль о том, что тело мое будет лежать под всем этим удушающим снегом, мне совсем не нравится.
Услышав о Шотландии, Лили говорит:
– У меня когда-то была благодетельница, которая хотела, чтобы я поселилась в ее шотландском замке.
– Правда? – удивляется Джулия Бьюкенен. – А ты знала, как положено вести себя в замке?
– Нет. Вряд ли я бы справилась. Подозреваю, что леди Элизабет это поняла, правда?
– Да.
– Снег над замком я себе точно никогда не представляла. Но, насколько я понимаю, там он тоже идет.
– Конечно, идет, Лили. Снег помолвлен с шотландскими холмами.
Лили и Джулия Бьюкенен заходят в ворота, и их останавливает молодой человек, который называет себя одним из смотрителей кладбища Кенсал-Грин. Он окидывает придирчивым взглядом этих посетительниц в дешевых чепцах и рабочей одежде и, вероятно, собирается сказать им, что они зря сюда заявились, но тут Лили достает банкноту в пять фунтов и объясняет, что они пришли по поручению мисс Белль Чаровилл из «Лавки париков Чаровилл» и желают выбрать нишу в катакомбах и внести за нее аванс «на случай ее смерти».
– А-а, – говорит смотритель, – что ж, это правильная мысль. На нашем кладбище практикуется персональный подход. Место здесь с ходу не ухватишь, как безделушку с лотка на рынке.
– Вы хотите сказать, что отказываете в погребении покойникам? – спрашивает миссис Бьюкенен.
– Мы всегда отказываем в погребении покойникам, мадам, если они не внесли задаток и не выбрали место заранее. «Лавка париков», говорите? Никогда не слышал об этом предприятии. Я думал, что парики вышли из моды еще в прошлом столетии. Но если мисс Чаровилл готова заплатить, то мы найдем для нее место. Следуйте за мной, и мы спустимся на нижний уровень.
Они идут вниз по тесной лестнице с кирпичными ступенями, и в это время солнце, так мило наводившее глянец на мир, пока они ехали в омнибусе, скрывается за деревьями, и их внезапно окружает столб холодного затхлого воздуха. Лестница приводит их в темное подземное помещение, и миссис Бьюкенен говорит:
– Господи, да что же Белль здесь будет делать без своей печки?
Они идут за смотрителем туда, где по обе стороны от прохода в нишах установлены гробы. Тут и там горят факелы – безжизненно, словно вот-вот погаснут, но даже в их неверном свете Лили и Джулия видят, что здесь уже сотни покойников. Чтобы достичь отсека, где есть пустующие ниши, им приходится пройти подальше, и, когда они доходят до нужного места, смотритель останавливается, указывает на ниши и, словно продавец в галантерейной лавке, который нахваливает свои ленты, тесьму и серебристое кружево, заявляет:
– Можете выбрать любую из этих ниш. Ниши, расположенные на высоте человеческого роста, стоят дороже, чем те, что находятся ниже, поскольку люди склонны думать, что после погребения их будут навещать, и опасаются, что посетители не захотят присаживаться, чтобы с ними повидаться, но вы удивитесь, насколько редко сюда захаживают родственники. Думаю, их отталкивают холод и запах… того, что можно назвать… смертностью. Покойники – народ одинокий.
Лили и миссис Бьюкенен стоят, упершись взглядами в пустые ниши. Прошмыгнувшая мимо тень оказывается здоровой крысой, убегающей дальше в тьму, миссис Бьюкенен тихонько говорит Лили:
– Ты видела ту крысу, Лили? Я, пожалуй, все-таки предпочла бы горную долину в Шотландии.
И Лили представляет себе Белль, одетую в какое-нибудь броское алое платье из тафты, нарумяненную и с плюмажем в волосах, и решает, что нет, она не сможет упокоиться здесь и остаться в одиночестве, навещаемая лишь крысами.
– Что думаете? – спрашивает смотритель. – Если ваша миссис Париков – крупная леди, то она здесь, конечно, не поместится. Чуть дальше у нас есть места пошире, хотите посмотреть?
– Нет, спасибо, – отвечает Лили. – Мы уже достаточно увидели.
– Тогда какой этаж выбираете? Ниши пронумерованы. У нас здесь номера с четырехсотого по четыреста пятый. Четыреста пятая ниша – самый комфортабельный вариант. Желаете внести за нее задаток?
Лили открывает рот, чтобы сказать, что им пора и нужно все обдумать и посоветоваться с мисс Чаровилл, и тут миссис Бьюкенен говорит:
– Знаете, сэр, крысы – это позор. Руководству похоронной компании стоило бы позаботиться о том, чтобы здесь не было паразитов. И пока вы этого не сделаете, мы никак не можем внести задаток за такое место, правда, Лили?
– Да, – торопливо подтверждает Лили. – Да. Нам пора. Нам нужно на свежий воздух.
Они разворачиваются и как можно скорее шагают к лестнице и последним лучам вечернего света. Лили убирает пятифунтовую банкноту Белль обратно в карман. Когда они выходят в меркнущую зелень кладбища, Лили снова оглядывается на мраморные склепы и говорит Джулии:
– Я думаю, что Белль куда больше пришелся бы по вкусу какой-нибудь из них, согласитесь?
Миссис Бьюкенен оценивает их придирчивым взглядом постижера, качает головой и говорит:
– Думаю, они не по карману даже Белль. У каждого есть предел возможностей.
Лили кивает, но про себя задается вопросом, неужели не мог бы сеньор, так обожающий Белль, раскошелиться на ее последнее пристанище, и представляет, как он приходит сюда и смотрит на усыпальницу, которую купил, и стоит, вспоминая то бешеное возбуждение и исступленную страсть, которые испытывал, и то, как Белль заставляла его пыхтеть и стонать, будто морж, на пути к наслаждению, которого никто больше не мог ему доставить, а затем касается холодного мрамора и чувствует не знакомое ему доселе горе.