Римман яростно рычит на меня и вжимает меня в постель так сильно, что я оказываюсь обездвиженной, а его пульсирующий член вдавливается в мой живот и лобок до боли, заставляя вскрикнуть.
— Я не остановлюсь, слышишь, Ники? Даже если будешь умолять! Ты это понимаешь?
— Да, — и я целую его снова.
— Когда я возьму тебя, то этого будет уже не изменить. Ты навсегда станешь моей. Даже если позволишь коснуться себя другому мужчине, то все равно он всегда будет лишь посягать на мою территорию. Ты понимаешь?
— Да, — я вцепилась в волосы Риммана и притянула его к себе для жадного поцелуя.
Все, что будет сказано и сделано этой ночью, растает с наступлением утра. Римман не любит меня. Я не нужна ему. Но он сейчас очень нужен мне. Я нуждаюсь в его тепле, в забытьи, что может дать мне только он. И сейчас я куплю это тепло любой ценой.
Я знаю, что Волки никогда не отступят. Они все равно достанут меня рано или поздно. Все, что остается мне, это просто какое-то время для того, чтобы жить. Я могу его потратить на страх и агонию. Но могу начать жить в полную силу без оглядки на будущее и без опасения причинить кому-то боль и разочарование. Это моё время, сколько бы его ни осталось, и я хочу, чтобы было так.
Римман вливает в поцелуй всю жажду, которой, наконец, дает волю.
— Плевать на причины… — задыхаясь, бормочет он и обрушивает на моё тело целое море обжигающих ласк, в котором я тону и захлёбываюсь.
Римман так безжалостен, он не пропускает на моем теле ни одного сантиметра, словно задался целью сжёчь всю мою кожу без остатка своим пылающим ртом. Все мои попытки ласкать его в ответ он пресекает, прижимая мои руки к матрасу.
— Лежи, Ники, это моя ночь, — рыкнул он на меня.
Я отдала себя в его власть и позволила сознанию просто следовать туда, куда он вел меня опять и опять. Во мне сейчас нет пределов и запретов, Римман стер их без остатка, как и разделяющую нас грань. Я чувствую, как наслаждение, которое он заставляет меня испытать раз за разом, перекатывается волнами из меня в него и возвращается обратно с его нечеловеческими звуками и оголенными эмоциями, распыляя меня на атомы снова.
Моё телоизнемогает, горло сорвано, кожа мокрая от пота, и каждая мышца трясется.
Мой разум переполнен диким коктейлем ощущений моих и Риммана. Каждый раз опускаясь на землю после очередного взрыва, я умоляю его остановиться, потому что, кажется, уже почти не жива.
Но Римман что-то шепчет и рычит в мою кожу и влажную плоть и находит новый способ заставить меня кричать и извиваться.
Когда его тяжесть опять оказывается на мне, я уже онемела и совершенно не чувствую своего тела, ни единой его части.
— Я знаю, Ники, что этот раз будет только моим, — хрипит Римман. — Но так будет в первый и последний раз.
И словно раскаленная живая сталь врывается в моё естество, двигаясь плавно, но совершенно неумолимо. И это очень больно. Если бы у меня еще были силы и голос, я бы орала и царапалась. Но я только впиваюсь зубами в его плечо и замираю, ожидая, когда же боль отхлынет.
Римман пожирает моё лицо глазами, и по нему градом льется пот, капая на мои щеки и лоб. Его тело содрогается, и мускулы вздулись под кожей, как будто готовы лопнуть.
Не знаю спустя сколько времени боль ослабевает, и я расслабляюсь.
— Обратной дороги нет для тебя, Ники. И я ни за что не буду просить прощения ни сейчас и никогда, — рычит Римман и делает первое плавное движение.
Боль возвращается, но уже не такая. Она тесно переплетена с растущим чувством близости и удовольствия от предельной наполненности. Я не отрываясь смотрю на Риммана, движения которого становятся все быстрее и требовательней. И каждое следующее его скольжение во мне что-то меняет безвозвратно. Каждый раз боль делает шаг назад, сдавая позиции, уступая место чему-то новому. Нет, я не назвала бы это наслаждением, но это его некий предвестник.
По лицу Риммана, сменяя друг друга, скользило столько эмоций, что меня словно затянуло в его экстаз, всю сокрушительную силу которого я читала сейчас по его лицу. Римман был открыт и уязвим передо мной прямо сейчас, и это неожиданно наполнило меня радостью и удовольствием совсем другого рода.
Дарить ему себя оказалось таким безумно незнакомым, но при этом сокрушительно прекрасным ощущением, что я просто стала задыхаться.
Его мимика и тело откровенно говорили мне, что он близок к краю. Движения Риммана стали резкими, и руки сжали меня до хруста костей.
— Н-и-и-к-и-и-и! — взревел он, выгибаясь и содрогаясь.
Я смотрела на сведенное судорогой экстаза мужское тело, на его запрокинутую голову, на натянувшиеся жилы на шее и дергающееся горло, из которого все еще рвались стоны, и просто уплывала на мощных волнах его неистового удовольствия. Угасающие рывки его плоти внутри меня добавляли всему еще больше остроты и реальности.
Изнеможение наполнило каждую клетку моего тела, и я почувствовала, что сознание ускользает. Римман опустил голову и стал целовать меня так нежно, словно выворачивая себя на изнанку в каждом касании губ.
— Теперь уже ничего не важно, моя принцесса, — хрипло зашептал он. — Даже если ты завтра проснёшься и пожалеешь, я больше не отойду и на полшага, Ники. Слышишь? Ты сама сделала выбор, и я не позволю тебе поменять своё решение.
Он еще что-то шептал, но я уже не могла удержать сознание и просто соскользнула в сон.
Глава 13
— Ники, просыпайся!
Римман стаскивает с меня одеяло и опускает свой рот на мою грудь. Прикосновение его горячих губ мгновенно выстреливают в моё тело импульсом желания, стирая остатки сонливости, хоть и отзывается легкой тянущей болью в низу живота. Я открываю глаза и вижу его лицо. Он смотрит на меня со странной смесью тревоги и нежности, и я ловлю себя на том, что любуюсь им.
— Пора вставать, Ники. Локи ждёт нас внизу. Ты должна позавтракать и поговорить с ним перед встречей со следоками.
Но при этом он продолжает целовать меня, опускаясь по ребрам к животу, и я непроизвольно сжимаю бедра, интуитивно реагируя на легкую боль внутри, из-за того, что от его ласк все дрожит и сокращается внутри.
Римман, уловив это моё движение, тут же резко вскидывает голову и гневно смотрит на меня.
— Что, уже жалеешь? — говорит он, и его челюсти сжимаются, словно он готов меня укусить.
Я запускаю руки в его взъерошенные волосы и прижимаю его голову к своему животу, преодолевая легкое сопротивление.
— Я ни о чем не жалею. Просто мне немного некомфортно, прямо сейчас. Ты понимаешь? — мой голос хриплый и еле слышный.
Римман расслабляется и трется жесткой щетинистой щекой о мою кожу, и это ощущение опять посылает новый импульс чувственного голода в мою голову и низ живота.
— Я знаю, что тебе было больно, Ники. Но за это извиняться не буду. Этого было не избежать. Я и так слишком долго боролся с потребностью оказаться внутри твоего тела. Обещаю только, что больше никогда не причиню тебе боли нарочно. Но теперь, когда ты сама допустила меня к своему телу, не жди, что я буду сдерживать себя. Ты мне будешь нужна. Очень часто.
Римман опускает голову и с наслаждением, совершенно по-кошачьи трется о мой живот, легко целует, спускаясь к бедрам.
— Я вчера обтер тебя, принцесса, но ты все равно вся пропитана моим запахом. Я бы хотел, чтобы ты так и ходила весь день, но ты опять, черт возьми, возбуждена и боюсь, что я просто не сдержусь и оторву башку Локи с его болтливым языком, если он это учует. Так ты пахнуть должна только для меня!
Римман растопыривает пальцы на своей ручище и собственническим жестом накрывает мой лобок и низ живота, а потом быстро подымается и тянет меня как куклу в душ.
— Смой этот запах со своего тела, или я совсем рехнусь и не выпущу тебя из спальни, — он запихивает меня в кабинку, а я молча улыбаюсь, сама не зная чему.
Обернувшись, я целую его в шею. Моя кошка просыпается, удовлетворенно потягиваясь внутри, и неожиданно предлагает поглотить этого самца без остатка.
— Помоешь меня? — мурлыкаю я, прижимаясь к его телу.
Даже сама и не знаю, откуда берутся эти повадки во мне. Видимо, с природой не поспоришь.
— Нет, Ники. Это добром не кончится. Но я постою прямо здесь и посмотрю на тебя.
И он отступает, оставив открытой дверцу душевой кабинки, как и в самый первый раз.
Я включаю воду и медленно скольжу по коже руками, глядя прямо в темнеющие серые глаза. Римман смотрит на меня почти с яростью и резко выдыхает.
— Когда у нас будет больше времени, я покажу тебе насколько чревато дразнить меня, Ники. Я жду тебя на кухне. И если не хочешь замывать кровь Локи на полу и на стенах, очень прошу — оденься поскромнее.
И он уходит, и вид у него при этом раздосадованный. А я, выбравшись из душа, стою и смотрю широко раскрытыми глазами на собственное отражение в зеркале. Внешне ничего не изменилось. У меня те же глаза и губы, то же самое тело. Но откуда тогда эта темная и жгучая потребность, что поднимается к моей коже, едва я вижу Риммана? И если до прошлой ночи я отрицала и отгораживалась от этой своей стороны, то сегодня утром, едва ощутив его запах и увидев его, я почувствовала эту все увеличивающуюся нужду в нём. Она была так отчетлива и неоспорима, что просто лишала меня способности нормально мыслить. Это словно сильный голод, который, нарастая, захватывает все мысли и скручивает каждую клетку в теле.
Нет и намека на смущение или сомнения. Это похоже на пробуждение от долгого-долгого сна всех моих потребностей и желаний. Так, словно раньше я была в жизни просто пассивным зрителем, которого даже особо и не цепляло происходящее действо. А с разрушением прежней реальности без остатка и неожиданным появлением Риммана раcсыпались все щиты, и я оказалась в самом центре урагана из эмоций, событий и новых ощущений.