Идея провести всю зиму в этом доме стала казаться не такой уж офигенской, когда выяснилось, что весь наш день должен был быть занят всевозможными занятиями. Нас учили писать и читать, правильно себя вести за столом и в обществе, культурно разговаривать. Зачем мне все эти гребаные знания на улице?
Единственное, что мне нравилось — это уроки боевых искусств. Вот с этого я реально тащился. Но даже они не смогли бы меня удержать, когда я решил, что такая жизнь не по мне и захотел уйти, где-то через неделю. Не мог я жить взаперти, хоть тресни.
Дождавшись, когда все уснут, я набил рюкзак не только теми шмотками, что предназначались мне, но прихватил кое-что у Аримана и Даниана. Не обеднеет старый Барс, новое им купит.
Выскользнув из комнаты, я решил пройти на кухню что бы стянуть жратвы на первое время и может чего-нибудь на продажу. Но проходя мимо комнаты нашей принцессы, я услышал странные звуки, похожие на сдавленное мяуканье. Постояв немного, я четче расслышал тихие рыдания. Тысячу раз слышал раньше, как плачут другие. Улица не то место, где часто слышишь звуки радости. Но почему-то именно эти придушенные всхлипывания свернули узлом мои кишки. Из-за чего может так безутешно плакать по ночам такая малявка, живущая в роскоши и сытости? И, сам не знаю зачем, я вошёл в её комнату. Вот, наверное, тогда все и изменилось в моей жизни.
Ники испуганно замерла, вытирая слёзы и глядя на меня этими своими мультяшными глазами. Я не понимал, зачем я топчусь тут, на её пороге, когда должен уже валить отсюда как можно быстрее. А потом она призналась, что ей страшно и попросила посидеть с ней. Не, ну нормально, да? Разве она не могла пожаловаться своему папаше? Он бы быренько велел целой толпе нянек стеречь её сон.
Почему я все же согласился и уселся рядом на её кровать, я так сам и не врубился. Просто сделал и всё. А когда она подползла поближе и прижалась как маленький, беззащитный котенок, паника на момент накрыла меня. Зачем она это делает? Тело окаменело, и я готов был броситься бежать. Но принцесса вздохнула так блаженно, так спокойно и закрыла свои глаза. И я, как распоследний слюнявый придурок, обнял её хрупкое тельце, хоть собственная рука и ощущалась совершенно чужой.
Когда она уснула, я сидел рядом до самого утра и не мог понять, почему не ухожу. А потом вернулся в нашу комнату и положил все вещи на место. И следующей ночью был под её дверью снова. Зачем? Кто бы мне сказал.
И так ночь за ночью недели сложились в месяцы, а потом и в годы. Не то, чтобы мне стала нравится жизнь в доме, или я привязался к старому Барсу. На самом деле я быстро понял, что ему мы, в принципе, безразличны. Единственным существом, ради которого я оставался, была маленькая одинокая девочка, которая плакала от кошмаров по ночам, терпеливо учила меня читать и писать и смотрела на меня всегда с таким доверием и радостью, что все внутри сжималось. Я был нужен ей, а она мне. Как так вышло, я не понимал, но потерять это было почему-то страшно до жути.
А потом наступил тот самый момент, когда все закончилось.
Побои и несправедливые обвинения тогда — это было ничто, по сравнению с осознанием, что я больше не увижу её никогда. Понадобилось много времени, чтобы научиться жить без её присутствия в жизни, без ставшего родным запаха, без этого хрупкого, доверчивого тельца каждую ночь под боком, чей спокойный сон стал самым главным сокровищем в жизни.
Но годы шли, и я научился жить, не вспоминая, и даже боль ушла. Растворилась в череде дней, многие из которых были потрачены на то, чтобы доказать себе, что я могу добиться всего, чего захочу. Власти, территории, денег, женщин. Очень много женщин. Поначалу их личности и имена еще имели значение. А потом все стало просто калейдоскопом. Повернешь — картинка вроде меняется — но это иллюзия. Просто удовлетворение физической потребности — как сон или еда. Иногда способ выплеснуть гнев. Когда тр*хаешь кого-то до тех пор, пока член не онемеет — это охренеть как расслабляет.
И когда один из парней пришёл и сказал, что какая-то сучка по имени Доминика хочет видеть меня, лишь раздражение шевельнулось внутри. Имя — единственное, что заставило меня оторваться от неплохого варианта на эту конкретную ночь, натянуть одежду и пойти взглянуть, кто же там, хоть оно и отозвалось злостью от вспыхнувшего образа девочки с глазами цвета чистой зелени. Это не могла быть она. Да я и не хотел, чтобы это была она. Мне совершенно не нужно было это дерьмо опять в моей жизни.
Но увидев Доминику, к которой похотливо прижался Локи, жадно вдыхая её чистый запах, я едва не взорвался. Эти глаза я не перепутаю ни с кем, даже будучи пьяным в дым. И тут же внутри мутью поднялась вся боль и тоска, что я душил в себе годами. Зачем она, на хрен, явилась опять? Снова мучить и рвать на части? Зверь взревел внутри в ярости, но не на Доминику, а от вида рук Локи на её теле. Лишь огромным усилием мне удалось не броситься на него и не искалечить. Локи был моим другом столько лет, а она той, с кем было связана самая сильная боль. Но зверю было на это плевать, и он хотел его крови.
Оказавшись с ней наедине и всмотревшись в ту молодую женщину, которой стала маленькая Ники из моих воспоминаний, я испытал шок. Это был просто вынос мозга. Просто не могло быть того, чтобы та самая Ники — нежная принцесса, сейчас передо мной в моем баре, наполненном теми самыми ублюдками, которые для таких, как она, всегда были отбросами. Но она стояла передо мной испуганная, почти робкая, знакомая и совершенно другая. Один лишь беглый взгляд на её лицо и тело, и в мои кишки словно воткнули раскаленный штырь.
Мой зверь хотел её до безумия.
Я захотел её так, что зубы свело от желания содрать с неё все тряпки сию же секунду. С первого же взгляда, с первого вдоха, наполнившего мои легкие её запахом, все тело скрутило так, словно я год не тр*хался, а не слез с той девки только пятнадцать минут назад. Разве она могла так пахнуть? Так, как я помнил, но только еще в тысячу раз слаще. И это привело меня в ярость. Как она смеет являться сюда и взрывать мои мозги одним своим присутствием? Для чего она явилась? Убедиться, что вырвала не все моё сердце и закончить работу?
Разум говорил, что я не прав и веду себя, как последняя тварь. Ники никогда не хотела причинить мне боль нарочно, но все эти доводы ни черта не помогали. Одного её появления было достаточно, чтобы опять заставить меня до судорог в животе желать того, что никогда не может стать моим. Её. Для себя. Навсегда.
Она захотела уйти, поняв, что я ей не рад. Просто развернулась и попыталась выйти в дверь. Сразу. Только хрена с два, моя маленькая принцесса. Ты сама пришла в логово к зверю. И теперь большой и страшный монстр тебя так просто не отпустит.
Я придавил её к двери, наслаждаясь тем, как мой член прижался к её роскошной заднице. И резкий выдох и реакция её тела сказали мне так много. Она до сих пор была девственницей! Неужели такое возможно? Неужто Ариман, устранив меня с дороги, не сумел сам забраться в её постель? Он ведь хотел её до колик. Я это точно знал. Как и то, что он тр*хал девчонку из обслуги и каждый раз, кончая, рычал имя Ники. Как и то, что это он просветил старого Барса о том, где я ночую. А я в последнее время потерял бдительность, хотя, может и Ариман стал внимательней. Но раньше мне удавалось скрывать наши ночевки.
И вот теперь Ники была передо мной во плоти, и самой темной части моей души родился этот тупейший план. Дать ей защиту в обмен на её тело. Если я не могу получить её навсегда, то хотя бы буду тр*хать какое-то время. Буду её первым. Женщины навсегда запоминают своих первых. Даже если они были кончеными ублюдками. Я впечатаю память о себе в каждый уголок её тела. Сделаю так, чтобы каждый раз, собираясь раздвигать свои ноги перед другим, она невольно сравнивала его со мной. Злорадное торжество наполнило тогда меня.
Боже, какими же дебилами бываем мы, мужики, когда думаем нижним мозгом. Я ведь всерьез считал, что смогу взять её, едва мы окажемся дома. Всю дорогу ощущая, как прижимается её грудь ко мне, я уже неистово вбивался в неё в своих мозгах. Вонзался с остервенением, хороня в её теле свою многолетнюю тоску по ней. Думал, что смогу насытить тело и выкинуть её и из моей головы, и из жизни. Просто сделка — удобная и кратковременная.
И я пришел к ней в душ с намерением раздеться и дать моему телу то, чего оно в изнеможении хотело с того самого момента, как Ники появилась. Но одного её испуганного взгляда было достаточно, чтобы остановить меня. Я не хотел её страха. Я хотел, чтобы она кричала не от испуга, а от невыносимого удовольствия, когда окажется подо мной. Чтобы когда я ворвусь в её тело, она хотела этого не меньше, чем я сам. По-другому мне и на хер не надо!
Черт, это были капец какие дни и ночи. Мои бедные яйца никогда так не болели. Подобное я чувствовал только очень давно и опять же из-за этой невыносимой принцессы. Тогда, много лет назад её отец был не так уж и не прав. Я действительно хотел мою Ники. Никогда не тронул бы, скорее руки бы себе оторвал, она ведь еще совсем ребенком была, но хотел до безумия. В последний месяц моей жизни в их доме её запах стал меняться. Девочка готовилась стать женщиной, и это просто убивало меня. Милый ребенок, с которым я проводил до этого столько ночей, согревая и согреваясь душой сам, стал пахнуть одуряюще сладко. Её тело менялось, и это выворачивало меня наизнанку уже тогда. Лежать каждую ночь рядом, вдыхая этот крышесносный аромат, и страдать от не проходящей, жесткой, как долбаная свинцовая труба, эрекции. Стараться отодвинуться, чтобы во сне она случайно не дотронулась до меня, потому что одно её прикосновение заставило бы меня кончить в штаны. И не помогало то, что я выжимал свой член до суха в душе перед тем, как проскользнуть в её комнату. Один гребаный вдох, и я опять горел в аду. Так что конечно, будь я её отцом и почувствуй тот запах похоти, которым пропиталось моё тело, когда он застал меня в её комнате, я бы вообще убил меня. Старый Барс обошёлся со мной еще очень милосердно.