- Силия, что тебе взять? – Ди всегда удавалось первой добраться до барной стойки и привлечь внимание бармена. Силия попросила бутылку «Гиннеса». Ди ничуть не изменилась - по крайней мере с тех пор, как она, раздуваясь от гордости, пришла в «Райанс» похвастать новой школьной формой. Она покрасовалась перед кем только могла, и все угощали ее – кто лимонадом, кто шоколадкой, некоторые даже вручали полкроны. За дочь доктора, поступившую в элитную монастырскую школу-интернат, все могли только порадоваться. Когда в Ратдуне кто-то рождался или умирал, люди всегда звали доктора Берка, и никто не стал бы завидовать успехам его детей: кому, как не им, желать всяческих благ?
Силия передала Мики небольшую баночку с мазью от пролежней, которую взяла в больнице, - так, чтобы Ди не заметила – вдруг решит, что она пытается подменить врача; но ей, наверное, такое даже и в голову не пришло бы. Ди славная девушка, у нее очень заразительный смех, и терпение к тому же ангельское – иначе как можно так живо беседовать с Нэнси Моррис об ее занудной работе и бесконечно выслушивать истории о врачах – о мистере Том, и о мистере Этом. Как только Ди все это выносит, и при этом даже интерес изображает, и помнит все их несчастные имена?
Десять минут прошли, и они снова оказались в уютной полутьме автобуса.
Она увидела, что у Тома в салоне есть кассеты; раньше она их не замечала.
- А это у тебя магнитола? – спросила она с интересом, когда они выехали на дорогу. – Я думала, это просто радио.
- А ты думаешь, чего я над этой колымагой так трясусь? – усмехнулся он. - Все мое вожу с собой.
- А музыку почему не включаешь?
- Думаю, у каждого свой вкус, не хотел бы вам навязывать свой.
- Ну конечно, тебе решать, как же иначе, – запрокинув голову, рассмеялась Силия. – А как же демократия? Пусть все приносят кассеты, какие хотят. Например, одну неделю я, потом кто-то другой.
- Нет уж, стилем кантри я и так сыт по горло, - ответил он. - И если случайно услышу еще хоть две ноты, тут же заеду в самое глубокое болото и всех там утоплю.
- Тогда лучше без музыки, - покорно сказала Силия, и каждый снова углубился в собственные мысли. Силия задумалась: когда лучше провести разговор с мамой? В какое время дня она, бедная, не мучается от похмелья или не тянется снова за бутылкой? Может, утром - не рано, часов около одиннадцати? А Барта попросить управиться в пабе. Впрочем, до ланча по субботам мало кто заходит, можно повесить на дверь табличку «закрыто» - помилуйте, так делает сам отец О’Райли, когда ему просто надо часок побыть одному – помолиться, или кто его знает зачем. Да, пожалуй, и ни к чему приплетать сюда Барта. К тому же он куда с большей радостью повозился бы в саду у Джуди Хикки, которая тоже дома на выходных. Но повесить табличку на пару часов – это только полдела, надо еще как-то связать маму по рукам и ногам, чтобы она усидела на месте и выслушала то, что ей слышать вовсе не хочется: что паб вот-вот разорится, и что ей следует, пока не поздно, лечиться от алкогольной зависимости. Все слишком серьезно, теперь не время хитрить и давать обещания, которых потом не исполнишь. Силия вспомнила, как месяц назад хирург сообщил мужчине сорока двух лет, что у него последняя стадия рака, и что жить ему осталось меньше двух месяцев. Теперь ее точно так же охватывал ужас, и хотелось верить, что прежде, чем придется это сказать, наступит конец света. В больнице, конечно, все было очень странно. Врачи опасались, что потрясение окажется слишком сильным – поэтому Селию и позвали. Но он только притих и спросил: «Это точно?» А они словно онемели, все трое - Силия, знаменитый хирург и анестезиолог. Тогда мужчина произнес: «А я так и не был в Америке. Смешно, правда? Двадцатый век, а я не был в Америке». Он это повторял еще несколько раз, пока не умер; и это, казалось, тревожило его больше, чем сама смерть, или то, что он оставляет жену с тремя маленькими детьми на руках.
А что если мама воспримет все спокойно – скажет, например, что и сама думала, может, ей пора лечиться, и готова добровольно пройти где-нибудь курс лечения. «Размечталась, тоже мне, Алиса в Стране Чудес, - одернула себя Силия. - Ты уже не ребенок, нечего закрывать глаза и ждать, что все совершится само собой».
- Сейчас мы проедем мимо деревца, на котором привязано много цветных тряпочек, - сказал вдруг Том. – Здесь, наверное, святой колодец, или дерево желаний.
– Может, остановимся? Тоже привяжем что-нибудь, - оглядываясь через плечо, предложила Силия. Ей показалось, что Ди Берк плачет – такое лицо бывает у ребенка, который старается подавить рыдания. Но Нэнси Моррис молола языком как ни в чем не бывало – значит, наверное, страшного ничего не случилось.
- Ничего подобного не видал. Может, новый святой – вдруг недавно кого-то причислили. Знаешь, их отчисляют иногда – как, например, святую Филомену; а тут кого-то причислили.
- А что с Филоменой? – поинтересовалась Силия.
- Не знаю, - ухмыльнулся Том, - может, всю правду о ней узнали. На самом деле, сестра моя Фил очень переживала, будто ее кто-то лично хотел задеть.
- Ах да, ее Филоменой зовут. А как она поживает? Давно ее не видела.
- Нормально, – коротко ответил Том.
Силия вновь обратилась к теме дерева желаний.
- Интересно, это поверье - оно христианское или языческое? – спросила она.
- Всякое, - Том по-прежнему был немногословен.
Вот было бы здорово, подумала Силия: съездил, помолился какому-то святому, который исцеляет матерей от недуга пьянства, оставил в дар что там положено, вернулся домой – и оказывается, дело сделано: Барт Кеннеди работает за стойкой бара, а мама упаковала чемоданы и ждет свою дочь, излучая оптимизм.
- Увидимся на выходных, - с теплой улыбкой сказал Том.
Она кивнула. Что-то не в духе он сегодня, подумала Силия. Как правило, паузы в разговоре ее не смущали – напротив, молчать ей даже нравилось. Но сегодня ей нужен был собеседник. На самом деле, она скучала по Эмер. Эмер можно сказать что угодно, и она поймет, но не будет припоминать все, что ты ей поведал, при каждом удобном случае. «В конце концов, каждый как хочет, так и поступит», - говорила она. Только посоветовать что-то конкретное - как убедить человека сделать то, что надо, или что лучше – она не могла. Они с Силией эту тему долго и не раз обсуждали. Нужно ли на детей, страдающих ожирением, надевать намордники? Или обследовать курильщиков и вводить для них специальные медицинские карты, чтобы сигареты продавали только тем, у кого здоровые легкие и нет эмфиземы? Тогда удастся многих спасти, верно? – спрашивала Силия. Эмер пожимала плечами. Да, но только на время: ребенок наверстает упущенное, когда снимут намордник; курильщик все равно достанет сигареты или перейдет на окурки. А наркотики почему тогда под запретом? Давайте продавать героин в «Куиннсворте» килограммовыми пачками, и дело в шляпе? Если кто хочет свести счеты с жизнью – пожалуйста, никакой тебе мафии и наркоторговцев, и никому не придется идти на панель или воровать, чтобы раздобыть денег.
Наркотики – другое дело, - возразила Эмер, - это яд, он смертельно опасен. Не продают же в аптеках мышьяк или стрихнин.
А как же алкоголь? Разве он не опасен? Сколько людей с больной печенью, умирающих медленной смертью – разве мало мы их повидали? Эмер заметила, что если это Селию так возмущает, то не надо содержать паб, и уж как минимум следует повесить там плакат с призывом соблюдать умеренность. Тогда они тяпнут вдвоем по бутылочке «Гиннеса» и обсудят другую тему. И все-таки она умеет утешить; неудивительно, что ее муж-красавец и три рослых сына с нетерпением ждут ее с работы. И не сказать, что все у нее в жизни идеально: было всякое, и плохое, и хорошее - как у любого человека. Но как раз поэтому она все понимает.
- Спокойной ночи, - кивнула она, и добавила, – спасибо, что подбросил. – Том все-таки не виноват, что он не такой как Эмер, несправедливо на него обижаться.
- Как сказал бы Мики, везем все лучшее на Запад , - рассмеялся он.
- Не поощряй его, он и так слишком разговорчивый. – Она подошла к порогу, открыла дверь, и мама громко прокричала ей приветствие через весь паб – из чего Силия заключила, что ей предстоят очень нелегкие полтора часа. Она поставила сумку в кухне, повесила куртку, тихо вышла, встала рядом с Бартом Кеннеди, который молча потрепал ее по плечу, и принялась разливать пиво по стаканам.
После того, как паб, наконец, закрылся, мама скандалила еще два часа. Пока Силия методично опустошала пепельницы и вытирала столики, мама сидела на стуле и возмущалась: она не потерпит, чтобы кто-либо хозяйничал в ее собственном пабе; Силия только на порог – и тут же хозяйничать, да как она смеет. Силия тут не главная, и паб вовсе не ее собственность, о чем, она надеется, Силии известно. Она была в конторе мистера Грина, и мистер МакМэхон, очень славный юноша, оформил ей завещание, все честь по чести, и там сказано, что после ее смерти заведение продадут, а деньги поровну поделят между Мари, Харри, Дэном и Силией. Вот тебе. Силия не отвечала. Она вымыла стаканы - сперва под горячей водой, потом под холодной, потом, перевернув их, поставила сушиться на пластиковой решетке, чтобы воздух проникал со всех сторон, не оставляя следов капель.
На столе возле мамы стояла бутылка брэнди. Силия даже не пыталась к ней прикоснуться. Она просто прошла мимо и закрыла дверь. Теперь все готово на завтра. Ей стало немного не по себе при мысли о разговоре, который состоится утром, когда впервые с тех пор, как хоронили отца, на двери «Райанс» появится надпись «закрыто».
- О высокочтимая, - донесся мамин голос, - может, хотя бы пожелаете спокойной ночи?
- Спокойной ночи, мама, - ответила Силия, устало поднимаясь по узким ступенькам в маленькую спальню с белыми стенами и железной кроватью. Она уснула не сразу. Еще успела услышать, как мама, спотыкаясь, поднялась по лестнице и на верхней площадке налетела на шкаф. Она не могла не помнить, что там стоит шкаф: он простоял там уже тридцать восемь лет – с тех пор, как она вышла замуж.