— Завтра мы повезем Камбили и Джаджа знакомиться с территорией университета, — сказала тетушка Ифеома совершенно нормальным тоном. Теперь я даже не была уверена, что она повышала голос.
— Там нечего смотреть. Им будет скучно.
В этот момент зазвенел телефон, громко и тревожно. Этот звук разительно отличался от глуховатого мурлыкания, которое издавал наш домашний аппарат. Тетушка Ифеома торопливо прошла в спальню и сняла трубку.
— Камбили! Джаджа! — позвала она спустя мгновение.
Я знала, что это отец. Дождавшись, пока Джаджа придет с террасы, я вместе с ним подошла к телефону. Джаджа замедлил шаг, жестом предлагая мне первой взять трубку.
— Здравствуй, папа. Добрый вечер, — сказала я и задалась вопросом, может он определить, что сегодня я вознесла слишком короткую молитву перед обедом, или нет.
— Как ты?
— Хорошо, папа.
— Дом без вас пуст.
— Да?
— Вам что-нибудь нужно?
— Нет, папа.
— Если что-нибудь понадобится, звоните немедленно, и я пошлю Кевина. Я буду звонить каждый день. Не забывайте заниматься и молиться.
— Да, папа.
Голос мамы, когда она взяла трубку, звучал громче обычного, или это телефон усиливал его. Она рассказала, как Сиси забыла, что нас нет, и приготовила обед на четверых.
Когда тем вечером мы с Джаджа сели ужинать с тетушкой и кузенами, я думала о папе и маме, сидящих вдвоем за широким обеденным столом. Тетя поставила перед нами остатки риса и курицы. Мы пили воду, потому что напитки, которые купили днем, уже закончились. Дома, в кладовке возле кухни, всегда стояли упаковки с колой, фантой и спрайтом. Я знала, что если бы Амака умела читать мои мысли, они бы ее не порадовали, поэтому быстро выпила стакан воды.
За ужином было меньше разговоров и смеха, потому что работал телевизор и кузены ушли с тарелками в гостиную. Двое старших, проигнорировав диван, устроились прямо на полу, а Чима уютно расположился на диване, держа пластмассовую тарелку на коленях. Тетушка Ифеома предложила мне и Джаджа тоже пойти в гостиную к телевизору. Я подождала, пока Джаджа вежливо откажется, сказав, что нам удобно есть за столом, и кивнула в знак согласия.
Тетушка Ифеома сидела с нами, часто поглядывая в сторону экрана.
— Не понимаю, зачем они заполоняют эфир второсортными мексиканскими шоу, игнорируя потенциал нашего народа, — пробурчала она.
— Мам, пожалуйста, давай сейчас обойдемся без лекций, — сказала Амака.
— Гораздо дешевле импортировать мыльные оперы из Мексики, — высказался Обиора, не отрывая взгляда от экрана.
Тетушка Ифеома встала из-за стола.
— Джаджа и Камбили, обычно мы молимся каждый вечер перед сном. Разумеется, после этого вы можете бодрствовать сколько угодно, смотреть телевизор или заниматься чем-нибудь другим.
Джаджа поерзал на стуле, прежде чем достать из кармана сложенный листок.
— Тетушка, по папиному расписанию каждый вечер мы должны заниматься. Мы привезли с собой учебники.
Тетушка Ифеома недоуменно уставилась на бумажку в руках Джаджа. Затем разразилась таким хохотом, что от него все ее тело сотрясалось, будто высокая казуарина в ветреный день.
— Юджин дал вам расписание, чтобы вы придерживались его, пока будете здесь? Nekwanu апуа[76], что это значит? — посмеявшись еще немного, тетушка попросила дать ей листок. Потом она повернулась ко мне, и я тоже принесла ей свое расписание, аккуратно сложенное вчетверо.
— Я подержу их у себя до вашего отъезда, — сказала она.
— Тетушка… — начал было Джаджа.
— Ну если вы не скажете Юджину, то как он узнает, что вы не следовали его указу, gbo? Вы здесь на каникулах, и это — мой дом, поэтому вы будете подчиняться моим правилам.
Я смотрела, как тетушка Ифеома уносит в спальню наши листочки. У меня пересохло во рту, а язык прилип к небу.
— У вас что, дома есть расписание, которому вы должны следовать каждый день? — спросила Амака. Она лежала на полу, положив голову на одну из бежевых подушек.
— Да, — ответил Джаджа.
— Интересно. Выходит, богачи теперь не могут сами решать, что им делать в течение дня.
— Амака! — раздался предостерегающий голос тетушки Ифеомы.
Она вышла из спальни, держа в руках огромные четки из голубых бусин и металлическое распятие. Как только по экрану пошли титры, Обиора выключил телевизор. Кузены ушли за своими четками, и мы с Джаджа достали свои из карманов. Мы встали на колени возле тростниковых стульев, и тетушка Ифеома начала читать молитву о первом чуде. После того как мы произнесли последний раз «Аве Мария», я вздрогнула, услышав высокий мелодичный голос. Амака пела! Ка т bunie afa gi епи…[77] Тетушка Ифеома и Обиора присоединились к ней, вплетая голоса в мелодию. Я встретилась взглядом с Джаджа и заметила, как влажно блестят его глаза, как готовы предположить все, что угодно. «Нет!» — напряженно моргнула я, пытаясь передать брату мысленный посыл. Это было неправильно, нельзя сбиваться на пение прямо посередине молитвы! Амака начинала петь в конце каждой молитвы о чуде, и песни на игбо позволяли голосу тетушки Ифеомы отражаться и мерцать, как у оперной певицы, которая исторгала слова из глубин существа. Мы с братом молчали.
После молитвы тетушка Ифеома спросила нас, знаем ли мы какие-нибудь песни.
— Дома мы не поем, — ответил ей Джаджа.
— Ну а здесь так принято, — отрезала тетушка Ифеома, хмуря брови.
После того как тетя пожелала всем спокойной ночи и ушла к себе в спальню, Обиора снова включил телевизор. Я сидела на диване рядом с Джаджа, глядя на сменяющие друг друга изображения на экране, но так и не смогла отличить одного персонажа с оливковой кожей от другого. Мне казалось, что это не я, а моя тень сидит здесь, что она, а не я навещает тетушку Ифеому и ее семью, а сама я осталась дома в Энугу, сижу за столом под своим расписанием и занимаюсь. Вскоре я пошла готовиться ко сну. Даже без расписания я знала, во сколько папа велел нам ложиться. Я уснула, гадая, когда придет Амака и опустятся ли уголки ее губ в усмешке, когда она увидит, что я уже сплю.
Мне снилось, что Амака окунает меня в туалет, в котором плавало что-то зеленоватое и коричневое. Сначала она опустила туда мою голову, потом унитаз раздвинулся, и туда уместилось все мое тело. Пока я силилась освободиться, Амака все время приговаривала: «Смывать! Смывать! Смывать!» Я все еще пыталась отбиться, когда проснулась. Амака уже встала и завязывала накидку поверх ночной рубашки.
— Мы сейчас будем набирать воду, — сказала она.
Она меня не позвала, но я все равно вскочила, завязала накидку и пошла за ней. Джаджа и Обиора уже стояли возле крана во дворе, в углу которого валялись старые автомобильные покрышки, части велосипедов и кузовов машин. Обиора подставлял горловины канистр под струю воды и наполнял их. Джаджа предложил отнести первую наполненную канистру на кухню, но Обиора отказался и утащил ее сам. Амака взяла следующую, и Джаджа подставил маленькую канистру под кран. Он сказал, что спал в гостиной, на матрасе, накрытом накидкой, который Обиора достал из-за двери в спальню. Я слушала брата и удивлялась чудесным переменам в голосе и тому, насколько светлее стали его глаза. Я хотела сама отнести следующую канистру, но Амака рассмеялась и сказала, что я такое не осилю.
Закончив с водой, мы прочитали череду коротких утренних молитв, перемежающихся с песнями. Тетушка Ифеома молилась за университет, за учителей и администрацию, за Нигерию, и, наконец, мы помолились о том, чтобы наш день был полон мира и смеха. Осенив себя крестным знамением, я глянула на Джаджа, чтобы понять, удивился ли он так же, как и я: тетушка Ифеома и ее семья молилась о смехе!
Мы по очереди умывались в узкой ванной, наполовину наполненной ведрами, вода в которых была слегка подогрета кипятильником. В углу идеально чистой ванны зияла треугольная дыра, и, уходя в нее, вода стонала, как человек. Я вымылась собственной губкой с мылом, бережно упакованой мамой. Хоть я и старалась зачерпывать воду понемногу и медленно лить ее на тело, чтобы успеть ополоснуться, все равно, ступив на старое полотенце, положенное на пол, ощущала себя скользкой.
Когда я вышла из ванной, тетушка Ифеома сидела за обеденным столом и разводила несколько ложек сухого молока в графине холодной воды.
— Если я позволю этим детям брать молоко самостоятельно, моих запасов не хватит и на неделю, — пробормотала она, перед тем как отнести банку обратно в спальню. Я очень надеялась, что Амака не спросит меня, делает ли так моя мать, ведь дома мы брали столько жирного молока, сколько хотели. На завтрак была okpa, которую Обиора уже успел купить где-то неподалеку. Я никогда раньше не ела okpa в качестве блюда на завтрак. Случалось, мы покупали это приготовленное на пару лакомство из фасоли и пальмового масла по дороге в Аббу. Я наблюдала, как Амака и тетушка Ифеома разрезают влажную желтую мякоть, и сделала так же. Тетя велела поторапливаться. Она хотела показать нам с Джаджа территорию университета и вернуться домой так, чтобы успеть приготовить еду. На ужин она пригласила отца Амади.
— Мам, а в машине хватит бензина? — спросил Обиора.
— Во всяком случае, его достаточно для того, чтобы доехать до университета. Очень надеюсь, что бензин привезут завтра, иначе, когда снова начнутся занятия, мне придется ходить на работу пешком.
— Или ездить на okada[78], — со смехом добавила Амака.
— Если так пойдет и дальше, мне скоро придется это попробовать.
— А что такое okada? — спросил Джаджа, удивив меня своим любопытством.
— Это мотоциклы, — ответил ему Обиора. — Теперь это популярный вид такси.
По дороге к машине тетушка Ифеома задержалась в саду — она стала обрывать потемневшие листья, бормоча, что харматтан убивает ее цветы. Амака и Обиора забурчали: