Перед тем как забраться в ванну, я вытащила из нее червяка веточкой, отломленной от веника, и бросила его в туалет. Я не смыла его, чтобы не тратить зря воду. Мальчикам придется писать, глядя на это извивающееся, похожее на веревку тело.
После ванны тетушка Ифеома налила мне стакан молока. Она даже порезала для меня okpa: из ломтиков выглядывали красные кусочки перца.
— Как ты чувствуешь себя, ппе? — спросила она.
— Хорошо, тетушка! — Я успела забыть, как мечтала навсегда потерять сознание, как огонь превратил мое тело в свое жилище. Я взяла стакан и с любопытством посмотрела на бежевую жидкость с какими-то хлопьями.
— Это домашнее соевое молоко, — пояснила тетушка Ифеома. — Очень полезное. Его продает один из наших преподавателей по сельскому хозяйству.
— Оно на вкус как вода с мелом, — сказала Амака.
— Откуда ты знаешь? Ты когда-нибудь пила воду с мелом? — со смехом спросила тетушка Ифеома, но я видела, как возле ее губ собрались морщинки, похожие на паучьи лапки, а глаза потускнели. — Я больше не могу позволить себе покупать сухое молоко, — устало добавила она. — Видела бы ты, с какой скоростью растут на него цены. Как будто за ними кто-то гонится.
Заверещал дверной звонок, и у меня внутри все перевернулось, хотя я уже знала, что отец Амади обычно тихо стучится.
Пришла студентка тетушки Ифеомы, одетая в очень узкие джинсы. У нее было светлое, благодаря действию отбеливающих кремов, лицо и руки темно-коричневого цвета, как Boumvita без молока. Девушка держала в руках серую курицу. Таким странным, на мой взгляд, образом она официально сообщала тетушке Ифеоме, что выходит замуж. Девушка объяснила, что, когда ее жених узнал об очередном закрытии университета, он сказал, что больше не может ждать, пока она получит диплом. Ведь никому не известно, когда это произойдет. Свадебная церемония состоится через месяц. Девушка называла жениха не по имени, a dim, что означало «муж мой», гордым тоном человека, завоевавшего главный приз, и откидывала назад заплетенные в косицы рыжеватые обесцвеченные волосы.
— Не знаю, вернусь ли я к учебе, когда университет снова откроют. Хочу сначала родить ребенка. Ведь dim женится на мне не для того, чтобы приходить в пустой дом, — добавила она с высоким девчачьим смехом. Перед уходом бывшая студентка записала адрес тетушки Ифеомы, чтобы прислать ей приглашение.
После ухода гостьи тетушка Ифеома немного постояла, глядя на дверь.
— Ну, она никогда не отличалась особенным умом, поэтому мне не стоит расстраиваться, — наконец задумчиво заявила она.
— Мама! — со смехом упрекнула ее Амака.
Курица подала голос. Она лежала на боку, потому что ее ноги были связаны.
— Обиора, пожалуйста, зарежь эту курицу и положи в морозилку, пока она не похудела. Нам нечем ее кормить, — сказала тетушка Ифеома.
— На прошлой неделе слишком часто отключали свет. Я предлагаю съесть курицу сегодня, — сказал Обиора.
Тетушка выразительно помотала головой. Обиора продолжил:
— Предлагаю компромисс: сегодня съесть половину, положить вторую в морозилку и молиться о том, что включат электричество и она не испортится. Но вот резать…
— Договорились, — сказала тетушка Ифеома.
— Я могу прирезать курицу, — сказал Джаджа, и все посмотрели на него.
— Nna т, ты ведь никогда ничего подобного не делал, да? — спросила тетушка.
— Нет, но мне несложно.
— Хорошо, — сказала тетушка, и я посмотрела на нее с изумлением. Как легко она согласилась! Она что, так отвлеклась на мысли о студентке? Неужели она действительно считает, что Джаджа способен убить хотя бы курицу?
Я пошла за Джаджа на задний дворик и видела, как ловко он прижал ногой крылья и отвел курице голову назад. Лезвие ножа блестело под лучами солнца. Курица перестала кудахтать, наверное, смирившись с неизбежным. Я не стала смотреть, как Джаджа будет перерезать покрытую перьями шею, но не ушла, и потому мне довелось увидеть, как курица танцует лихорадочный танец смерти. Обезглавленная, она хлопала серыми крыльями в красноватой грязи, извивалась, вскакивала и падала, пачкая перья. А потом замерла. Джаджа взял ее и опустил в таз с горячей водой, который принесла Амака. В действиях брата была удивительная сосредоточенность и холодная пугающая целеустремленность.
Он начал быстро ощипывать перья и не произнес ни слова, пока курица не превратилась в худую тушку с беловато-желтой кожей. Прежде я не знала, какая у курицы длинная шея.
— Если тетушка Ифеома уедет, я хочу уехать с ней, — сказал Джаджа.
Я ничего ему не ответила. Мне хотелось сказать так много и так много оставить несказанным. Откуда-то взялись два грифа: они сели на землю так близко к нам, что я могла бы схватить их, если бы прыгнула достаточно резко. Их голые шеи лоснились в лучах утреннего солнца.
— Видите, как близко подошли грифы? — спросил Обиора. Они с Амакой вышли через заднюю дверь и остановились там. — Им становится все труднее добывать еду. Сейчас никто не убивает куриц, и им не достается потрохов, — он взял камень и бросил им в грифов. Те взлетели и устроились неподалеку на ветвях мангового дерева.
— Дедушка Ннукву говорил, что грифы испортили свою репутацию, — сказала Амака. — В давние времена люди их почитали, ведь, когда они спускались, чтобы съесть внутренности животных, принесенных в жертву, это значило, что боги ее приняли.
— А в нынешние времена им должно хватать ума подождать, пока мы закончим с курицей, и только потом спускаться, — добавил Обиора.
Джаджа разделал курицу, Амака положила половину тушки в пакет, подготовив ее для хранения в морозилке. И тогда появился отец Амади.
Узнав о том, что он поведет меня заплетать косички, тетушка Ифеома улыбнулась.
— Вы делаете мою работу, святой отец, спасибо, — сказала она, — передавайте привет Мамаше Джо. И скажите, что я скоро приду делать прическу к Пасхе.
В палатке Мамаши Джо на рынке Оджиджи едва хватало места для нее самой и высокого стула, на котором она сидела. Я заняла маленький стул. Отец Амади стоял снаружи, там, где сновали тележки, поросята, люди и курицы, — его широкие плечи не помещались в палатке. Голову Мамаши Джо прикрывала шерстяная шапка, хотя пот выкрасил желтым подмышки ее блузы. По соседству занимались тем же ремеслом: женщины и дети переплетали, завивали и обвивали волосы шнурами. Перед палатками стояли, иногда подпертые сломанными стульями, деревянные таблички с кривоватыми надписями. Ближайшие ко мне гласили: «Мама Чинеду. Особый стилист по прическам» и «Мама Бом-Бой. Интернациональные волосы». Женщины и дети взывали ко всем проходящим мимо посетительницам рынка и тянули к ним руки:
— Заплетем ваши волосы!
— Сделаем вас красивой!
— Я вас хорошо заплету!
Чаще всего женщины отмахивались и шли по своим делам.
Мамаша Джо поприветствовала меня так, будто всегда заплетала мне волосы: я сразу получила статус особого клиента, как племянница тетушки Ифеомы. Мамаша хотела знать, как поживает тетушка Ифеома.
— Я не видела эту добрую женщину уже почти месяц. Если бы не твоя тетушка, я была бы голой, она отдает мне свою старую одежду. Я знаю, у нее самой не так много вещей. Она так старается, чтобы вырастить своих детей достойно. Край! Какая сильная женщина! — игбо Мамаши Джо звучал немного странно, часть слов пропадала, и мне трудно было понять ее рассуждения. Она сказала отцу Амади, что закончит через час, и, перед тем как уйти, он купил бутылку колы и поставил ее возле моего стула.
— Это твой брат? — спросила Мамаша Джо, глядя ему вслед.
— Нет, он священник, — мне хотелось добавить, что это тот, чей голос правит моими мечтами.
— Ты сказала — священник? Так он атец?
— Да.
— Настоящий католический атец?
— Да, — я задумалась, бывают ли не настоящие католические священники.
— И вся эта мужественность пропадет зря, — вздохнула Мамаша, осторожно расчесывая мои густые волосы. Отложив расческу, она распутывала непослушные пряди пальцами. Ощущение было странным, потому что до нее меня причесывала только мама.
— А ты видишь, как он смотрит на тебя? Это что-то да значит, говорю тебе.
— Да? — отозвалась я, потому что не знала, чего ждет от меня Мамаша Джо. Но та уже отвлеклась и что-то прокричала Мамаше Бом-Бой, сидевшей в ряду напротив. И потом, заплетая мои волосы в тугие косички, она, не замолкая, переговаривалась с Мамашей Бом-Бой и Мамашей Каро, которую я так и не увидела, потому что та сидела через несколько палаток от нас.
У входа в палатку Мамаши Джо стояла накрытая тряпкой корзина. Внезапно она зашевелилась. И наружу показалась коричневая витая раковина. Я чуть не подпрыгнула на месте: я не знала, что корзина была полна живых улиток, которыми торговала Мамаша Джо. Она встала и запихнула улитку обратно в корзину, бормоча:
— Да лишит Господь Сатану всякой власти!
Мамаша Джо заплетала мне последнюю косичку, когда в палатку вошла женщина и попросила показать ей улиток. Мамаша сняла с корзины тряпку.
— Они крупные, — сказала она. — Дети моей сестры собрали их сегодня на рассвете возле озера Адала.
Женщина взяла корзину и потрясла ее в поисках мелких раковин, спрятавшихся среди больших. Наконец, заявив, что улитки никуда не годятся, она ушла.
— Больной живот — не повод ругать здоровые! — крикнула ей вслед Мамаша Джо. — И таких улиток ты нигде не найдешь!
Подобрав какую-то шуструю улитку, успевшую выползти из раскрытой корзины, Мамаша бросила ее обратно, снова помянув Господа.
Интересно, была это та же самая улитка, что уже выбиралась и была водворена на место? Какая целеустремленная. Мне захотелось купить всю корзину, чтобы отпустить ту улитку на свободу.
Мамаша Джо закончила с моими волосами раньше, чем вернулся отец Амади. Она дала мне красное зеркало, аккуратно расколотое надвое, чтобы я могла рассмотреть свою новую прическу по частям.
— Спасибо. Очень хорошо, — сказала я.