ривёл меня сюда!
Замолкает, только смотрит грозно и ноздри яростно раздуваются.
– Что, передумал? – усмехаюсь, провоцирую.
Рэйвен хватает меня второй рукой за талию и рвёт на себя, вжимая в грудь.
– Я не могу передумать. И не передумаю, – отвечает ровно и подносит мою ладонь к своей шее. – Но сначала…
Замолкает, будто правильных слов подобрать не может, и я ему помогаю, глядя на отметку «красного солнца»:
– Решил одолжение мне перед смертью сделать?
– Считай, что так.
– Не много ли чести?
Выдерживает паузу, пока я тону в глубине его тёмных глаз; тянет время. Не уверен в своём решении?
– Ты не обязан, – горько усмехаюсь.
– Знаю. Но я хочу, – прижимает мою ладонь к своей шее и всё ещё смотрит в глаза, когда вспышка света ослепляет нас обоих, а и на смену ей приходит тьма.
***
Маленькая девочка лежит в огромной кровати с четырьмя столбиками и приспущенным балдахином. Прячется с головой под одеяло и задорно смеётся, когда отец щекочет её за пятки.
– Так не честно! – выглядывает из-под одеяла и, улыбаясь, смотрит на отца, присевшего на край кровати. На моего отца.
Красивый, рослый, подтянутый. С копной густых тёмных волос неряшливо растрёпанных во все стороны и в одежде похожей на робу: комбинезон на шлейках, футболка с мокрым от пота воротом под низом и пошарпанные ботинки на шнуровке.
– Фу. От тебя воняет, – морщит носик девочка.
«Ты даже в детстве так делала», – раздаётся в голове голос Рэйвена и звучит так, будто ему нравится за мной наблюдать.
– Это потому что я сразу к тебе пошёл, а не в душ, – ласково улыбается папа, поглаживая дочь по блестящим чёрным волосам.
– Мама будет ругаться, что ты опилки по дому разносишь.
– И будет ругаться, что ты до сих пор не спишь. Завтра вставать рано, забыла?
– Я тебя ждала, – девочка тянется к папе и тот, пораздумав с пару секунд, садит её к себе на колени. – Мама не рассказывает мне на ночь страшные истории.
– И лучше маме не знать, кто тебе их рассказывает, угу? – отец щёлкает дочь по носу и та заговорчески подмигивает. – Ну всё, ложись, давай, завтра важный день.
– Ты придёшь?
– Конечно. Премьера твоего спектакля, как я могу не прийти, малышка?
– Я уже не малышка, мне почти восемь.
– И для своего возраста ты слишком умная. – И добавляет с печальной улыбкой: – И слишком талантливая.
– Это плохо?
– Нет, конечно, – стряхивает с лица остатки печали. – Мама твоя очень этому рада.
– А ты, пап?
– А я рад, когда ты рада, солнышко. Давай, ложись и присни себе что-нибудь хорошее.
– Демона с чёрными глазами, – девочка поворачивается на бок, обнимая соседнюю подушку и безмятежно улыбается.
– Не надо никаких демонов, – посмеивается папа, подбивая под неё одеяло.
– Хочу демона. Злого, страшного и красивого.
– Глупышка, что ещё за фантазии? Зачем тебе такой демон?
Девочка поворачивается к папе и лучезарно улыбается:
– Потому что он сильный и беспощадный, всего его боятся. А меня он будет любить. Только меня.
– Надо любить хороших мальчиков, солнышко, а не выдуманных злых демонов.
– С хорошими мальчиками скучно, пап. И никого я не выдумывала.
«Покажи ещё», – прошу Рэйвена.
«Если что, я это не контролирую, – отвечает. – Любительница демонов».
И картинка начинает меняться.
***
Хлопок от пощёчины сотрясает стены просторного кабинета с дорогой красивой мебелью и белоснежным ковром по центру, на котором стоит черноволосая девушка и дрожит от слёз.
– Понимаешь, за что, я надеюсь?! – орёт на неё отчим и замахивается для очередного удара, но мать перехватывает руку на лету с визгом:
– Только не по лицу! Её лицо – наши деньги!
– Поганка, – выплёвывает отчим, тряся дряблыми щеками. – Как только посмела крутить этот дешёвый романчик за моей спиной с одним из МОИХ работников?! Дрянь! Да я тебе…
– Только не по лицу!!! – мать разводит руки в стороны, загораживая девушку собой, и из угла кабинета доносится приглушённое фырканье моего сводного брата.
– Успокойся, милый, всё уже позади, – обращается к отчиму мать.
– ДА! – гремит тот. – Всё позади! Как и два трупа в лесу – уже трупы!!!
Свист Рэйвена звучит в голове, не издевающийся, скорее – удивлённый.
Кого убили?.. Кого они убили?!
– Если бы этот твой говнюк не вспорол Шоу, или как там этого рыжего звали, живот, оба были бы сейчас живы! – пыхтит отчим, нарезая круги по кабинету. – За здоровье не отвечаю, но живы – точно были бы! А теперь… Что теперь?! Нечего сказать в своё оправдание? Чего ревёшь стоишь?!!
– Хватит, – умоляет мама. – У неё ещё съёмка завтра, на что будут похожи её глаза, если распухнут?
– Она и так постоянно ревёт! Уже три дня ревёт, как этот её сопляк сдох!
– Вы и ногтя его не стоите… – хрипит девушка, обращая к отчиму распухшие глаза полные слёз и горя. – Никто из вас.
– Что ты только что сказала? – шипит, как змея отчим и вновь замахивается, успевая отвесить девушке новую пощёчину.
– Хватит! Прекрати! – пищит мама.
«Блэйза убили, – на повторе звенит в моей голове. – Его убили».
«Я слышал», – отзывается Рэйвен, будто я к нему обращалась.
– Этот Шоу, чёрт бы его побрал! – отчим ударяет кулаком по столу. – Кто вообще выдал ему пистолет?!
– Кто-то облажался, – звучит повеселённый голос Томаса.
– Сейчас и тебе влеплю! – гаркает на него отчим, посылая в полёт стопку бумаг со стола.
«Шоу? Мне не послышалось? – новый свист Рэйвена раздаётся в голове. – Наш щеночек, что ли? Или рыжиков с таким именем навалом»?
Не отвечаю. Мне нечего ответить.
– Сначала сдал вас, а потом и сопляка твоего пристрелил! – нервно посмеивается отчим. – Даже не знаю: благодарным ему быть, или считать конченым тупицей.
Предал?
Шоу? Тот самый Шоу? Это не шутка?
«Здесь какая-то ошибка.»
«И это всё, чем ты можешь себя утишать, птичка.»
«Молчи. Не хочу тебя слушать.»
«А я говорил, – продолжает Рэйвен, – дважды предателем стать нельзя. Предал однажды – до скончания веков с гордостью носи это звание».
«Замолчи, пожалуйста…»
«Мир тесен, что поделать.»
«Замолчи!»
Вновь картинка начинает меняться, уступая место голубому небу над головой и большой площади на которой готовятся к съёмке и суетятся десятки людей.
Вижу себя на одном из раскладных стульев, совершенно потерянную, безжизненную, с землистым цветом кожи и тёмными кругами под глазами, а девушка с яркими розовыми волосами, что крутится рядом, пытается наложить грим, чтобы скрыть за толстым слоем макияжа следы от пережитого горя.
– Боже… ты что три дня не спала? – спрашивает у меня, копаясь в чемоданчике с косметикой. – Выглядишь ужасно. Если режиссёр увидит тебя в таком виде…
– Просто делай, что должна, – отвечаю ей равнодушно, глядя вдаль стеклянным взглядом.
– Этим и занимаюсь, – гримёр поджимает губы. – Но вообще-то… Просто чтобы ты знала…
– Делай, что должна! – кричу, круто развернув к ней в голову, и вся съёмочная группа оборачивается в мою сторону.
– Эм-м… ладно, – гримёр неловко отводит взгляд, на щеках проступает румянец. – Я просто хотела сказать… что… если будешь продолжать плакать… я не смогу нанести тебе грим.
Я отворачиваюсь и утираю мокрые дорожки от слёз на лице.
– Кстати, а где Блэйз? Сегодня тебя не сопровождает? Я уж думала, он к тебе приклеился, – негромко хихикает гримёр, а у девушки, то есть у меня, судя по всему, сдают нервы: она подскакивает на ноги, подхватывает со столика чемоданчик с косметикой и яростно ударяет им об асфальт.
– Я просила тебя заткнуться!!! – орёт взбешённо и голос её ломается, уступая место пронзительным рыданиям.
– Куда ты? – кричит ей в спину кто-то из съёмочной группы, но девушка уже хлопает позади себя дверкой трейлера.
«Видимо… ты очень его любила», – тихой голос Рэйвена звучит в голове.
«Не знаю. Это просто картинка. Я не помню, что чувствовала», – отвечаю спокойно.
Голубизна над головой растворяется, становится тяжёлой, падает и окрашивается в грязно-серый, приобретая очертания высокого плохо выбеленного потолка. Однотонные жёлтые стены стремительно надвигаются, сжимая мой разум в коробке небольшого помещения, как попало заваленного чем-то очень похожим на старые декорации для детских спектаклей. Домик с единственным окошком давно выцвел, стал блеклым, по центру большого картонного солнца дыра, а у старого пошарпанного сундука продавлен бок. И на этом практически антикварном сундуке сидит человек, которого никогда не видела прежде.
На первый взгляд дала бы этому мужчине лет тридцать. И выглядит он слегка странно, если только не является одним из актёров театра. Это ведь театр? Его подсобка.
Мужчина выглядит расслаблено, даже скучающе. Широкие плечи подчёркивает длинный тёмно-серый жакет в военно-историческом стиле, декорированный двубортной застежкой, золотыми пуговицами и позументом. Узкие брюки заправлены в голенища высоких чёрных ботинок на шнуровке, а на мощной ключице играют бликами света несколько круглых медальонов на толстых серебряных цепочках. Волосы тёмные и густые, а рваная чёлка такая длинная, что прикрывает не только брови, но и с трудом позволяет видеть глаза. Прямой нос. Яркие, будто налитые кровью губы выглядят расслабленно, а волевой подбородок обрамляет лёгкая щетина.
«Алестер», – будто испуская последний свой дух, звучит в голове голос Рэйвена, и из груды декораций у дальней стены вырывается белоснежная птица, делает круг под потолком и, складывая большие крылья, опускается на плечо мужчины, будто на любимую жёрдочку.
«Белая ворона», – яркой вспышкой возникает мысль в голове и я жду… очень жду от Рэйвена объяснений, но палач молчит… Молчит! То ли не знает что сказать, то ли знает, но просто дар речи потерял.
– Подожди ещё немного, – говорит ворону Алестер и стряхивает на бок чёлку, обращая к птице для блестящих и чёрных, как адская ночь, глаза.