Как раз в тот момент кто-то спросил:
– Санхи, вы что-то потеряли?
Таон обратилась ко мне так, словно мы расстались только вчера. Я ответила, что забыла дома кошелек. Она сказала, что раз кошелек дома, то нечего волноваться, и вынула свой, спросив, сколько мне нужно. Я объяснила, что дело не в деньгах – в кошельке лежал пропуск в библиотеку.
– Сделайте разовый, это быстро.
Я ответила, что для оформления разового пропуска потребуется удостоверение личности, а оно тоже в кошельке.
– Понятно, – сказала Таон и засмеялась.
Ее смех был чистым и звонким, и я изумилась еще больше.
– Что вы собирались делать в библиотеке? Я могу помочь?
– Мне нужно кое-что отксерить.
– Я могу отксерить за вас.
– Спасибо, но сначала надо подобрать материалы.
– Тогда возьмите мой пропуск.
Предложение было в высшей степени соблазнительным. Помимо безымянной карты, открывавшей вход, никаких удостоверяющих документов не требовалось. Но я испытывала неловкость перед Таон, у которой были свои дела. Таон ответила, что совершенно не торопится, и протянула пропуск.
– Я постараюсь как можно скорее. Где мы потом встретимся?
– Буду ждать в холле, не торопитесь.
Я взяла пропуск и отправилась в библиотеку.
Когда я возвращалась, держа охапку бумаг, Таон стояла у огромного окна библиотечного холла и говорила по телефону. Я невольно подслушала имя, названное Таон. Лучше бы не слышала. Она обращалась к матери, что-то спрашивая, кажется, о Хеын, и в ее голосе чувствовалась неподдельная радость. Имя звучало почти неотличимо от Хэон, я не была уверена. «Да ты что!» – воскликнула Таон и залилась смехом. Я остановилась как вкопанная. Мне показалось, Таон лучше не знать, что я случайно услышала часть разговора. Стало страшно, хотя я и не понимала почему. Когда Таон договорила и обернулась, она увидела, что я нахожусь на приличном от нее расстоянии.
– Закончили?
Она улыбалась. Я поблагодарила ее и вернула пропуск.
– Очень странное и забавное местечко.
Я огляделась, пытаясь понять, что она имеет в виду. На кожаных диванах, стоящих далеко друг от друга, сидели в основном пожилые мужчины. Пространство заполнял беспорядочный гул приглушенных разговоров и легкий запах мужского парфюма и растворимого кофе. Пожилые посетители выглядели интеллигентно и немного апатично.
Таон стала делиться наблюдениями. Однажды она видела, как очень прилично одетый старичок в библиотечной столовой положил глаз на закуску, и, чтобы добраться до нее поскорее, сделал вид, будто споткнулся, и влез впереди очереди, потеснив молодежь. Из ее рассказа я узнала, что старики то и дело спорят и от них можно услышать удивительные по абсурдности вещи. Затянувшийся спор часто завершает какой-нибудь ура-патриотический комментарий, не имеющий отношения к делу.
Мне было ужасно неловко все это слушать.
– Так ты часто здесь бываешь?
– Да, регулярно.
Я подумала, что мы с Таон встречаемся только в местах, так или иначе связанных с письменной речью: сначала – в школьном литературном клубе, затем – в библиотеках.
– Изучаешь что-то?
– Нет… Пишу.
– Что?! Стихи?!
Таон отрицательно покачала головой:
– Нет. Не стихи. Сочинять я уже не могу.
Она помялась под моим вопросительным взглядом и сказала, что ее записки – это своего рода покаяние, но прежде, чем я успела что-либо спросить, засыпала меня новыми анекдотами о посетителях библиотеки. Таон без передышки говорила об упертости чахлых с виду стариков и их зацикленности на самых тривиальных вещах; о предсказуемости их реплик, которые вылетают автоматически, будто в голове у стариков есть устройство с одинаковым набором фраз; о том, как стоит сделать что-то одному, и за ним тут же по очереди это повторяют все остальные, из-за чего старики похожи на птиц большой стаи.
В конце монолога Таон легонько прикусила губу. Помолчав, она сказала, что это место больше напоминает музей, чем библиотеку. Услышав про музей, я представила саркофаги и завернутых в бинты мумий, а затем вспомнила лежащего в гробу отца.
Не успев подумать, я произнесла:
– Если отец был бы жив, он, наверное, тоже проводил бы здесь время.
– Ваш отец умер? – ошеломленно спросила Таон.
– Весной позапрошлого года, от рака печени, – коротко ответила я.
Но уже через несколько минут я говорила о том, как профессия военного повлияла на его образ мыслей и как тяжело было принимать его категоричность и упрощенные представления о жизни. Из-за отца мне пришлось поступить в педагогический колледж и стать школьным учителем, но после его смерти я ушла с работы ради универ- ситета.
– Нет, я не имею в виду, что ненавижу отца за все это, но и не могу притворяться, будто безумно его любила, – завершила я свой рассказ. – Мне трудно думать о нем только с благодарностью. Вот что не дает мне покоя.
Внезапно я действительно почувствовала беспокойство. Я поняла, что говорю об отце в той же манере, в какой Таон рассказывала о библиотечных завсегдатаях. А ведь было так неприятно выслушивать ее колкие замечания о стариках. Неужели отец настолько мало для меня значил? Неужели мне больше нечего о нем вспомнить?
– Это естественная реакция, когда осознаешь, что ничего уже не вернуть, – неожиданно серьезно произнесла Таон.
– Кто знает, – уклончиво ответила я.
– Смерть отчетливо проводит разделяющую черту между скончавшимся и миром живых, – так же серьезно продолжила Таон. – Умерший отправляется на ту сторону, остальные – на этой. С ужасающей непреклонностью смерть отделяет одного человека от всех других, и ей нет никакого дела, был он при жизни кем-то великим или, наоборот, незначительным. Рождение – услужливое, но и принудительное соединение с человечеством, смерть же – безусловное и абсолютное отторжение. И я думаю, что смерть, чисто обрубающая концы, честнее и благороднее рождения, запускающего всю эту возню.
Таон говорила убежденно и гладко, будто читала вслух. Я поняла, что она не однажды размышляла над этим. Ее представления о смерти казались более точными и пугающими, чем воздыхания стариков, день изо дня ждущих ухода на тот свет.
– Смерть делает из нас бесполезный мусор. В одно мгновение любого превращает в ничто.
Услышав ее слова, я очень ясно вспомнила Хэон. Красота Хэон, в одно мгновение превращавшая нас в ничто, была настолько сокрушительной, что заставляла сомневаться в ее реальности. Сердце мое заныло.
– На это способны и обычные люди. Допустим, – я поколебалась перед тем, как произнести имя, – Хэон. Мы все чувствовали себя существами низшего сорта по сравнению с ней.
Таон изобразила улыбку. Гримаса из нашей предыдущей встречи в кафе университетской библиотеки.
– Я никогда не говорила, что у сестры было другое имя?
Поняв, что я ничего об этом не знаю, Таон начала рассказывать, как Хэон при рождении получила имя Хеын, но из-за отца…
Я пыталась слушать внимательно, но мне не удавалось сосредоточиться. В голове зазвучал невольно подслушанный телефонный разговор. Хеын или Хэон? Какое имя она называла, обращаясь к матери? Хэон или Хеын?
Внезапно я почувствовала, что Таон пристально меня разглядывает, и, чтобы показать, что старательно слушаю, ответила на ее взгляд и кивнула.
– Мама до сих пор верит в это. До сих пор.
Таон замолчала. Я уже не могла узнать, о чем речь, но было ясно как день, что в их семье появилась другая Хэон. Или Хеын. Все это было до жути странно.
В библиотечном холле о саркоме не было сказано ни слова.
Мы забрали вещи из камеры хранения и вышли на улицу. Таон сказала, что хочет покурить, и мы направились к месту, где это разрешалось. Я предложила угостить ее ужином, если позволяет время, и она сразу же согласилась. На вопрос, пьет ли она алкоголь, Таон со смехом ответила утвердительно. Я сказала, что тогда угощаю и выпивкой, чем вызвала новый приступ смеха – она полностью одобряла мой план. Таон была в радостном предвкушении, но у меня на душе скребли кошки.
Пока Таон курила, устроившись на скамейке, я сидела рядом и думала о неведомой мне то ли Хеын, то ли Хэон. Сама не знаю почему, я вспомнила Юн Тхэрим. Возможно, из-за того, что в нашу предыдущую встречу Таон спрашивала, поддерживаем ли мы связь. Я тогда ответила, что иногда вижу Тхэрим на встречах одноклассниц. После этого Таон записала мой телефонный номер, но ни разу мне не звонила – ни узнать контакты Тхэрим, ни по какому другому поводу.
Таон выкурила сигарету и тут же достала вторую. С тех пор как разрешили курить только в специально отведенных местах, заядлые курильщики часто так поступали. Но когда Таон успела пристраститься к сигаретам? И интересует ли ее Тхэрим до сих пор? Сама я давно ее не видела. Последний раз Тхэрим появлялась на встрече одноклассниц незадолго до свадьбы, куда всех нас и пригласила. Мы решили, она перестала ходить на встречи из-за того, что никто из нас не посетил ее бракосочетание с Син Чон- чжуном.
Таон с наслаждением продолжала курить. Я вспоминала, как несколько лет назад все от тех же бывших одноклассниц впервые услышала о похищении новорожденной дочки Тхэрим. Это было не сплетней, а страшной правдой. Няня ребенка ненадолго вышла с коляской, а когда вернулась домой, ребенка в коляске не было. Все находили странным, что няня не заметила пропажу ребенка сразу, ведь коляска должна была стать легче. Однако женщина утверждала, что не почувствовала разницы. Коляска была зашторена, в нижней корзинке для багажа лежали детские вещи, а потом еще пришлось нести сумку с купленными в магазине продуктами: молоком, фруктами, соком, – поэтому и не заметила, что в какой-то момент вес коляски изменился. Отследив путь няни, полиция пришла к выводу, что местом похищения, скорее всего, был магазин, и няня призналась, что оставляла коляску на некоторое время без присмотра в углу за кассой, так как слишком увлеклась перебранкой с одним из продавцов. «Смотрите, – объясняла бывшая одноклассница, проводя ложкой условную линию по столу. – С этой стороны касса и прилавки. А с другой, примерно вот здесь, стояла коляска. Камеры наблюдения фиксируют все происходящее внутри магазина, но уголок за кассой не попадает в зону просмотра. Стало быть, именно оттуда кто-то и похитил ребенка».