Этот период полубреда закончился сразу после выборов, которые, в результате массовых фальсификаций, принесли победу Ельцину. Однажды вечером, когда Эдуард в одиночестве возвращался домой, на него напали трое каких-то типов. Его повалили на землю и били ногами по лицу и по ребрам. Убивать не хотели: хотели бы – убили, но предупреждение оказалось серьезным. Он пролежал восемь дней в больнице и едва не потерял глаз.
Эдуард терялся в догадках: кто же хотел его напугать и почему? Самые серьезные подозрения указывали на генерала Лебедя. Бывший десантник, герой афганской войны, похожий на Арнольда Шварценеггера, но пощуплее, имевший репутацию непримиримого правдолюба и получивший на прошедших выборах третий результат. Многие в России, да и на Западе тоже, считали его чем-то вроде сибирского де Голля. Ален Делон, проявивший неожиданный интерес к внутренней политике в России, в интервью Paris Match объявил, что поддерживает кандидатуру генерала. Эдуард же терпеть его не мог, и прежде всего потому, что больше, чем своих естественных противников, он ненавидит тех, кто стреляет из той же амбразуры, что и он, но более метко. Эдуарда раздражает и то, что Лебедь позиционируется в популярном жанре «настоящий мужчина». И наконец, каков бы он ни был, генерал проявил мужество, открыто выступив против войны в Чечне, и приложил немало усилий, чтобы найти достойный выход из положения. «Лимонка» ведет против него яростную кампанию, и даже если газету с ее 3000 экземпляров, которые читают лишь провинциальные панки и их приятели, нельзя воспринимать всерьез, она дала Эдуарду возможность выплеснуть свое раздражение, как это принято в его стране даже среди респектабельной публики.
Как бы то ни было, начиная с этого дня Эдуард больше не выходит на улицу без охраны в лице трех нацболов внушительного вида. И он такой не один: в России огромное количество людей имеют личную охрану. Однажды в Москве я ухаживал за девушкой, у которой был телохранитель: он вечно маячил у нее за спиной, а когда мы с ней любезничали, сидя в ресторане, он, с каменным лицом, торчал за соседним столиком. По вечерам охранник нес службу под дверями квартиры. Поначалу это раздражает, но потом привыкаешь.
4
Иностранцы, приезжающие в Россию попытать счастья, – деловые люди, журналисты, искатели приключений – вспоминают второй срок президентства Ельцина с ностальгией. Годы 1996–2000 оказались самыми бурными в их жизни. В ту пору Москва представлялась центром вселенной. Нигде больше вы не увидели бы таких сумасшедших ночей, таких ослепительных девушек, таких безумных счетов. Разумеется, если вам было чем их оплачивать. Тех же, кому этот праздник жизни оказался не по карману, просто не принимали в расчет. Но бедняки не взбунтовались, даже когда кризис 1998-го, потрясший экономику страны во второй раз за десятилетие, уничтожил их жалкие накопления. Потрясенные до глубины души, они сидели по своим убогим норам, уткнувшись в телевизор, который их буквально гипнотизировал, с утра до ночи расписывая, как живут богачи в больших городах. Вот роскошная молодая девица небрежно, золотой картой, расплачивается за тарелку суши, которая стоит столько, что учителю пришлось бы работать за эти деньги целый год. Вот компания наглых молодых людей, приехавших в сопровождении целой армии телохранителей развеяться в Куршевель, хохоча, наполняет ванну джакузи лучшим французским шампанским. Обдираловка под названием «залоговые аукционы» оказалась настоящей золотой жилой: Ходорковский, к примеру, всего за 168 млн долларов получил в собственность нефтяную компанию «Юкос», приносившую ему по три миллиарда в год. Теперь олигархи владеют всем, абсолютно всем: их баснословные состояния, заработанные не на новых технологиях, а на добыче полезных ископаемых, не создают общественного богатства и тщательно упрятаны в сетях оффшорных компаний в Лихтенштейне и на Каймановых островах. Глядя на это, можно возмущаться, а можно повторять, как моя мать: «Разумеется, они все бандиты, но капитализм в России только начинается. В Америке поначалу тоже так было. Олигархи – жулики, но своих детей они будут учить в швейцарских колледжах, чтобы те могли позволить себе роскошь быть честными. Вот увидишь. Надо дождаться следующего поколения».
Политику они приватизировали тоже. Мой отважный брат Пол Хлебников написал книгу, где в подробностях изложил историю восхождения Березовского и назвал ее «Крестный отец Кремля», что в полной мере отражает реальность. Триумф Березовского не был скрытным. Самый скандальный из олигархов не упускал случая, чтобы напомнить всем, что власть в стране принадлежит ему, что именно ему дряхлый царь обязан тем, что остался на троне, и, следовательно, он, Березовский, может делать все, что захочет. Оппозиция слаба и раздроблена, народ в ступоре, Эдуард в бешенстве, потому что не знает, куда направить клокочущую в нем энергию. То, что ему намяли бока, его не успокоило. Место Наташи заняла Лиза, двадцатидвухлетняя девочка-панк, очаровательная и изящная, похожая на Анн Парийо из фильма «Никита»: от Эдуарда она без ума. Однако ни новая любовь, ни издаваемая им полуподпольная газета, ни его книги не соответствуют тому, как он представляет себе собственную судьбу. «Если художник – пишет он, – не приходит в конце концов к отрицанию индивидуализма, к пониманию того, что нужна сверхчеловеческая величина, партия или религия, которой он мог бы стать частью, то такой художник остается карликом навсегда. Его ждут тусовки, телешоу, пьянки, пошлость, пустота и заурядная смерть от инфаркта или рака простаты». Что касается религии, то ее он оставляет на потом. Партия у него уже есть. Он не знает, что с ней делать, но это все же кое-что, это – сила, и, чтобы оценить ее масштаб, он решает организовать съезд.
Они пришли, они все здесь. Нет, конечно, не все, в России их 7000, приехали же несколько сотен, зато отовсюду, как на рок-фестиваль. Самые нетерпеливые из делегатов появились на несколько дней раньше, кто-то расположился в бункере, для остальных нашли место в рабочем общежитии. Это было непросто. Так же непросто оказалось и снять зал для съезда. Владельцы помещений все как один сначала соглашались, а на следующий день отказывали: надо полагать, власти им объясняли, что этого делать не нужно. До последнего момента организаторы опасались худшего: что съезд сорвут по какой-нибудь причине, или объявят о заложенной бомбе, или устроят провокации, или запретят без всяких объяснений. Но худшего не случилось, съезд открылся, Эдуард поднимается на трибуну, над которой укреп лен огромный постер с изображением Фантомаса: лидер счастлив. Вот уже три года, как он с группой активистов, не жалея ни сил, ни времени, таскает на вокзалы только что отпечатанные тиражи своей газеты для отправки в другие города, и вот результат: реальные люди, соратники.
Они, конечно, не Зигфриды, как мечталось Дугину, а дремучие, прыщавые, провинциальные подростки, с бледной кожей в красноватых пятнах. Они колоннами маршируют по улицам, а если случится зайти в кафе, то считают копейки и, смущенно потупившись, заказывают один коктейль на четверых: бедные клиенты, которые боятся выглядеть смешными и из страха вызвать насмешки показывают зубы. Не встреть они Эдуарда, быть бы им алкоголиками или преступниками. Он придал их жизни смысл, стиль, снабдил идеалами, и теперь они готовы умереть за него. А он ими гордится. Он гордится, что теперь среди них есть девочки, которые, как отметил Захар Прилепин, или очень хорошенькие, или совсем некрасивые, середины нет, но и самых некрасивых встречают приветливо, а самая хорошенькая принадлежит ему, высокая и гибкая Лиза с наголо остриженной изящной головкой. Она смотрит на него с любовью, а он, стоя на трибуне, говорит, чувствуя, как из зала накатывают волны обожания.
Он говорит, что Россией управляют обрюзгшие, коррумпированные старики, но ее будущее принадлежит им. Знакомая песня. Но еще он говорит им то, о чем много размышлял сам: политическая ситуация в стране еще не созрела. Великий человек отличается от прочих тем – убеждал он этого тупицу генерала Руцкого во время осады Белого дома, – что чувствует, когда настает момент для решительных действий. Но сейчас еще не время. Эту дурацкую коалицию с православными антисемитами и сталинскими внучатыми племянниками надо послать на три буквы. Нацболы еще не готовы взять власть в России. Их время придет, но пока – нет. И все же сидеть по своим углам, почитывая «Лимонку» и бренча на гитаре, они не станут: им есть чем заняться. И не обязательно внутри страны: пора обратить внимание на периферию, на территории, брошенные Горбачевым на произвол судьбы. Там живут 25 миллионов русских, которые были советскими людьми, а сейчас, когда Советского Союза нет, они – никто. Эти люди несли на окраины цивилизацию, а теперь вокруг ислам или, что еще хуже, «демократия». Раньше их все уважали, а сегодня – притесняют, оскорбляют или, в лучшем случае, к ним равнодушны. И это в странах, которые им обязаны всем, которые они полили своей кровью и потом. Ситуация как с сербами в бывшей Югославии. Предатель Ельцин не захотел прийти к ним на помощь. Он не станет защищать 900 тыс. русских в Латвии, 11 млн в Украине, 5 млн в Казахстане. Значит, нынешняя задача нацболов состоит в том, чтобы разжигать на этих территориях протестные настроения, способствовать созданию там сепаратистских анклавов. Главных направления – два: прибалтийские республики и Средняя Азия. В Прибалтике отделения партии уже есть, до сотни членов насчитывается только в одной Риге. Что касается Средней Азии, то Эдуард объявляет, что поедет туда лично, с инспекционными целями. Он не хочет тянуть с отъездом и собирается взять с собой десяток ребят покрепче. Едут только добровольцы.
Поднимается сотня рук. Зал взрывается аплодисментами, энтузиазм зашкаливает. Для самых отважных нацболов открывается новый фронт. Настал исторический момент, думает Эдуард, похоже на тот день, когда Габриэль д’Аннунцио поднял свой героический батальон на атаку Фиуме. Лиза из-за кулис посылает ему воздушные поцелуи.