Большинство греков если и припомнят эти имена, так по злым эмигрантским рассказам. Военные моряки знают чуть больше. Из четверых только один, самый первый -«настоящий» большевик с дореволюционным стажем, политик, бывший глава Донецкой советской республики, которую отдал на растерзание серым германским дивизиям Брестский мир. Остальные – морские офицеры. Они и выстроили Красный Флот. Каков он в бою, станет ясно через пару часов.
В салоне звенит смесь языков, словно не на борт русского корабля поднялся, а попал на межсоюзническую конференцию. Понятно, что французский и английский звучат для того, чтобы союзники поняли, но все же…
Вот пожилой кэптэн склонился к уху молодого адмирала, шепчет:
– При царе было скромней! Бывал я на том же «Аскольде»… Сдается, всей разницы между царскими и советскими русскими – то, что прежние красовались в кителях на английский манер, а нынешним по вкусу американская мода.
Теологос не ответил, только голова дернулась. Нет в нем всегда популярной на море британской закваски. Не умеет он говорить об отвлеченных предметах, когда столицу его страны четыре чужих линкора разносят в щебенку. Одно из последних сообщений из Афин: развернутым перед городом подводным лодкам удалось совершить две удачные атаки, хотя и против крейсеров. Теологос успел порадоваться за доброго знакомого, командира подводной лодки «Главкос». С лейтенантом Егколфопуло до переворота они были на весьма дружеской ноге. Как повлияют на отношения внезапный переворот и взлет новоиспеченного адмирала, угадать трудно. Подводник не одобряет любых левых, а уж коммунистов… А торпеду в итальянский крейсер всадил так, что любо-дорого![1]
Следующее сообщение, увы, было о том, что итальянцы приняли решение о «наказании» строптивого города. Примерно так немцы карали за сопротивление Роттердам, только дуче вместо авианалета устроил расстрел жилых кварталов беглым огнем главного калибра четырех линкоров.
Ничего нового, в двадцатые, когда Италия пыталась отобрать у Греции Корфу, итальянцы тоже требовали от греческих городов капитуляции под стволами корабельных орудий. Тогда правительство из либералов прогнулось. Сейчас, коммунисты – нет.
Теперь свежеиспеченный контр-адмирал вынужден думать: во что обойдется Салоникам его сопротивление? Он ведь ни капельки не верит, что отстоит город. Ему нечем! В бой выйдет. Пока жив, гадов не пропустит – и лишь поэтому не увидит, как второй по размерам и значению город страны превратится в кладбище.
А ему на ухо нашептывают, что рядовой матрос на крейсере, верно, обитает в старинной подвесной койке… Да хоть на палубе вповалку! Нет, в другое время он с удовольствием бы обсудил условия проживания командиров и простых краснофлотцев на советском линкоре, прошелся по помещениям корабля, поговорил с людьми. Сейчас, увы, не до того.
К полудню явится пара линкоров-карателей, и нет гарантии, что если у этих дело не заладится, к ним не присоединятся еще четыре, уже перепачканные в свежей крови. У русских хороший корабль, но он один.
Впрочем, без русских шансов нет. Совсем. Без них – только помирать, пусть и геройски. Если очень сильно повезет, можно немного поцарапать врага, пока их топить будут, да заставить потратить на себя часть снарядов, которые могли бы быть использованы для «наказания» города. Так что вся надежда на союзников, а раз так, то и командовать боем будут они – если вообще осмелятся драться, при таком-то раскладе. Судя по докладам разведки, у них еще есть время. Выжмут сейчас самый полный – успеют выйти из залива раньше, чем итальянцы его запрут. А там… Найти их найдут, бортовые разведчики на крейсерах типа «Тренто» есть, по четыре штуки на борт. Получится ли догнать, вопрос другой: в справочнике «Джейн» у «Кавура» с «Чезаре» и «Фрунзе» указаны одинаковые скорости. Тяжелые крейсера быстрей, но сумеют ли они притормозить советский корабль до того, как пойдут на дно? Брони, которая держала бы русский главный калибр, на них нет.
Скорей всего, если «Фрунзе» уйдет, линкоры дуче займутся городом. Салоники, при всем желании, от них не убегут. Так что, если русские намерены дать бой, следует это решение всячески поддержать, подыскать такие слова, которые утвердят их в решении остаться. Причем – английские слова. У большинства советских офицеров с греческим плоховато.
– Открывайте совет, товарищ капитан первого ранга. Я формально старше по званию, но командир корабля с большими стволами – вы.
Слово «товарищ» он произнес по-русски.
Командир «Фрунзе» молчит, недолго. Задает вопрос:
– Вы знакомы с советской морской доктриной, товарищ адмирал?
Вот и вернулось русское «товарищ». На это слово командир «Фрунзе» даже чуть нажал.
– Вполне, – сообщил Теологос.
Не потому следил, что коммунист, хотя и тайный. Многие следили. Не один Теологос Стратос искренне считает советский флот образцом военно-морского строительства в небогатой стране. Строительство флота «снизу вверх», главный удар наносится комбинированными силами, тяжелые крейсера и линкоры – средство поддержки и добиватели подранков. Англичане и французы всегда презрительно кривились, едва заслышав о русской теории. «Морская доктрина для бедных» ? Так Греция не то чтобы очень богата… Даже, скорей, не то, чтобы слишком нища – и за это «не слишком», прибавим про себя, стоит благодарить фашистского диктатора Метаксаса. При нем хоть голода не случалось! Правда, флот не рос, а уменьшался. Старые броненосцы вывели за штат, но заказали в Англии пару новейших эсминцев, еще два таких же заложили у себя. Жаль, до войны достроить не успели.
Командир крейсера, между тем, говорит невероятное, даже дикое – для всякого, кто не знаком с советской доктриной.
– Мы – здоровенный корабль поддержки. Даже в дальнем рейдерстве дело делаем не мы, а крейсера, большие эсминцы, в крайнем случае, бортовые самолеты. Работа «Фрунзе» – распугать эскорт конвоя или связать боем силы прикрытия, пока другие будут под шумок топить транспорты.
Теологос кивнул. В горле вдруг пересохло. Он уже смирился с тем, что до вечера не доживет, но сейчас ему предложили компенсацию. Место в истории. Он в нее войдет, в иностранных книгах – мелким шрифтом на абзац, в греческих, пожалуй, отжалеют страницу-другую. Как-никак, единственный греческий адмирал, командовавший в бою соединением, включающим современный корабль линии. Жить ему хочется больше, чем прославиться, но отказываться от предложенной чести он не намерен. Если русские настроены драться за греческий город, что остается греку? Сесть во главе стола и открыть военный совет.
Начинают говорить, как принято, с младших по званию. Сегодня это летчик, капитан Андониу.
Встает. Облизывает губы.
– Сегодня день большой проверки довоенных теорий, -говорит он. – У нас, говорят, доктрина Митчелла опровергнута. А я вот не верю. Почему? Мы только оборонялись. Все, что у меня осталось, – четыре пушечных истребителя. Командование морской авиации не успевает перебросить торпедоносцы с Корфу… Однако мне удалось связаться с армейским бомбардировочным командованием.
Речь капитана становится все более и более уверенной.
– Наши действия поддержит тридцать вторая эскадрилья* «Бленхеймов» с аэродрома Ларисы. Там же базируется двадцать третья: PZL, но не с пушками, как у меня, а пулеметные.
Он склонился над картой, показал.
– Сейчас эти машины наносят удары по итальянским кораблям в Сароническом заливе…
То есть по линкорам и крейсерам, которые обстреливают Пирей и Афины.
– … но второй вылет сделают в интересах обороны Салоник. Также в ударе примет участие тридцать третья эскадрилья – легкие бомбардировщики «Бэттл».
И, уже твердо, отрезал:
– Идею удара комбинированными силами поддерживаю. Авиация готова. Пушечные истребители на штурмовку поведу лично. Вот и проверим… обе теории, американскую и русскую.
Неловко улыбается, садится. Короткий скрип стула. Тишина. Очередь за русскими, точней, за Ренгартеном: он всего-навсего капитан третьего ранга. Теологосу это кажется нелепой шуткой. Внезапно воскресающий друг встал, обвел белесыми глазами коллег, словно прощупал душу каждого.
– Проверку теорий поддерживаю. Советская доктрина не потребует от наших кораблей высокой сплаванности -только хорошей координации атак по времени. Это означает, что исход дела будет зависеть, в числе прочего, от хорошей связи. Для ее обеспечения предлагаю…
Связист «Фрунзе» говорит, его греческий академичен, но безупречен. Начштаба отряда эсминцев царапает пометки в блокноте. Теологос изучает лица русских. Он-то понимает, что русские ставят на карту не теоретический вопрос, а жизни. Для них цена боя выше.
*«Мира», если на греческий манер
В отличие от полковника Митчелла, творцы концепции сбалансированного флота живы. Адмирал Петров, адмирал Немитц, адмирал Галлер – если они ошиблись, и советский флот в принципе неправильно выстроен… Теологос достаточно осведомлен о ситуации в Советском Союзе.
Армия, даже сейчас, после чисток, облизывается на флот, мечтает превратить его из самостоятельной силы в «морские силы РККА». Спит и видит возможность отыграться за истраченные на тяжелые корабли миллионы золотых рублей и тысячи тонн стали, за специалистов, которых увели из-под носа, за неприкосновенность в чистках, за беглую английскую и французскую речь морских командиров, за иностранные награды, отхваченные при официальных визитах в чужие порты, за золотое шитье на кителях, за кровавую, но яркую победу в Финляндии, которая затмила далекий, кровавый, сомнительный Хасан. И за вечно презрительный взгляд сверху.
Сколько обидных прозвищ флот придумал для армейских! «Сапоги». «Портяночники». «Кочколазы». «Пожарники» – за красный цвет петлиц. «Карельские топтуны», «толстовцы» – за неудачи в Зимней войне, из-за которых многим морякам и их «пассажирам», морской пехоте, пришлось познакомиться с ледяной водой весеннего Финского залива.
Последнее и самое страшное прозвище: «троцкисты», по имени первого военного наркома. С него ведь пошло. «Красная армия как редиска. Красная снаружи, белая внутри. Флот как редька, весь белый, даже флаг белый, пусть и с серпом и молотом…» Слова Троцкого армии аукаются до сих пор. Но и флот не может позволить себе неудачу!