174.
Берг умел оценивать последствия совершаемых действий, в том числе и своих, и поступать в соответствии с тем, как он понимал целесообразность. Юрий Ерофеев, написавший о Берге книгу, цитирует свою дневниковую запись от 5 февраля 1973 года о его взаимоотношениях с академиком А.Д. Сахаровым: «Пришел к Бергу академик Сахаров с петицией об отмене в стране смертной казни и попросил Берга поставить свою подпись». «Положение щекотливое, – пишет он. – Сахаров уже тогда был Сахаровым: с одной стороны, творец водородной бомбы, с другой – активный борец за гражданские права, за облегчение участи политзаключенных. Берг мгновенно прикинул: хорошо ли будет, если его имя окажется в числе “подписантов”? Получалось: для бывшего заместителя наркома электропромышленности, бывшего заместителя министра обороны СССР – нехорошо. Берг тут же нашелся: “А вы знаете, я, в общем-то, против отмены смертной казни. Более того, я буду настаивать, чтобы в ближайшее воскресенье расстреляли публично, на Красной площади, академика Лысенко!” Сахаров откланялся»175.
Но встреча с Сахаровым еще не скоро, а пока Бергу предстоит пробить нужные для дела решения Президиума Академии наук.
«Осень 1959 года, следовавшая за ней зима и начало весны 1960-го были посвящены в основном подготовке постановления Президиума АН СССР о развитии работ по структурной лингвистике», – пишет Вяч. Вс. Иванов176.
Материалы для этого разрабатывали члены лингвистической секции Совета по кибернетике, которую возглавлял Иванов: за машинный перевод отвечала О.С. Кулагина; В.А. Успенский и В.К. Финн – за проблемы логической семантики и логико-лингвистические вопросы построения информационных языков; Р.Л. Добрушин – за статистические, теоретико-вероятностные и прочие математические методы в лингвистике; Т.М. Николаева – за структурные методы в синтаксисе; И.И. Ревзин занимался дескриптивными методами и теорией перевода; Л.Р. Зиндер – исследованием речи в контексте голосового управления машинами; Ю.В. Кнорозов – работами по дешифровке древних письменностей (с точки зрения использования для этого ЭВМ). За общие вопросы структурной лингвистики и фонологической теории отвечали П.С. Кузнецов и А.А. Реформатский, а план работ по семиотике и теории языковой коммуникации составлял Вяч. Вс. Иванов.
Подготовленные материалы обсуждали, сводили воедино и редактировали под руководством Берга, который и передал окончательный вариант текста в Президиум Академии наук.
«6 мая 1960 года мы были приглашены на заседание Президиума, – вспоминает Вяч. Вс. Иванов. – Опасались, что некоторые из лингвистов, по инерции не жаловавших структурную лингвистику, могут выступить с возражениями. Поэтому специально для участия в обсуждении этого вопроса пришли такие авторитеты, как академик И.Е. Тамм. Помню, что обсуждение предыдущих пунктов повестки дня затянулось, и Игорь Евгеньевич из-за обилия дел ушел, так и не дождавшись доклада Акселя Ивановича.
Когда наступила очередь нашего вопроса, слово было предоставлено Бергу. Он коротко изложил содержание предлагаемого постановления <…>. Возражавших не было; несогласные, если они и были, молчали: авторитет Берга в Академии был велик. Постановление, текст которого предварительно раздали присутствующим, приняли быстро».
В постановлении Президиума АН СССР (№ 452) «О развитии структурных и математических методов исследования языка», принятом 6 мая 1960 года, в частности, говорилось: «Структурные и математические методы исследования языка (структурная и математическая лингвистика) являются теоретической базой для разработки прикладных лингвистических проблем современной кибернетики (автоматическое речевое управление производственными объектами, автоматизация службы информации, автоматизация перевода и реферирования научно-технической литературы, построение информационно-логических машин, конструирование стенографов-автоматов, повышение пропускной способности каналов связи и др.). Применение данных методов имеет большое значение и для развития теоретического языкознания».
Однако, отмечено в постановлении Президиума, «научным исследованиям в этой области до сих пор не уделялось должного внимания. Недостаточное развитие структурных и математических методов в лингвистических учреждениях тормозит практически важные работы по теории и практике машинного перевода, построению информационных языков и информационных машин, логической семантике и другим кибернетическим приложениям языкознания.
Президиум принял ряд мер для ликвидации такого положения. Решено реорганизовать сектор прикладного языкознания Института языкознания в сектор структурной и прикладной лингвистики с группой машинного перевода, а в составе Ленинградского отделения Института создать группу изучения языка математическими методами и группу структурно-типологического изучения языков. Организуются сектор структурной лингвистики в Институте русского языка и сектор структурной типологии славянских языков в Институте славяноведения. В Институте востоковедения создается группа структурной типологии восточных языков, в Институте китаеведения – группа структурно-типологического изучения китайского языка, в Институте этнографии – группа структурного исследования сигнализации, письменности и дешифровки. Особое внимание реорганизуемых и вновь создаваемых секторов и групп обращено на статистическое исследование русского языка и других языков народов СССР.
Координация работ в области структурных и математических методов исследования языка в учреждениях Академии наук СССР возложена на Научный совет по кибернетике»177.
Это был прорыв, официальная санкция на развитие математической – структурной – лингвистики была получена. Высшей – «координирующей» инстанцией был назначен Совет по кибернетике, то есть, по сути, его лингвистическая секция.
Однако, как вспоминает Жолковский, «конфликт скрыто назревал на лингвистической почве. Из нашего “лагеря” пошли разговоры о необходимости объединения всех лучших сил при условии “гамбургского счета”, который, как самонадеянно подразумевалось, будет выгоден именно для нас. На уровне лингвистической секции Совета по кибернетике эту идею вроде бы поддержал наш шеф В.Ю. Розенцвейг, но там ей вроде бы воспротивился вождь “славяноведов” В.В. Иванов. Насколько я знаю, ответная позиция более широкого лингво-семиотического истеблишмента состояла в том, что всякая централизация вредит академической свободе, грозя восстановлением тотального административного контроля над наукой»178.
Это противостояние происходило позже, очевидно, в 1963 году, когда Иванов, все еще возглавляя лингвистическую секцию Совета по кибернетике, уже заведовал сектором структурной типологии славянских языков в Институте славяноведения, который все больше и больше отходил от занятий собственно структурной лингвистикой.
– Это все очень похоже на то, как в современной российской оппозиции никто ни с кем не может договориться, – рассказывал Жолковский. – С одной стороны «Яблоко», с другой стороны – Навальный, допустим. И вот если эту метафору проводить, то Мельчук – это Навальный, а Институт славяноведения – это «Яблоко». Даже с какими-то мандатами в Думе, разрешенными. Или с какими-то правами, какой-то дотацией и так далее. Это был конфликт такого рода. С одной стороны, наверное, это была борьба научных самолюбий, а с другой стороны, какое-то российское неумение толково договариваться, находить компромиссы и осмысленно взаимодействовать. Я думаю, была какая-то линия водораздела на тему, что Мельчук, ну и я как часть его лагеря, – мы делаем дело, мы хотим написать грамматику, семантику и лексикографию, создать программу, которая будет работать на компьютере, всё в самом деле. А они там, в Институте славяноведения, в Академии наук, любят разговаривать, созывать конференции… Это научная жизнь, а не непосредственно сама наука. Вот какое-то такое концептуальное противопоставление. Для Мельчука было принципиально важно, что лингвистика – это не разговоры и тусовки-конференции, а такие-то алгоритмы, модели, программы.
Сразу добавлю, что вся эта критика, имплицитная или эксплицитная, со стороны Мельчука или с моей стороны, никогда не направлялась на Зализняка. Зализняк делал дело. Как любил говорить Мельчук: «Алик, нам очень повезло, что Зализняк не делает то, что делаем мы! Потому что он бы все это сделал быстрее и лучше нас. К счастью, он занят чем-то другим!» А остальные там – это публика, которая любит поговорить, съездить на конференцию.
В одной виньетке я привожу слова Щеглова, сказанные в гостях у Сегала. Сегал был в Институте славяноведения. Я все прошу: «Дима, ну что у вас там нового, ну расскажи!» Дима ничего не рассказывает. Я: «Ну что у вас там происходит?» – «Алик, – говорит Щеглов, – да у них ничего не происходит! Происходит в других местах, – у них об этом говорят!» То есть вся эта критика была в адрес вот такого светского структурализма Инслава. «Что последнее сказал Исаченко?», а не «как написать алгоритм, который сделает то-то и то-то». Примерно такой расклад концептуальных сил.
Пик этого противостояния пришелся на конец апреля 1963 года. После заседания комиссии лингвистической секции Совета по кибернетике, на котором, очевидно, участники резко разошлись во мнениях, Вяч. Вс. Иванов пишет письмо Акселю Бергу: «В связи с тем обменом мнений, который имел место на заседании комиссии 28 апреля, считаю нужным еще раз в письменной форме довести до Вашего сведения, что как член Комиссии и лицо, исполнявшее до нынешнего дня обязанности председателя Секции, я никак не могу согласиться с утверждением, что в советских работах по семиотике имеются ошибки методологического характера. Прошу Вас рассматривать это письмо как официальное выражение моего особого мнения». Письмо это осталось в архиве Иванова, и неизвестно, было ли оно отправлено адресату и это просто черновик, или же оно так и осталось неотосланным. Тем не менее оно ясно свидетельствует о разногласиях членов лингвистической секции Совета по кибернетике относительно путей развития науки.