Изучать кетский язык экспедиция, состоящая из сотрудников сектора структурной типологии и МГУ, отправилась в Восточную Сибирь. Возглавляли экспедицию Вяч. Вс. Иванов и В.Н. Топоров, а участвовали в ней Т.В. Цивьян, Д.М. Сегал и Т.Н. Молошная от Института славяноведения и Б.А. Успенский и Г.П. Коршунова от МГУ. «Летом 1962 года экспедиция уехала, – рассказывает Ревзин, – в секторе остались лишь мы с Таней Николаевой и “фонологи” – Светлана Шур [Толстая], Рита Лекомцева и Тамара Судник. Мы с Таней писали грамматический доклад к съезду славистов в Софии, а “фонологи” писали свой».
«Смешное началось еще в процессе подготовки к отъезду, – вспоминает Молошная. – На экспедицию была выделена достаточно большая сумма денег, которую контролировал тогдашний главный бухгалтер Института Николай Захарович Козловский. Мы брали со склада АН штормовки, ватники, сапоги, накомарники, спальные мешки, палатки и многое другое, бесспорно необходимое для жизни в тайге. Николай Захарович старался позволить как можно меньше, например, он соглашался купить 15 метров веревки (для связывания багажа), но никак не 20 метров. Только с помощью ученого секретаря Института И.М. Шептунова, эмоционально вставшего на нашу сторону, удалось получить эти 20 метров»222.
«Боря Успенский, – пишет Ревзин, – решил обязательно взять с собой ружье. Это вызвало протест Вяч. Вс., который заявил, что экспедиция не будет иметь никакого оружия. Боря заупрямился. Впрочем, как-то это дело было улажено».
– Ружье я взять с собой не хотел, – говорит Б.А. Успенский, – потому что у меня его и не было. Я и стрелять не умею. Хотел я взять с собой финский нож, который у меня был. И он действительно очень полезен. Я был в походах, где этот финский нож меня просто спасал. Я имею в виду не встречу с разбойниками, а костер сделать, и вообще всё. Незаменимая вещь в таких походах.
Когда мы поехали на Енисей, в это время еще собирался симпозиум. Я помню, что я писал в поезде – сидячий вагон до Красноярска – тезисы, и по пути, где-то там в Свердловске или еще где, отправлял их по почте.
Мы не ставили перед собой задачу стать специалистами по кетскому языку. Но мы описали какие-то его фрагменты. Вот эргативную конструкцию в кетском языке я описал, ну, или что-то похожее. Но в целом кетский язык мы, конечно, не описали. Я думаю, он и сейчас не описан.
Эта экспедиция была не только для кетов, но и для нас самих: что-то сделать, чему-то научиться.
Экспедиция прошла с приключениями: и ночевать как-то пришлось в обкоме КПСС в Воркуте, и от пьяного телеграфиста с топором спасаться, и с шаманом встречаться, и в Енисее тонуть. В целом же, как пишет Молошная, «экспедиция на Енисей к кетам должна быть оценена как научно и социально полезная».
– И Владимир Николаевич, и Вячеслав Всеволодович, – рассказывает Т.В. Цивьян, – знали о кетах, когда мы туда приехали, больше, чем сами кеты. Поэтому мы забавлялись тем, что бегали смотреть, как они учат кетов их языку и мифологии.
Симпозиум по структурному изучению знаковых систем«Это была почти что игра»
– Сектор создали, – рассказывает С.М. Толстая, – можно было произносить слово «семиотика». Хотя никто не понимал, что это такое, и до сих пор, по-моему, мало понимают.
– Все люди, которые занимались структурной лингвистикой, – замечает Б.А. Успенский, – знали, что Соссюр говорит о семиотике; о семиологии, но это вопрос французского языка: семиология и есть семиотика. Хочешь изучать язык, думай о семиотике. Можно не думать, конечно, но есть такая вот перспектива изначально. Структурная лингвистика – ну, то есть лингвистика вообще – часть семиотики. В Америке так не думают, потому что они воспитаны на Пирсе и каким-то образом умеют его понимать. Пирс же большой путаник, и американцы вслед за ним считают, что семиотика – это часть логики. А с моей точки зрения – «с моей» я говорю из осторожности, мне кажется, с нашей точки зрения, – семиотика – это предельно общая лингвистика. Вот существует общая лингвистика, а есть общая общая лингвистика. То есть существует некая надлингвистика, которая и является семиотикой, часть из которой – лингвистика.
«Когда в 1962 году готовилась первая конференция по семиотике, – вспоминал М.Л. Гаспаров, – я получил приглашение в ней участвовать. Это меня смутило. Слово это я слышал часто, но понимал плохо. Случайно я встретил в библиотеке Падучеву, мы недавно были однокурсниками. Я спросил: “Что такое семиотика?” Она твердо ответила: “Никто не знает”. Я спросил: “А ритмика трехударного дольника – это семиотика?” Она так же твердо ответила: “Конечно!” Это произвело на меня впечатление. Я сдал тезисы, и их напечатали.
Сейчас, тридцать лет спустя, мне кажется, что и я дорос до той же степени: не могу сказать о семиотике, что это такое, но могу сказать о предмете, семиотика это или не семиотика» 223.
Сам термин «семиотика», впрочем, в то время еще считался сомнительным, в публичной речи его старались избегать. Именно поэтому симпозиум по семиотике официально именовался симпозиумом по структурному изучению знаковых систем. Организован он был сектором структурной типологии славянских языков Института славяноведения совместно с Лингвистической секцией Совета по кибернетике.
«Можно по справедливости сказать, – пишет Т.М. Николаева, – что состоявшийся в Москве в декабре 1962 года “Симпозиум по структурному изучению знаковых систем” был неким взрывом, “катастрофой” в эпистемологическом смысле, шоком. А для подготовивших симпозиум юных сотрудников сектора был он веселым праздником, за который пришлось потом очень долго расплачиваться, в наибольшей степени Вяч. Вс. Иванову и В.Н. Топорову»224.
– Знаменитый скандальный симпозиум по знаковым системам, – вспоминает Толстая, – так называемый симпозиум по семиотике. Уж там такого себе напозволяли все!
«В раннем составе сектора, – продолжает Николаева, – именно в том составе, который и подготовил Симпозиум 1962 года, абсолютно органично объединились люди, пришедшие из машинного перевода, математической лингвистики, с одной стороны (И.И. Ревзин, Т.Н. Молошная, Т.М. Николаева, З.М. Волоцкая), с другой же – как бы далекие от этого “индоевропеисты” (сам В.В. Иванов, В.Н. Топоров, А.А. Зализняк, М.И. Бурлакова [Лекомцева]). Органично вписалась в этот круг и “классик” по образованию, первый аспирант сектора Т.В. Цивьян.
Подобного неожиданного сплава как будто бы в мировой семиотике нет нигде, и это также дает основания для выделения крупным планом именно этого “учрежденческого”, как можно подумать, научного союза. Как видно, все участники этого объединения были лингвистами. Ни один из них за все годы не стал заниматься исключительно семиотикой, оставив собственно лингвистическую сферу, – у всех непрерывно выходили статьи и монографии лингвистически высокопрофессиональные».
– Я принимал там живейшее участие, – говорит Б.А. Успенский. – Симпозиум был организован Институтом славяноведения, но он был для всех, он был открытый. Туда приглашались разные люди.
На симпозиуме было представлено семь секций: 1. Естественный язык как знаковая система; 2. Знаковые системы письма и дешифровка; 3. Неязыковые системы коммуникации; 4. Искусственные языки; 5. Моделирующие семиотические системы; 6. Искусство как семиотическая система; 7. Структурное и математическое изучение литературных произведений.
Первое заседание симпозиума открыл возглавлявший Совет по кибернетике академик А.И. Берг.
– Была полная свобода в выборе тем, – вспоминает Т.В. Цивьян. – Располагались мы тогда в особняке в Трубниковском переулке, у нас была там маленькая комната, в которой стояли, по-моему, четыре стола, и как мы там умещались, когда были какие-то заседания, присутственный день, до сих пор непонятно. И вот мы там обсуждали, кто что хочет докладывать на этом симпозиуме по семиотике. Тогда Андрей Анатольевич Зализняк выбрал дорожные знаки, а я выбрала правила этикета. Это была почти что такая игра. Симпозиум прошел у нас же в институте, после чего последовало письмо из ЦК или из какой-то другой организации, всю эту семиотику прикрыли, уже никаких продолжений и никаких публикаций не было. И только через несколько лет, когда возникли связи с Юрием Михайловичем Лотманом, это перешло в Тарту.
– На симпозиуме по структурному изучению знаковых систем в 1962 году, в декабре, – рассказывает Н.В. Перцов, – я увидел в программе: Зализняк. Думаю: «Нам Шиханович сказал, надо Зализняка слушать». Но тема доклада – «Семиотика знаков уличного движения». Я подумал: «Что же это такое? Лингвист молодой, которого Шиханович нам рекомендует, занимается такими странными вещами!» Ну, поскольку Шиханович сказал, что надо знакомиться и что мы должны ходить на этот симпозиум, я решил, что я, конечно, Зализняка не упущу.
Появляется он на сцене и начинает тонким фальцетом, вернее голосом, сбивающимся на фальцет, что-то такое изящное рассказывать про знаки уличного движения. У него какой-то транспарант висел, чтобы показывать эти знаки, видимо, он дома на ватмане начертил. Я подумал: «Конечно, это замечательно; человек изящный, красивый, молодой, – и я уже знал немножечко о его выдающихся успехах на ниве изучения языков и так далее, – но почему я должен знакомиться с человеком, который говорит о такой странной вещи?!»
– Там было много народу, очень большое воодушевление, – продолжает Б.А. Успенский. – И посреди симпозиума разразился скандал, потому что начальство – всякое начальство, оно как змея: до нее не сразу доходит, что происходит, – вдруг оно поняло, что происходит нечто ужасное, не соответствующее принятым идеологическим догмам. И посредине симпозиума (я вообще других таких случаев не знаю) симпозиум был остановлен на полуслове. Пришло начальство – Шептунов Игорь Михайлович пришел и, ясное дело, закрыл всё.
– Я такого не помню, – говорит Николай Перцов. – Я думаю, это все-таки, может быть, некоторая гипербола со стороны Бориса Андреевича. Но я неуверенно говорю. Мне кажется, насильственно он не был закрыт – там была такая опасность. Я все четыре дня туда ходил. Симпозиум перемещался, он же был не в