Как казалось Кодзи, Юко была склонна к насилию. У нее имелась знакомая, которая приходила к ней, предварительно созвонившись по телефону. Ее звали Кана, ей было около тридцати. Своего рода специалист, она иногда приходила, держа под мышкой кнут. Юко рассказывала потом, какое ей доставляло удовольствие хлестать эту женщину по ягодицам или по груди. Она не могла удержаться от смеха, слушая ее крики и плач. У этой Каны вся спина была изборождена шрамами, а ее груди, кожа на которых была очень тонкой, болтались как у старухи. «Если б только не эта женщина… — часто повторял про себя Кодзи, — если бы только…» Какой, скажите на милость, кайф лупить по сиськам и по жопе молодую девицу? Вспоминая те три недели, проведенные с Фуми в Осаке, он понимал теперь, насколько важными они оказались в его жизни. Фуми было всего двенадцать лет, но она знала все о сексе, включая даже вопросы беременности… За все это время он ни разу нормально не ел, проводя все дни рядом с нею, растянувшись на постели, облизывая ее обнаженное тело… тело двенадцатилетней девочки, которая играла с его восставшим, мокрым, покрытым спермой и слизью членом… тело, которое, словно фосфорическое, ослепительно светилось в лучах заходящего солнца… Ему казалось, что нет ничего прекрасней, чем бесчисленные шрамы, покрывавшие ее спину. Шум компрессора напоминал ему музыку… Уже год, как Фуми жила в Токио.
Не понимая, нравится это ему или вызывает отвращение. Кодзи ткнул парня концом палки прямо в глаз. Парень захрипел и разразился слезами. Он стал что-то предлагать Кодзи, но тот не мог ничего разобрать. Извиваясь всем телом, он запустил руку в карман и протянул Кодзи свое удостоверение личности. Это было удостоверение охранного агентства.
— Гони права, — приказал Кодзи.
— Нет у меня прав, — просипел парень, вывернув для пущей убедительности карманы брюк, куртки и даже рубашки.
Взяв парня за оба уха, Кодзи сказал, что собирается его прикончить. «Я думаю, я сделаю это… Ты сдохнешь… И ты это чувствуешь…» — повторял он, размышляя, сможет он убить или нет. Парень испугался и попытался защищаться. Тогда Кодзи схватил ком земли и запихал ему в рот. Он стал вспоминать, как называется паразит, обитающий в перегное, и перед его глазами выплыло слово «кагемуси». Так по-японски называется червь, живущий в двенадцатиперстной кишке человека. Он был открыт в 1838 году, то есть через год после восстания Осио Хейхатиро, в Милане врачом по имени Анжело Супини во время вскрытия трупа. Названный в честь Супини, у японцев он получил название «Супини-муси». Из его яиц, содержащихся в человеческих экскрементах, выводятся личинки размером три десятых миллиметра. В летние месяцы эти личинки за три-четыре дня значительно увеличиваются в размерах и проникают в организм человека через кожу или через рот, вместе с немытыми овощами. Через два месяца они достигают размеров взрослой особи, то есть одного сантиметра в длину. Питаются кровью. За сутки один такой червячок высасывает около двух десятых кубического сантиметра крови, а сотня паразитов способна поглотить двадцать кубиков. Если его раздавить в пальцах, он буквально взрывается, выпуская из себя целую струю крови. Под микроскопом это сокровище напоминает зерно.
— Ладно, черт с тобой, живи. Но даже не думай о том, чтобы вызвать полицию, — объявил наконец Кодзи.
Парень закивал согласно. Он несколько раз благодарно поклонился и попытался выплюнуть землю, забившую его рот. Кодзи отпустил его и сунул ему в карман удостоверение. Отойдя шагов на двести, он услышал, как парень принялся разговаривать сам с собой. Кодзи напряг слух, но что-либо разобрать было решительно невозможно. Он вспомнил о Фуми, которая работала в lingerie [9] в районах Кабуки-тё и Синдзюку. Теперь ей было уже семнадцать… В свое время Кодзи попытался снова установить с ней контакт и даже обратился к тому старику, что жил в деревне, где круглый год пахло сушеной рыбой. Вспомнив ее номер, он посмотрел на часы. Было почти четыре часа утра, и Фуми должна была быть дома. Кодзи еще ни разу у нее не был. Фуми как-то пришла к нему, но Юко так разозлилась, что ей пришлось срочно ретироваться. На самом деле Юко не может поддерживать отношений ни с кем. Она даже не знает, как подойти к человеку. И приходит в неописуемый гнев, если Кодзи разговаривает или просто смотрит на других женщин. Правда, Кодзи не возражает — ее дедушка хорошо ему платит.
Парень направлялся к шоссе, которое вело к вокзалу. Кодзи еще мог разглядеть его силуэт, но парень так ни разу и не обернулся. Он шел, продолжая выплевывать изо рта землю. «Надо было дать ему еще, — подумал Кодзи. Отпустив свою жертву, он тотчас же начинал сожалеть, что не дал еще… или вообще не убил. — Эх, жаль, черт возьми!» Он потерял парня из виду, подумал и зашел в телефонную будку.
— Алло!
— Это я…
У Фуми всегда был хриплый голос.
— Это я…
Кодзи вдруг захотелось, чтобы Фуми сейчас была одна.
— Кто это?
Но дело в том, что Фуми не могла уснуть, если рядом никого не было.
— Кодзи!
Он понял, что у нее гость. О Фуми он всегда старался думать исключительно хорошо, хотя и не строил иллюзий о ком бы то ни было.
— А, братишка… — раздалось в трубке. Фуми, должно быть, догадалась, что «братишка» только что кого-то хорошо отделал.
«Он всегда звонит мне после того, как с кем-нибудь подерется», — думала Фуми.
XIIIТосихико
Фуми называла этого человека «братишка», но лишь для того, чтобы доставить тому удовольствие… Было четыре часа утра. Она сидела перед телевизором и поглощала онигири и салат с макаронами, купленные в забегаловке на углу. Показывали какой-то американский боевик, но так как она смотрела его с середины, то понять ничего не могла. К тому же онигири, даже тщательно пережеванные, оказались абсолютно безвкусными. Вечером стояла такая холодина, что улицы совершенно опустели, и ее бар закрылся около трех ночи, хотя, как правило, это происходило не раньше пяти. Такое решение хозяин принял после того, как в бар ввалился окоченевший зазывала и объявил, что никаких клиентов они сегодня, видимо, не дождутся. Теперь этот самый зазывала сидел рядом с Фуми. В баре он работал очень давно, ему было двадцать пять лет. Одет он был в свитер с высоким воротом и дешевый костюм. Этот парень часто спал прямо в баре, поскольку не имел другого пристанища. Вообще-то он выглядел гораздо старше, но в Кабуки-те не принято интересоваться такими вещами, как имя или возраст человека. Иногда он ночевал у Фуми, но, хотя они и спали в одной кровати, между ними ничего не было.
В трубке раздавались вопли «братца» о том, как эта «долбанутая баба опять притащила к себе домой очередного козла». «Как будто трудно найти другую тему… Раньше он рассказывал про глистов, но это вроде прошло…» Фуми не слушала его. Не то чтобы сознательно не слушала, а, как говорится, в одно ухо влетало, через другое вылетало. Прежде этот телохранитель «долбанутой бабы» звонил ей куда чаще. Сразу после ее приезда он названивал почти ежедневно, но потом частота звонков стала постепенно уменьшаться, и теперь он объявлялся где-то раз в месяц. Для приличия Фуми задала ему пару вопросов, рассеянно дожевывая кусок онигири. «Ладного скорого». — наконец произнес «братец» и повесил трубку. Он говорил до тех пор, пока до него не дошло, что Фуми совершенно не интересуется его рассказом.
В такие минуты Фуми чувствовала себя истинно счастливой. Она обожала тот момент, когда ее собеседник вдруг осознавал, что его уже не слушают. При этом она испытывала такое ощущение, будто ей удалось незаметно исчезнуть, а человек на другом конце провода не только не обиделся, а и вовсе ничего не понял. Когда-то давно ей очень нравился фильм «Человек-невидимка», но теперь она была уверена, что становиться невидимой по-настоящему ей ни к чему. Ее метод заключался в том, чтобы, предварительно завоевав доверие собеседника, дать ему понять, что он ей больше не интересен, и при этом не вызвать его гнева или обиды. «Ну, позванивай», — бросила в ответ Фуми, убедившись, что кусок онигири у нее во рту окончательно превратился в жидкую кашицу.
Фуми жила в квартире-студии недалеко от башен Синдзюку. Эта квартира ей чрезвычайно нравилась, хоть и располагалась на первом этаже. К тому же окна выходили на оживленную улицу. Плата составляла двести тысяч иен в месяц, включая коммунальные услуги, но для Фуми это не казалось слишком дорогим. Она достаточно зарабатывала в своем пабе, а некоторые клиенты обращались к ней еще и за услугами особого рода…
Зазывала скинул свой пиджак и, попивая пиво, улегся рядом с электрообогревателем:
— У тебя, случайно, нет керосинки?
— Не-а.
— А, ну ладно…
Слово «керосинка» живо напомнило Фуми далекое прошлое. Там, в деревушке на берегу Японского моря, где она родилась и выросла, в каждом доме обязательно была керосинка. Обычно ее зажигали в межсезонье, когда с моря начинал дуть пронизывающий ледяной ветер. Помимо всего прочего, такие штуки были и в доме, где собирались покалякать и попить чайку рыбаки со своими женами, а также в здании местного торгового общества, куда сходились, чтобы убить время, оптовые торговцы морепродуктами. Преследуемая налетавшими с моря снежными вихрями, Фуми приходила домой, и ее встречал запах горелого керосина, смешанный с табачной вонью и винными парами, и комом вставал в горле. Помещение не проветривалось, и атмосфера в нем была нездоровая. И хотя Фуми было нечем дышать, она не собиралась уходить из этой комнаты. Ей почему-то казалось, что она просто обязана находиться там. В окно, несмотря на пятна грязи, было видно темно-серое море и размытые очертания надоевших гор. Снежные хлопья липли к стеклу, мгновенно превращаясь в большие капли… Это грязное, немытое стекло отделяло комнату от остального мира: внутри смрадный воздух, испарения и духота, а снаружи — мокрый, тающий снег… В детстве она часто думала о том, как было бы хорошо оказаться между этими двумя мирами… она мечтала превратиться в это стекло, самой стать границей между внутренним и внешним мирами. Но все было напрасно. Иногда у нее бывало ощущение, будто бы она находится на границе между теплом и холодом. Такое случалось, когда она занималась сексом с незнакомым мужчиной. В тот момент, когда после долгих ласк и поцелуев мужчина извергал в нее семя, крепко сжимая ее тело в руках, Фуми испытывала совершенно особые ощущен