Он прекрасно знал, что никакого "потом" не будет. А Матильда не согласилась, глядя ему прямо в глаза.
- Ты не понимаешь. Мне все известно. И я иду с тобой. Она мне сказала.
Дед стиснул пальцы на ее плече так сильно, что девушка вскрикнула от боли. Мороз хотел сказать: мол, нет и речи, с возмущением спросить, это что же она себе воображает; даже где-то матюгнуться. Только он все время видел глаза Матильды, холодные и решительные.
- Почему? – спросил он. Вновь ему хотелось только лишь понять.
Несколько секунд Матильда молчала.
Может все потому, что я люблю тебя? – думала она, глядя в стянутое страданием лицо Деда. И всегда любила, с тех самых пор, как ты меня выбрал. И дошло это до меня слишком поздно, только лишь тогда, когда к тебе потянулся некто другой. И забрал. А может потому, что я знаю, как сильно я тебя должна была обижать и ранить… когда-то, раньше. Потому что понимаю, все случившееся было одной громадной ошибкой? В которую ты поверил, до конца и от всего сердца. А может… Может, просто потому, что так оно, блин, и надо?
- Что так оно, блин, и надо, - услышала Матильда свой голос. Рассмеялась. – Назови это как тебе заблагорассудится, солидарностью яичников, к примеру. Ну да, я много чего знаю, - прибавила она, увидав изумление в глазах Мороза.
А потом изумление исчезло. Глаза Деда Мороза вновь были ясными, синими и жесткими. Горящими недобрым блеском.
- Ты хоть понимаешь, во что лезешь? И насколько малы шансы?
Матильда кивнула.
Она знала все. Уже познала истину о том, что на свете существуют не только вредные, непослушные детские сказки, невежливые медвежата, не желающие подавать лапку. Что есть сказки и для взрослых.
Пора подрасти, пришло воспоминание. Когда-то она это уже слышала, от долбанного дядюшки-педофила. Вообще-то дядюшка имел в виду совершенно другую зрелость, но то, что говорил, обретало какой-то смысл. Вот сейчас она и стала взрослой.
На свете существуют пугала и упыри. Имеются чудища, такие же, как и мы, дошло до нее. Ведь она уже знал, что тоже не умрет, с того мгновения, как Дед ее выбрал. Именно тогда пересекла она невидимую границу, обрела этот вот дар. Или же проклятие.
Она никогда не умрет. Ее невозможно убить. Это ведь мы чудовища, подумала Матильда. И вовсе даже не лучшие, чем остальные. Даже не лучше по сравнению с мрачным богом, забытым, разочарованным и взбешенным. В которого люди давным-давно не верят, и по причине этого забирают у него все могущество, всю силу. Который в течение столетий небытия мог лишь мстить собственным приспешникам, потому что только они его еще и боялись. Потому что лишь они одни еще верили.
Мрачный бог был хитроумен. Он ушел в беспамятство, и должен был исчезнуть или вернуться в ту бездну, которая его выплюнула из себя эонв столетий назад. А ему не хотелось. Он нашел способ, как вновь сделаться повелителем жизни, смерти и вечного осуждения среди населения, которое давно в него не верило. Он открыл новые методы того, как из мыслящих существ творить безвольных марионеток. И снова он мог ими играться.
- Знаю, - буркнула девица наконец. – Будет трудно. Поэтому, вместо того, чтобы лить слезы, начнем готовиться.
Дед кивнул, не говоря уже ни слова. Было у него осознание того, что легко никак не будет.
Мороз задрал голову, поглядел на зеркальную поверхность стены высоченного небоскреба. В стене весело отражались облака, плывущие по голубенькому небу, прыгали солнечные зайчики.
Матильда встала рядом. Стиснула громадную лапу Деда своей ладошкой в черной митенке, армированной на косточках металлическими плитками. Мороз чувствовал себя не в своей тарелке в длинном, свободном, черном пальто, доходящем чуть ли не до щиколоток. Словно в паршивом кино. Но по-другому он не мог укрыть весь арсенал, который он таскал на себе, и без которого он не мог обойтись. Ему же нужно было пробиться туда, высоко, где в своем номере сидел Он.
Дед пожал ладонь девушки в ответ. И решительным шагом направился к огромным стеклянным дверям с логотипом концерна. Мрачный древний бог сделался олигархом. Ну это естественно, успел еще подумать Дед Мороз.
Первые шаги застучали по гранитному блестящему полу. За ними следующие, быстрые и мелкие. Матильда уже отбегала в сторону, когда Мороз распахивал полы пальто. Следующий стук каблука заглушил щелчок перезаряжаемого ружья. Время, как всегда оно и бывает, остановилось.
Портье вытягивает руку. Ошибка, вместо того, чтобы сразу достать волыну, он, похоже, пытается нажать тревожную кнопку. А ведь похож на разумного мужика, вроде как бывший спецназовец, мелькает мысль. Дед всегда имел наметанный взгляд на такие вещи.
Поправка, портье выглядел как спецназовец. Потому что голова его взрывается, потому что в нее попал заряд крупной дроби. У второго нет таких дурацких идей, он подбрасывает калашникова, и парень даже хорош, невозможно было даже заметить, где он прятал оружие.
Да, он неплох, вот только медлителен. На мраморной стене появляются кратеры прострелов, воздух плотнеет от пыли. Дед слышит скоростной, ввинчивающийся в уши треск М-16. Кровь брызгами летит из груди охранника. Короткий десантный калашников захлебывается очередью, когда уже мертвый палец судорожно сжимает спусковой крючок.
Какое-то движение слева, неудобно, нужно стрелять с полуоборота. Басовый грохот помпового ружья, перезарядка на автомате. Пустая, дымящаяся гильза еще крутится в воздухе, фигура в синей униформе сползает по стене, пятная светлый в жилках мрамор. И последующий грохот, выстрел без участия сознания, достаточно глазу уловить движение. Включая сюда время на идиотские размышления. Все это осуществляется без участия мозга. Того дерьма, что плещет между ушами. Дед завершает мысль, видя очередного типа, который недоуменно всматривается в отстреленное предплечье. И даже находит время на неудовольствие. Целиться можно было и получше.
Забава постепенно завершается, похоже, народ стряхнул с себя изумление. Сухой треск М-16 теперь меняется бубнящими, отмеренными очередями хеклера. Матильда тоже не играется в перезарядку.
Вот теперь уже необходимо перескакивать от одного столба к другому, прикрывать друг друга огнем, чтобы добраться до лифтов. Обломки мрамора летают в воздухе, парят, словно в замедленном кино. Брошенный дробовик падает на пол, но еще до того, как он свалится, у Деда в обеих руках уже ингрэмы[58]. Под ботинками хрустят пустые гильзы и обломки.
Ингрэм выплевывает полную обойму в полторы секунды, к тому же, чертовски не прицельно. Это только в плохих фильмах можно достойно шествовать, и стрелять, и стрелять, и стрелять… Зато он незаменим, когда противника необходимо оглушить, покрыть плотным огнем, прижать к укрытию. Так оно происходит и сейчас, шестьдесят четыре пули выбивают искры из гранитного покрытия. Можно подскочить, опереться о металлическую дверь лифта. Матильда лапает наощупь, никак не может попасть в кнопку.
И тут ее ранили.
Целая очередь пошла прямиков в центр пуленепробиваемого жилета. И одна пуля в плечо, там где заканчиваются кевларовые плитки, где имеется лишь тонкая лента. Энергия попадания развернула девушку словно куклу, бросила на стену. Матильда медленно сползла на пол, на светлом мраморе остались темные потеки.
Дверь широко разъехалась. Дед схватил девушку, затащил ее вовнутрь. И упал на пол, прикрыл собственным телом, когда поток пуль прострочил листовой металл. Лифт тронулся.
Мороз видел, как Матильда пытается захватить воздух, как она давится, как на губах лопаются кровавые пузырьки. Пули из ручного пулемета не преодолели кевлар и керамические плитки, но поломанные силой удара ребра пробили легкие. Он хотел глянуть в глаза, затуманенные болью, но думал только об одном. На сколько этажей они поднялись? И успеют ли до того, как кто-то хладнокровно подумает. И отключит лифты.
Вдох, глубокий и раздирающий до боли. Дед опустился на колени сдирая с себя длинное пальто. Мороз вытащил пистолет, свой глок. Кроме него ничего не осталось. Ну, почти ничего.
- Оставь меня, - шепнула Матильда. Слова Дед узнал, скорее, по шевелению губ, чем услышал.
Мороз медленно кивнул, глядя в расширенные зрачки. Он знал, что оставит. В противном случае – все пойдет понапрасну.
Зазвучал гонг, продырявленные пулями алюминиевые двери со скрежетом раздвинулись. Он прибыл на место, успел.
Дед мог уже перестать спешить. Было ясно, что этот его ожидает, позволив, чтобы Мороз добрался сюда.
Бог Мрака сидел за громадным письменным столом, мелкий и незаметный, так себе, седеющий пожилой мужчина с очаровывающей улыбкой. Как будто бы он приветствовал контрагента одного из лучших, которых удостаивают чести личной встречи.
Дед остановился посреди огромного, словно теннисный корт кабинета. Он всего лишь хотел поглядеть в глаза маленькому человечку, а точнее – демону в людском теле. Увидеть, что в них скрывается. Вот как выглядят глаза кого-то такого, кто… Поглядел. И не увидел в них ничего. Глаза были самые обыкновенные.
Но ждать чего-либо не было смысла. Мороз поднял глок, тщательно прицелился, точно в лоб, над очками в тонкой золотой оправе. Нажал спусковой крючок. Раз, второй. И еще раз.
Пистолет подпрыгивал в ладони под действием отдачи, изображение ничем не примечательной фигуры заколебалось, свет странным образом преломлялся. И тишина.
Еще звенело в ушах от выстрелов, как раздался смех. Тихий и культурный, вовсе не демонический.
- Предполагаю, что пули были освящены? – Бог Мрака с давным-давно позабытым именем поднял одну из деформированных, еще горячих пуль, что валялись на столешнице. – Огромная ошибка. Ты слишком начитался Нила Геймана. Так там ведь было про американских богов, придурок.
Он покачал головой и издевательски скривился.
- Ты даже глупее, чем я думал. Здесь я был еще до того, как построили пирамиды. Еще до того, как галилейский приблуд