В тот день я решил повторить прежний алгоритм, не придумывая ничего нового. Попробовать ещё раз, потом снова, а потом опять и так далее. Обычно это даёт результат, хотя и требует некоторого упорства. Как сказано, «стучите и отворят». Мне нравится выражать иначе: «У дятла голова не болит». Вселенная благоволит настойчивым. Помощь сама пришла, откуда не ждали.
Завидев невдалеке назойливое, как птичья клякса на лобовом стекле, яркое движущееся пятно, сразу подумал – наш шанс. Навстречу семенила нетвёрдой походкой растрёпанная лахудра в жёлтом халате, на ходу вопрошая: «Шо привезли? Даёте шо-нибудь? А мне? Мы бедствуем. Да давайте шо угодно». Блаженны нищие духом. Молодая, но уже с испитым лицом, в шлёпках, несмотря на ёжистую осеннюю свежесть, вислой грудью под мужской майкой, с ходу взялась решить проблему: «Нина Михална? Не помню. Ща найдём». В её словах сквозила надежда на дивиденды, целенаправленное неравнодушие всегда корыстно. С полчаса побегав за ней, нашли искомый адрес. Но пенсионерки не оказалось. Что ж, тоже результат. Можно попробовать ещё раз, потом снова, а потом опять. Схема рабочая.
Поддатая шлёндра стала волноваться, что останется без вознаграждения, я успокоил её, дав сотню на пузырь и продукты, чтоб не была голодной. Люди вокруг нужны нам лишь для чего-то. Сказал ей – если узнает, точно ли здесь живёт пенсионерка, время, когда та дома, и найдёт способ связаться со мной, одарю всеми богатствами.
– Пятьсот деньгой и продукты! – зарядила она.
Я примерно на то и рассчитывал, запросы алкомузы оказались невелики. Бинго! Кроткие унаследуют землю. Я посмеялся и стал писать на листке номер.
– Да знаю, знаю, милый, – перебила она, когда попробовал инструктировать. – Найду кого-нибудь, напишут тебе.
Ишь ты… Понятно, не хуже меня в курсе, как передать весточку, а ведь даже телефона нет. Человек легко приспосабливается ко всему. Отсюда километров десять до места, где ловит связь, плюс лезть повыше, ждать, выискивать волну. Те, у кого есть телефоны, раз в сутки снаряжают посыльного, чтоб вывез аппараты в зону связи, где отправятся их СМС и пиликнут ответные. Я вежливо улыбнулся её деловой уверенности.
– Симпатишная? – неожиданно спросила она и игриво скосила глаза.
Посмотрел на неё пристальней. И Соломон во всей славе не наряжался так. Хотел сказать «была когда-то». Не решился обидеть. Не делай другому того, чего не желаешь себе. В конце концов, её раскатали обстоятельства. Может, окружение. Может, добила война.
– Этанол красоты, – хмуро отшутился я.
Не считала юмор. Ну и хорошо. Не имеет значения. Известно, что скажет дальше.
– Хочешь расслабиться?
Улыбается, чуть набычив голову. Уже переигрывает. Готовая тут же сказать «недорого». Бедное человечество.
Подумалось, ведь если вся эта война закончится ядерным пеплом и вдруг выживу один среди немногих, найду это чудо, которое тоже выживет, как и все неприкаянные, взойду на этот холм. И назову её по имени, и начну новое человечество. Ибо любовь есть необходимость.
– Если все языки умолкнут и знание упразднится… Прекратятся пророчества… Утихнут кимвалы звучащие и медь звенящая… И обратимся лицом к лицу… Кто был в младенчестве, станет мужем и…
– Мужем-то не обязательно…
Я знаю. Отвёл глаза. Птицы небесные. Не сеют, не жнут, не делают запасов… Под лобовым – Гюго. Закладка на главе «Взгляды человека, выброшенного на обочину жизни». Кивком попрощался с молодой выпивохой, поднял стекло, поехал. В зеркале видел, как махала вслед, поставив пакеты на землю.
Спустя неделю от бывшей красивой девушки пришло сообщение. Всё было указано чётко. Назначив день, мы выехали и действительно застали Нину Михалну на месте. Но, как ни странно, поблагодарив, она отказалась от помощи и контактов.
– У меня нет родственников, – огорошила она.
Обеими ладонями поправила голубой платок на волосах. Не такая уж и старенькая. Сухая и аккуратная, лет около семидесяти, выглядит крепко. Платок приспущен на затылок, обнажая седину. Сухие руки без конца одёргивают карман куртки. Наверное, волнуется. Хотя причин нет.
Чуть смущаясь, добавила – не откажется от любых книг. Телевидения и интернета нет, скука. Плюс тоска по родному языку, в последние годы русское слово здесь было дефицитом. И конечно, книга позволяет отвлечься от реальности. Здесь все спрашивают книги.
– Книг с собой нету, – смалодушничал я. Одна-то у меня была.
Нина Михална кивнула. Странная вышла ошибка, подумал я. Адрес и имя совпали. Может, настолько дальние родственники, что она и предположить не может? Однако и сам не мог назвать ни имени, ни места жительства искавшего.
Когда уже шёл к машине, меня догнала бывшая красивая девушка и схватила за локоть. Я думал, начнёт о прежнем, но она стала нашептывать:
– Есть сын у неё, уехал, когда отступали, – скривила кокетливую улыбку и прильнула головой, напрашиваясь, чтоб потрепал, как щенка. Пахнуло самогонным духом.
Суперагент. Ответственно подходит к заданию. Я заботливо запахнул ей халат, чтоб не продуло. Случайный человек. В конце концов, все люди случайны. Усмехнулся.
– Нина Михайловна, – окликнул пенсионерку.
Та вежливо не входила в дом, ожидая, пока гости уедут. Теперь, помедлив, спустилась с крыльца к калитке, вздохнула, начала рассказ. Оказалось, нам пишет её сын, но она не желает его видеть и слышать. Проклял её, назвал «сепаркой», сказал, что у него больше нет матери и именно из-за таких, как она, война. «Ты мне не мать. Так и сказал. Ты мне больше не мать, говорит». Она уговаривала остаться, но тот бросил её. «Сдохните здесь, сепары». После штурма прошло уже много времени, но интересоваться её жизнью он стал только сейчас.
– Наверное, его просто дом интересует. Он хотел забрать документы на дом, я отказала, – добавила Вера Михайловна.
– Может, хотя бы видеопослание? Мол, жива, всё в порядке, ничего не нужно. Он же волнуется.
Нина Михайловна грустно посмотрела на меня, не нашла слов, просто покачала головой.
Ну что поделать? Человек не хочет, не заставлять же. В конце концов, вычистить из себя любовь – это тоже любовь. Как аборт.
Немного помявшись без особых слов, простились, поехали.
– Заезжай, если что, – крикнула вслед Жёлтый Халат.
Вся эта история немного попортила настроение. Добрые дела хочется делать, когда усилия приносят результат. Но тесны врата, и узок путь. Иногда опускаются руки. Перестаёшь верить в людей. Удручают не конкретные ситуации, а то, что такое сплошь и рядом. Мать и сын – он бросил, она не хочет мириться. «Бывает, – говорю я себе. – Ничего необычного». Ничего необычного, ничего необычного… От такой мысли погано.
В зоне связи я написал сыну Веры Михайловны о встрече. Получил в ответ просьбу позвонить в любое время. Почувствовал раздражение, но, как говорится, «если возложили на тебя повинность сопровождать на версту, иди две». Спустя пару дней, имея устойчивый интернет, набрал номер.
– Зачекайте хвылыну, – услышал бодрый девичий голос. И спустя несколько секунд по-русски: – Алё! Извиняюсь, не могла разговаривать. Насчёт Веры Михайловны?
– Да, но ожидал услышать её сына.
– Я волонтёр, – ответила девушка, – он обратился ко мне, я нашла вас. Он хотел бы переговорить с матерью. Может, уговорите?
Она добавила, что им трудно поверить, когда мать не хочет перекинуться хоть словом с сыном. Такая ситуация кажется подозрительной. У них сложилось устойчивое убеждение, что мать запугана, боится разговаривать. Ведь у нас тоталитаризм. Всякое рассказывают… А сын любит, переживает, жить спокойно не может. Просто хочет убедиться, что мать в порядке.
Такой накат расстроил ещё больше. Стал убеждать, что дело обстоит вовсе не так, но коллега не верила. Предположила, что мне ситуация может казаться нормальной, но «со стороны видней».
– Поверь, человек как огурец – в каком рассоле полежал, таким на вкус и становится. Ты просто уже не видишь… И не может быть, что интернета нет. У нас везде. Вы просто под колпаком, – сказала она.
– Может, вы там под колпаком? – Я стал сердиться. – Ладно, кажется, не о чем разговаривать. Желаю удачи в добрых делах.
– Эй, подожди. – Она чуть сбавила тон. – Я знаю, ты, может быть, боишься. Телефон на прослушке? Ни слова о политике. Подумай – вот мать и сын. Пусть они просто услышат друг друга. Одно ведь дело делаем. Волонтёры мы или нет?
Помолчали. Она нажала на сброс.
Надо признать, разговор с коллегой с той стороны меня зацепил. Возмутил. «Под колпаком», «люди-огурцы». Может, я что-то не понимаю? Захотелось доказать – непонятно что, но доказать. И подкупающее «волонтёры мы или нет?». Нашла на что надавить. Я купился.
– Ну зачем же вы это делаете, зачем? – всплеснула руками Вера Михайловна, когда увидела меня спустя пару недель и услышала моё предложение.
Знала бы она, сколько было приложено усилий, чтоб добыть часик спутникового интернета. Такое бывает только у блашников, то есть операторов БПЛА, и то только трофейное. Высшим командирам не объяснишь благородный порыв, не связанный с военными задачами. А ещё более высшие считают своей задачей пресекать любые инициативы, даже военные, обосновывая это тем, что «здесь армия, а не…». Поэтому на их совести уже тысячи жизней. Если честно, я бы таких расстреливал.
Так долгожданный разговор всё же состоялся. Благо блашники очень плотно дружат с нами, потому что всё, чем они воюют, сделано и поставлено энтузиастами. Родственниками, волонтёрами, неравнодушными. Бойцы с вынужденным пониманием отнеслись к нашей просьбе, напрягли смекалку и, не ставя в известность начальство, организовали связь в назначенное время. Старая истина – делаешь добро, не учиняй шума.
Стоял погожий осенний день, ребята разматывали провода, Вера Михайловна одёргивала подол куртки, не зная, куда деть руки, а я смотрел на далёкие дымки, хорошо различимые с этой высоты и кажущиеся такими мирными. Когда всё было готово, набрал номер. Раздался уже знакомый голос: