– … нет, было большое, огромное, мистцевое, не видали? «Не, не бачили», – говорю. Он застывает, такой, настороженно, уходит. Канец, всё понимаю, городские сумасшедшие везде есть. Забавные даже… Но я и дома таких избегаю…
Стал что-то заинтересованно рассматривать на сигаретной пачке. Я непроизвольно стал оглядывать свою. Наверное, эмпатия. Всё же интересно, что там за дедушка и какое сердечко ищет.
– …сторонюсь таких. Нехорошо как-то рядом. Смотреть спокойно не могу. Если вижу попрошайку, фрика какого-нибудь или даже музыканта уличного, на другую сторону дороги перехожу. Но это всё так, баловство. Здесь что-то другое.
Разлил из фляжки остатки, поднял без чоканья.
Я задумался про юродивого дедулю. Что он ищет? Может, тоже заметил? Может, просто так выражается, называя это «городским сердечком»? Ведь и вправду пропало. Только не «сердечко». Целая гора здесь стояла, или террикон, не разбираюсь в этом. А теперь нету. Я же сюда и стремился, потому что воспоминания из детства. Всегда тянет к местам, с которыми когда-то разделил одиночество. Был здесь юным, поднимались с дядей, а потом и один несколько раз. Была гора, покрытая высоким кустарником, вилась тропка на вершину, поднимешься – дух захватывает. Даль полей, извилистая лента Донца, россыпь городов агломерации. Помню, дышалось наверху легко-легко. Лучи солнца искрились. И сразу начинало мечтаться легко, непринуждённо. Нет места, где бы мне мечталось само, только там. И вот исчезло.
– Каток по ним прошёлся, мама дорогая. «Города целыми не отдавать». Вот это приказ, бля. Помнишь же, «Азот» взяли когда? Как вмандячили по ёмкостям…
Я помнил.
Шлёпая тапками, прошла к стойке девчонка-официант. Он бросил взгляд на неё, потом на меня.
– Оранжевые облака. А отошли за реку, и давай с Лисика город складывать…
Я снова стал рассматривать надпись на сигаретной пачке. «Инсульт. Подробнее о последствиях, тел. 88002000200». Может, позвонить?
Из детства не помню точно, где была гора – со стороны Новодружеска или со стороны Волчеяровки. Но суть в том, что ещё недавно я её видел. Серая шишка под облаками на горизонте – Лисичанск тогда в полуокружение взяли, я с юга был, после Попасной заходили на Камышеваху. Оттуда уже было видно мою гору. От Камышевахи, кстати, не осталось ни хера, кроме названия. Жёсткая битва была. На обломке последней уцелевшей стены размашисто написано: «Любви нет». Вроде сначала и не придал значения, мельком как-то, а потом царапнуло глубоко. Из головы теперь не вылазит.
– Это ещё что, – продолжил он. – Вон здесь, в «Орхидее», пыточную обнаружили. Это как, блядь? У меня подгорает аж. Как развидеть? Кажись, сам буду завтра ходить: «Ой, пропало, пропало что-то, не видели?» Сердечко или там вайра какая-то, без которой не жизнь. Или, наоборот, успокоюсь. Буду воспринимать ровно – ну пыточная, с кем не бывает. Кажется, уже выгорело всё. Усталость какая-то. Ты вот скажи, это нормально?
Что тут ответишь? Помолчали.
– А ваще, смотри – если избегаю смотреть на такое или даже попрошаек сторонюсь, может, ещё не конченый, неравнодушен, поэтому и сторонюсь? – Он поднял взгляд на меня, повесив паузу.
Скорее всего. Просто стараемся избегать участия.
Помню, как на свою гору смотрел, пока приближались. Сначала в оптику, потом и невооружённым взглядом. Иногда облачность так складывалась, что размывало всё, будто и нет никаких терриконов, просто дымка. Но обычно чётко – серая громада.
– Или уже скворечник поехал, вот меня и колотит?
Компания в углу решила продолжить выпивку. Один из военных настаивал на шампанском, женщина хотела что-то иное. В конце концов уступила. Разговаривает нарочито громко. Даже искусственно. И уже чуть пьяно. Значит, не хочет переводить разговор в личный, старается сохранить дистанцию, оставить разговор открытым, общим.
– С другой стороны, если взял нервы в узду, взираю на всё спокойно, это, что ли, будет нормально? Мне кажется, ещё хрен знает.
Звякнул стакан, вскрикнула женщина, мы оба посмотрели туда. Ничего особенного, плеснули до края, пена забугрилась по кромке стола. Женщина явно старается, чуть переигрывает. Мужиков так быстро шампанское не берёт. Я представил себя на месте той женщины. Квартира, допустим, уцелела, правда, пока без электричества, воды и отопления. Получила единоразовую выплату. Ищет работу, пока что подала заявление в собес на поддержку. Ребёнок, слава Богу, уже подрос, наверное, отправила на Большую землю по соцпутёвке. Вот военные. Может, зацепиться за кого-то? Понятно, им только одно. Но что предложат? Нежность здесь в дефиците, им тоже придётся постараться.
– Ну чё молчишь? – переглянулись.
Мне хотелось ответить, но мысли занимала гора. Может, и вправду пропала? Конечно, детские воспоминания путаются. Но ведь чётко помню, была. Что я видел на горизонте, пока приближались?
Женщина за столиком в углу засмеялась, я глянул в ту сторону. Воздаёт восторг всем нехитрым шуткам служивого. Тяжело, наверное, – в душе ей не до шуток. Ещё раз прочёл надпись на сигаретной пачке. Ничего нового. Содержит системные яды, канцерогенные и мутагенные вещества.
Он снова:
– Ну ты мне скажи. Вот с этой стороны города пыточная. С другой стороны – расстрельная. Заезжал же в Сиротино на АЗС? Ну да, где «Правый сектор» написано. ТВ туда теперь через день, им только дай. А потом небось сидят – как такое покажешь? Связанные, без конечностей, разлагаются…
Думаю, мужик за столиком в углу щедрит и подкатывает тоже не просто так. Она, может, полагает, что только по похоти, приткнуть и разбежаться. Но пристроить писюн по нужде всегда можно. Это юным, у которых гормон крышу рвёт. Взрослым надо другое.
– …слышь, как звучит само… – продолжил голос рядом, – без конечностей, без конечности, бес конечности, бес конечности, нести кости, нести кости, бесконечно, бес конечно, бес конечно, бесконечно кончены. Во, бля. Это уже клиника, не?
Тому вояке нужен не перепихон. Просто человек мертвеет без заботы. Человеку нужно быть нужным. На войне тем более. Невозможно без конца отправлять снаряды в сторону людей, не получая подтверждения – для чего это. Ради кого. Так можно с ума сойти или атрофироваться до робота. Хочется приближать конец войны ради кого-то. Быть нужным. Позаботиться, насколько возможно, о ней и, конечно, о её ребёнке. Потому что всему нужен смысл. Лишь он оправдывает существование.
– Может, распинаюсь тут не за то, что чокнутых много, а боюсь сам присоединиться?
Как гора пропала, места себе не нахожу. Будто в мире разомкнулось что-то. Баланс нарушен. Будущего нет. Спроси у любого сейчас – есть будущее? Отмахнётся. Утеряно. Даже не туман, а просто нету. Ни у кого. Прожили сегодня – и слава Богу. Может, и была гора, просто артой или ФАБами раскидали. Вот в сторону Белогоровки тонны чугуна летели и летят, уже ландшафт поменялся. Что, если она стояла, просто не знали, что её трогать нельзя?
– Вот, кстати, Сиротино тоже. Такое себе. Однажды притормаживаю, хотел спросить, как в сторону аэродрома. Ещё стекло не успел опустить, девушка молодая как бросилась бежать и лицо прикрывает. Это что это вообще? Что она там пережила?
А ведь думал, доберусь до тебя скоро, взойду и встану наверху. Ничего специально думать не буду, пусть само мечтается. А приблизились – нету её. Не могу понять. Несколько терриконов стоят, но они невысокие и лысые совсем. Спрашивал у местных – была тут гора? Они говорят, путаю что-то. Но всё-таки уточняют – где именно исчезла? Значит, где-то исчезла? Может, просто скрывают?
– И реально, понимаешь, я уже спокойно на всё это гляжу – ну так, значит, так. Это щас выпил малех, разболтало. Конечно, переживаю, думаю над всем этим. Но чувствую, лишился чего-то, что было во мне. Как будто выскребли. Аборт, блядь. Чего-то лишился. Уверенности, что ли. Не знаю.
Похожие чувства. Тоже будто что-то вынули. Ведь помню, был, стоял, помню, как дышалось наверху. Видел и недавно – вот-вот, уже скоро. Как ни крути, должно быть в мире место, чтоб просто мечтать. Где-то должно быть. Иначе как жить? А теперь – бац, и нет. Что-то тут не так. Какой-то обман.
– И этот, с сердечком… Да просто чуть в неадеквате. Шок у него. Тут крыша у кого хошь поедет. Ведь ясно, чердак съезжает, чтоб уйти от действительности. Самозащита такая. Глаза-то видели. Вот и чудные теперь.
Позавчера ненаглядной своей звонил, связь здесь редко, отчитаться, что всё нормально. Напирать стала. Требует сказать, когда вернусь. Вроде сроки есть, но откуда знать? А она – нет, скажи и всё! Говорю ей, что не всё так просто. А она – нет, я извелась вся, хочу знать точно! И ещё: «Ну соври хоть! Что у тебя – сердца нет? Даже пообещать не можешь!»
– Ты скажи, может, и вправду пропало?
Задумавшись, не сразу заметил, как подошла женщина от соседнего столика и тихо опустилась на стул. Смотрит прямо в глаза, будто должен что-то сказать ей. Здрасте. Помолчала, коснулась пальцами моей кисти и, не отнимая руки:
– Всё сидишь здесь, молчишь. Всё нормально?
Нужно ли что-то отвечать? У меня-то в целом нормально. Вот переживаю за всякое, даже и за неё немножко.
– Общаемся, – говорю. – Я вообще-то не один.
– Да? С кем? – Она повернула голову и осмотрела кафе.
Я тоже огляделся. Над барной стойкой высился русый хвост официантки с ниточками наушников. Сидит, смотрит мульт или кино. Столик в углу убран. Из посетителей, кроме нас, никого. Наверное, все разошлись.
Бог, или как его там
Я ехал. Она положила ладонь поверх. Так всю дорогу до самой постели. Нет, я ничего такого. Хочу сказать, понял, мы связаны. Не знаю чем. Это как судьба. Рок. Она просто первее это почувствовала. Я ведь тогда и не понял сразу, что произошло.
Свист, бахает. Как сдувает что-то. Бац, уже валяешься враскоряку. Не понимаю что где. В голове мешанина. Она как фурия носится. Совсем не такая была. Давай, кричит, давай. Что давать? Куда бежать? Потом сообразил – я в форме был, к кому ей ещё обращаться? Ну и чего. Ничего. Багажник там распахнул, побежал туда-сюда, сам уже ребятам моим кричу что-то, командую. На куртку стали мы его этого. Укладывать, короче, но там уже мясо. Лет шестнадцать, наверное. Нет, не сын. Это позже понял. Я не доктор, конечно, но спасти было уже никак. А она всё кричит – быстрее, быстрее, едем, едем! А у того артерия прям видно, как пульсирует. Можно сказать, ещё живой был. Но, конечно, уже всё. Объяснять было бесполезно, она бы не поняла просто. Но ведь так и лучше. Что-то делать, чем стоять просто, смотреть. Вообще не знаю, как в таких случаях себя вести, куда девать. Места в машине, естественно, не осталось, я ребятам махнул на располагу двигать, сам погнал. На блокпостах, считай, и не тормозил, достаточно было назад показать. По Сосюры шпарю, а сам думаю, как мы его тащить будем, там же с проспекта метров пятьдесят по буеракам. Где-то есть заезд, но искать надо, время уйдёт, я не был ни разу. Она пальцы сжала, кулачки аж белые, сама где-то не здесь, вперёд взглядом сверлит, а у меня в голове – интересно, длинные у неё ногти или нет, не обратил внимания, ведь так сжимать – можно и ладони проткнуть. Лак ещё ничего, если гель-лак, точно поранит. Если, допустим, у неё маникюр, симпатичная она или нет? Не могу п