– Аллея имеет решающее значение, – заключил андроид, когда они сворачивали лагерь. – Темпоралы сами по себе – явление, но кто-то сформировал из них устройство, расположив в определенном порядке.
– Значит, нельзя исключать, что Аллея Темпоралов служит не только для связи?
– Да, – согласился искусственный интеллект. – Знать бы, кто ее создал? Когда? В каких целях?
Внутри хондийского корабля царил влажный и теплый сумрак.
Стены отсека, где жил Егор, сочились капельками желтоватой полупрозрачной жидкости.
Он осмотрелся. Предстоящая часть эксперимента вызывала отвращение, но железы на ладонях уже источали хемосигналы, продолжая программировать корабль. Пришлось вспомнить многое, вновь окунуться в эмосферу тех страшных лет, когда он в одиночку управлял хондийским крейсером, ставшим последним убежищем для пятисот человек.
Сейчас, конечно, все происходило намного проще, быстрее. На него не давил груз ответственности за жизни колонистов, да и опыт, полученный в те годы, никуда не исчез.
Хондийские метаболические препараты для человека являются либо смертельным ядом, либо мощным наркотиком. С этой проблемой столкнулись сразу же после захвата крейсера, но сумели решить путем внедрения образцов человеческой ДНК в системы жизнеобеспечения отсеков и палуб.
– Иди наружу, следи за темпоралами, – приказал Егор андроиду. – Пока я остаюсь в сознании, постоянно докладывай о любых изменениях в их аурах, понял?
Искусственный интеллект кивнул и исчез во влажном сумраке шлюза.
Егор разделся, лег на жесткое ребристое ложе, прижал ладони с набухшими железами к ответным частям бионической конструкции. Теперь все параметры жизнедеятельности его организма контролировались и записывались нейронной сетью корабля.
– Я снаружи, – раздался по связи голос искусственного интеллекта.
– Опиши, что видишь?
– Все как обычно. Темно. Две колоннады света.
– Сигнатур ты не замечаешь?
– Нет. Холодный белый свет. Структур темпоралов не вижу.
– Продолжай наблюдать. Некоторое время я еще буду в состоянии принимать твои доклады. Потом погружусь в транс, но ты не вмешивайся ни при каких обстоятельствах. Хондийский корабль сам приведет меня в чувство. Все, начали. – Егор повернул голову, слизнул несколько желтоватых капелек с бугрящейся стены отсека.
Он ощутил безмерный, всеобъемлющий покой. Его сознание стало легким, будто перышко. Заботы, тревоги, горести, надежды – все исчезло.
Расширитель сознания и модуль технологической телепатии не смогут адекватно работать. «Мой мозг сейчас под сильнейшим химическим воздействием». Егор все еще продолжал мыслить связно, он понимал, что делает, помнил о цели своего эксперимента.
Сон обрушился на него, как черный дождь. Капли, состоящие из мрака, постепенно заполняли окружающее пространство, превращались в вязкую удушливую субстанцию, он тонул в ней, барахтался, но не мог всплыть, движения были медленными, вялыми, он чувствовал упругое сопротивление какой-то среды, а затем просто отключился, потерял сознание.
Глава 3
Пандора
Окрестности Аллеи Темпоралов…
– Ну как? – Егор, пошатываясь, вышел наружу.
– Никакой реакции, – отчитался андроид. – Ты провел в беспамятстве почти сутки.
– Голова разламывается. И мутит.
– Тебе нужно сделать перерыв. Нормально выспаться. Поесть. Давай опять вернемся во временный лагерь?
– Нет. Сейчас приду в себя.
– Куда торопишься, Егорка? Здоровье ведь не железное. – Андроид помог ему сесть на перевернутый пластиковый ящик. Рядом уже стояла фляга с водой, на чистой дощечке лежало мелко порезанное холодное мясо, заготовленное впрок.
– Нет, хочу поскорее покончить с этим. Ты разобрался с адресацией? Если я попытаюсь сознательно открыть канал внепространственной связи, мне нужен адресат. Что использовать? Коды имплантов? Наизусть я знаю только несколько. Русанова. Родьки Бутова да Пашки Стременкова.
– Коды имплантов не пойдут.
– Почему?
– Жив ли Русанов – неясно. Родион и Павел вообще находятся в ином потоке времени.
– Но ты сам говорил: пространство и время неразрывно связаны! Если темпоралы – часть структуры гиперкосмоса, то я…
– Не горячись, Егор. Попытка преодолеть сдвиг времени, наладить связь в границах Пандоры или околопланетного пространства – задача слишком сложная. Нам же необходим простой и внятный результат. Надо повторить уже известные условия.
– Тогда я не понимаю, как установить связь? – развел руками Бестужев. – Посылать запрос в никуда?
– Рогозина помнишь?
– Такое вряд ли забудешь. – Егор сделал пару глотков воды, заставил себя съесть холодный кусок мяса. – Предлагаешь установить связь с ним? Повторно?
– Есть идея получше. Ты ведь запомнил образ его сына – Дениса?
– Да. Он перед глазами стоит как живой. Только вот когда отец его в последний раз видел? В лучшем случае пять лет назад, если связь происходит в реальном времени. Парень наверняка изменился, повзрослел.
– Думаю, это не имеет значения. Взгляни, я тут кое-что соорудил из оставшихся частей внедорожника.
Егор увидел кресло, установленное под навесом, пару блоков аппаратуры да простенькую систему жизнеобеспечения с контролем основных показателей организма.
– Ну, давай попробуем? – Егор решительно встал.
– Что, прямо сейчас?
– Я в норме. Не хочу откладывать. Только ты не объяснил, что делать.
– Сесть в кресло, сосредоточиться на образе Дениса Рогозина. Все остальное, по идее, должно произойти… автоматически? – полуутвердительно произнес искусственный интеллект.
Егор кивнул. Тяжелая одурь постепенно сменилась ощущением легкости. После хондийских метаболитов всегда так. Поначалу кажется – сдохнешь, а потом вдруг приходит бодрость, словно неделю проспал.
Он сел в потертое кресло, машинально пристегнул страховочные ремни. Андроид сноровисто прикрепил к его имплантам пару датчиков, что-то переключил на блоках аппаратуры, обернулся:
– Можем начинать.
Бестужев закрыл глаза.
На фоне крепко смеженных век некоторое время плавали темные пятна. Он сосредоточился на образе Дениса Рогозина, представил пятнадцатилетнего подростка таким, как его запомнил отец.
Ничего не произошло. Никаких новых ощущений. Егор чувствовал легкий ветерок, овевающий лицо, вдыхал запахи, слышал звуки.
Нет. Ничего у нас не выйдет. Он представил, как сейчас откроет глаза, увидит ослепительный свет застывшего в зените солнца и…
…Свет резанул по глазам.
Кокон открылся с хлюпающим звуком, и Дениса Рогозина вывалило на пол, к куче мерзкой трепещущей плоти.
Вонь жуткая, но привыкаешь быстро. На борту хондийских крейсеров воняет всегда и везде. Нет отсека, где можно просто дышать, чтоб не подкатывало к горлу.
Однако валяться на полу не дают. По телу щекочуще сочится слизь. Ознобом колотит, как после наркоза.
Над Денисом склонился хонди. Весь в хитине, словно в броне. Цвет ороговевших покровов болотно-зеленый с крапинками. По их количеству и расположению Денис узнал Фаша. Так хонди называют старшую разумную особь палубы.
– Хомо. – Его скрипучий голос резанул слух, миндалевидные фасетчатые глаза приблизились, а скрежет жвал вдруг стал осязаемым. Фаш коснулся Дениса тонкими усиками: – Хомо, вставай! Фаттах ждет! Торопись!
Денис осмотрелся.
Антон Яров сидит на полу и с откровенной ненавистью смотрит вокруг, брезгливо стряхивая прилипшие к телу ошметки слизи. На его шее и груди четко выделяются покрасневшие воспаленные пятна – места, куда присасываются системы жизнеобеспечения кокона. Он беззвучно шевелит губами, хотя мог бы выругаться в голос, да хоть заорать – хонди нашего языка не понимают.
Денис с усилием встал, цепляясь руками за бугристые выступы на стене. Первый шаг дался с трудом. Мышцы покалывало. Холод внутри лютый. Кожа зудит, но о том, чтобы вымыться, можно только мечтать. Для людей и так созданы особые условия. Относительно чистый отсек прямо по коридору. Что-то похожее на сухие шершавые полотенца. Удобная одежда, выращенная по мерке.
Людей берегут. Пробуждают только в крайних случаях. Лечат в коконах после полученных в боях ранений, но из пятнадцати человек нас осталось лишь двое.
Он протянул руку, помог встать Антону, ободряюще ткнул его кулаком в плечо. Все нормально.
Да ничего не нормально. Глаза у Антона бешеные. Денис перехватил его руку, удержал, взглядом попросил – не надо.
Яров ответил кивком, сглотнул и, пошатываясь, побрел в отсек – экипироваться.
Сегодня пробуждение полно сюрпризов. На взлетной палубе царит суета. Крейсер готовится к бою, повсюду движение, даже стены ангаров перекатываются мышцами. Острые запахи заставляют хондийских рабочих (они же – техники) носиться как угорелых. От фаттахов отключают стационарное питание, длинные жилы сматывают в бухты, пакуют их в коконы.
Машины нервничают. Бионические конструкции, конечно, не обладают разумом, их уровень развития примерно как у домашних животных. Те, что постарше и уже побывали в боях, заметно подрагивают; молодые, недавно выращенные, полны неведения и оттого спокойны.
Еще издали Денис заметил изменение формы фаттахов. Вообще-то в условиях космоса аэродинамика не играет никакой роли, и потому хондийские истребители все как один похожи на огромные черные выкорчеванные пни – иного сравнения не подберешь. Но в прошлый раз эшранги загнали эскадрилью в ловушку, прижали к планете, заставили войти в атмосферу. Вот там и началось. Антигравитационные двигатели, гасители инерции – это, конечно, классно, но маневрирование на антиграве получается плавное, тягучее, вальяжное – а это верная смерть. «Мы-то вырвались, – вспоминал Денис, – а вот ведомые хондийские пилоты сгорели вместе с машинами».
По возвращении он выложил Фашу все, что накопилось во время боя, а хонди, гляди-ка, прислушались. Или ведущий истребитель сам инициативу проявил? Мы ведь с ним – единая нервная система. Мысли мои воспринял, что ли?