Достигнув 82°14′ северной широты, «Седов» ложится на обратный курс и идет к бухте Тихой. Но проливы между островами оказываются забиты льдом. Трое суток пытается Воронин пройти к бухте и наконец сдается. Топлива остается в обрез. Капитан считает, что больше нельзя рисковать. Еще несколько бесплодных попыток — и судно может упустить время для возвращения в порт. Море покроется льдом, «Седов» станет пленником Арктики. Воронин предлагает немедленно уходить. Разговор происходит в кают-компании. Все ждут решения Шмидта.
Его ответ воспроизводит в своих воспоминаниях корреспондент «Известий» Борис Васильевич Громов:
«О. Ю. Шмидт окинул всех быстрым взглядом серых глаз и сказал:
— Я как начальник экспедиции не могу бросить доверенных мне людей на произвол судьбы. Мы не уйдем от Земли Франца-Иосифа до тех пор, пока я не увижу, что радиостанция построена, что полярники находятся в тепле. Я не дам сигнала к отходу до тех пор, пока не заберу на борт наших строителей. Поэтому сегодня вечером отправлюсь пешком к острову, чтобы все проверить на месте и, если нужно, переправить людей. Вместе со мной пойдут географ Иванов и Громов. Надеюсь, товарищи не откажутся.
Конечно, мы оба с радостью принимаем это почетное предложение».
Воронин пытается отговорить Шмидта от этого похода, но начальник экспедиции тверд в своем намерении. Он настроен бодро, уверен в успехе. Перед самым выходом в путь Шмидт торопливо записывает в дневнике: «Капитан о нас трогательно заботится и, видимо, очень обеспокоен, даже шутить на эту тему не позволяет. Я — вероятно, по недостатку трагического опыта — весел и рад приключению».
Они спустились с «Седова» на лед 27 августа в девять часов вечера — вчетвером: кроме Б. В. Громова и географа И. М. Иванова Шмидт взял себе в спутники опытного матроса Иванова.
Поначалу все складывалось удачно. «Вышли очень бодрым шагом, — пишет Шмидт в дневнике, — прошли несколько полей, по двое, вытягивая нарты с лодкой. Но скоро поля кончились, пошли торосы, зигзаги, вверх и вниз, в обход и через рапаки. Движение сильно замедлилось… Появились первые разводья, пока небольшие. Прыгаем, притягиваем и отпихиваем льдины, устраиваем из них плоты. Громов предлагает бросить лодку и идти налегке — хорошо, что я не согласился. Устали, разложили палатку (3 утра). Согрелись. От парохода отошли километров 5, но к берегу не видно приближения, оказывается, лед дрейфует от бухты».
Шмидт не сразу оценил, как велика опасность этого дрейфа. Лед из бухты двигался через пролив в открытое море. И если бы на одной из льдин туда вынесло четверых путников, ледоколу вряд ли бы удалось их найти. А тут еще усилился ветер с норд-оста, ледяные поля под его напором задвигались быстрее. Между ними то и дело стали появлятся разводья. Была пущена в дело брезентовая лодка-каяк. Однако она с трудом могла взять двух человек — и то чуть не черпала бортами воду. Так что переправляться на каяке приходилось в три приема. При этом, пока матрос Иванов доставлял одного пассажира, узкое разводье превращалось в озеро. И если в первый рейс приходилось преодолевать полосу воды всего в несколько десятков метров, то к последнему она уже достигала километра-полутора. А каяк плохо был приспособлен для плавания по таким просторам. Они пробирались к берегу всё медленнее.
Стало ясно, что до зимовки им не дойти. Шмидт решил сменить направление и двигаться к острову Скотт-Кельти — ближайшей суше. Этот остров и маленький островок Мертвого Тюленя перед ним были двумя последними шансами на спасение. После них путникам уже не за что было зацепиться. Утром положение стало критическим.
Шмидт и Громов перебрались на каяке через очередное разводье. Матрос Иванов возвращался назад, чтобы доставить географа Иванова. Но того отнесло так далеко, что Шмидт мог разглядеть своего товарища только в бинокль. А в это время льдина, на которой находились Шмидт и Громов, все быстрее уплывала на юг. И хотя ее курс проходил мимо острова Мертвого Тюленя, перебраться на него без лодки путники не могли — остров со всех сторон окружала вода.
Но тут им повезло. Неподалеку от островка сел на мель айсберг. И льдина зацепилась за его скользкий бок. Однако это лишь отсрочка. Шмидт и Громов пробуют влезть на айсберг, но не могут забраться по вертикальной ледяной стене. «Остается ждать в мучительном бездействии. Льдина от айсберга скоро оторвалась и понеслась с быстротой хорошей лодки. А двух Ивановых все нет. Наконец, появляются. Матрос вконец устал. Я предлагаю И. М. Иванову (географу) немедленно грести дальше против течения, отвезти Громова на о. Мертвого Тюленя. Он как будто понимает опасность, но тоже устал. Едут, я в бинокль слежу. Расстояние между нами увеличивается, но как ничтожно продвижение на север к островку, мимо которого давно промчалась наша льдина».
В это время матрос Иванов сдает. Он, бывалый моряк, может, один из тех, кто недавно потешался в кубрике над неопытностью в морских делах Шмидта, отказывается дальше бороться за жизнь. Иванов знает, что еще у тех двоих в каяке есть шансы спастись, а он и начальник экспедиции практически обречены.
Через несколько лет Шмидт вспоминал: «Матрос, который был со мною, оказался слабым, лег на снег и сказал, что он никуда не пойдет и ничего делать не будет, потому что все равно умрет». В дневнике этот эпизод описан по-иному. Видимо, только что пережитое не позволяло слишком строго судить товарища по путешествию: «Согреваю матроса моими теплыми вещами, он закусывает. Я высматриваю путь к спасению. Становится все более ясно, что нас может пронести мимо земли… Вижу в бинокль, что лодка у острова — 2 км от нас, Иванов должен повернуть, но его долгое время не видно…
Мы с матросом видим, что дело плохо, Иванову нас не догнать. (Значит, Шмидту удалось как-то поднять матроса, уговорить, что сдаваться рано! — И. Д.). Начинаем соображать, что самим делать. Воспользовавшись столкновением двух льдин, перепрыгиваем и бросаем вещи на подошедшую сзади и от толчка несколько заторможенную, с нее на третью, на четвертую — каждый раз, как представится случай. Мы при этом мало приближаемся к берегу Кельти, но переходим на льдины, дрейфующие все с меньшей скоростью. Мы явно выходим из быстрого потока, мы близки к спасению. Первоначальная наша льдина давно уже пронеслась мимо земли, но мы задерживаемся. Нас догоняет Иванов на каяке, и втроем мы, то переезжая, то таща лодку со льдины на льдину, выходим… на южную оконечность острова Кельти. Все спасены! У всех сквозь свинцовую усталость не только радость, но какое-то детское веселье».
Однако Громов — на острове Мертвого Тюленя. Он отрезан от своих товарищей, не знает их судьбы и поэтому решается на отчаянный шаг — любым путем, пусть даже вплавь, добраться до зимовки, чтобы организовать поиски Шмидта и двух Ивановых. От острова Мертвого Тюленя до Скотт-Кельти всего 500–600 метров. Но без лодки их не преодолеешь — хоть и впрямь плыви. Однако с Кельти замечают мечущегося по льду Громова. Матрос Иванов отправляется за ним в каяке. Вскоре каяк уже возвращается обратно на Кельти с Громовым на борту. И вот через 18 часов после выхода с «Седова» все четверо снова вместе, в безопасности — на суше.
Обессиленные, они кое-как расставляют палатку, наскоро ужинают и валятся спать. А среди ночи Шмидт слышит сквозь сон близкие гудки парохода. Это Воронин, воспользовавшись тем, что ветер разогнал лед, привел «Седова» к острову Кельти, к северному его мысу.
Здесь у каменной пирамиды они договорились встретиться в том случае, если четверка не сможет добраться до станции. Шмидт и его спутники бегут сквозь ветер и метель к северному мысу. Громов первым замечает «Седова», стреляет в воздух и слышит ответный гудок. С ледокола спускают шлюпку.
Наконец четверка на борту. У трапа Воронин — бледный, осунувшийся, будто он сам только что проделал вместе с ними многокилометровый путь по льдам.
Громову запомнились короткие реплики, которыми обменялись при встрече Шмидт и капитан.
— Ну вот, — сказал Отто Юльевич усталым голосом, — наконец-то мы дома.
— Поздравляю, — сурово бросил капитан Воронин, — вы были на пороге смерти.
А еще через несколько часов ледокол входит в бухту Тихую. Шмидт убеждается, что, в то время пока «Седов» совершал свое рекордное плавание, на берегу полным ходом шла работа. Дома построены, с Большой Землей налажена надежная радиосвязь. Шмидт торжественно открывает первую советскую полярную станцию на Земле Франца-Иосифа. Все. Задание экспедиции выполнено полностью. Строители на борту «Седова». Можно и нужно уходить.
Но перед самым отплытием на долю Шмидта выпадает еще одно приключение: «В… последнюю ночь я не спал. Мне захотелось еще раз посмотреть, все ли в порядке. Я вызываю матроса, и мы с ним поехали на берег. Я все проверил. Возвращаясь обратно, наскочили мы на льдину — лодку разбили. Мы попали в воду, а затем выбрались на разные льдины, но благодаря низкой температуре сразу замерзли. Нас заметили с ледокола и перевезли на него, но мы настолько закоченели, что по трапу сами подняться не могли, и нас подняли лебедкой, как груз.
Матрос Терентьев, который со мной был, после рассказывал:
— Ну, братцы, и испужался же я. Думал, конец мне, засудят.
— За что же тебя засудят?
— Как же, комиссара потопил!
— А что же ты его не спасал?
— А я думал, что он за меня держаться будет и меня с собой потопит.
После этого случая мы с матросом Терентьевым очень подружились».
Но еще более подружился он именно после истории в бухте Тихой с капитаном Ворониным. Ведь это благодаря его мастерству «Седов» пробился к острову Скотт-Кельти, снял Шмидта и его спутников. Воронину обязаны они были своим спасением.
Однако дело не только в этом. История с неудачным, походом ясно показала и Шмидту и капитану, в чем силен каждый из них. Воронин увидел, что есть такие ситуации, когда необходимо идти на риск, когда даже поморская мудрость — не лучший советчик, ибо она четко расписывает, что можно делать и что нельзя, тут же обстоятельства требуют совершить невозможное. Ведь вроде бы правильно все рассчитал, когда говорил: надо уходить, а что получилось? Не предприми Шмидт свой отчаянный поход, так и ушли бы, не зная положения на станции, не взяв на борт плотников.