Однако он не совсем бездельничал. Ибо всего через месяц с небольшим— 19 сентября — получил повышение и был назначен заведующим подотдела снабжения тканями. Впрочем, время было сложное, и кто знает, что именно содействовало его продвижению по службе в короткий и мало чем знаменитый период Временного правительства.
Наступило 25 октября 1917 года. Успел ли Шмидт за четыре петербургских месяца пройти полный курс политических наук? Нет, не успел. И он впоследствии этого не скрывал: «К Октябрьской революции я несколько не дозрел. Я Октябрьскую революцию с классовой стороны всецело приветствовал и понимал ее историческое оправдание, но я тогда не верил в ее прочность и силу. Не верил, вероятно, главным образом потому, что у меня не было опыта работы с массами и я плохо понимал силу масс».
С приходом к власти большевиков Шмидт уже не может по-прежнему — с прохладцей — относиться к своей должности. В первые послеоктябрьские дни представители рабоче-крестьянского правительства только начинают осваивать руководство отраслями хозяйства. Между тем чиновники прежних министерств объявляют забастовку и саботируют все решения нового правительства.
Особенно опасное положение складывается со снабжением населения продовольствием. Здесь ведь все вопросы срочные, их никак нельзя откладывать не только на месяц, но и на несколько дней. Необходимо немедленно навести порядок в деле продовольственного снабжения. От этого во многом зависит судьба революции. Шмидт оказывается на одном из узловых пунктов борьбы за будущее страны. Размышлять, сопоставлять, прикидывать уже нет времени. Ситуация настоятельно требует от него действий. Понимает ли это недавний приват-доцент, которому всего месяц назад исполнилось 26 лет?
Вот написанный рукою Шмидта документ без даты, но по содержанию ясно, что относится он к ноябрю— декабрю 1917 года: «Среди служащих Министерства продовольствия образовалась организация «группа объединенных служащих Министерства продовольствия», предлагающая вступить в нее сослуживцев, разделяющих следующую платформу:
1. Экономическая и, в частности, продовольственная политика должна основываться на немедленном и планомерном проведении государственной регулировки промышленности, с одной стороны, и сохранении и углублении социалистических мер, регулирующих торговлю и распределение продовольствия — с другой.
2. Спасение родины возможно в деловом сотрудничестве всех социалистических партий, в том числе и большевиков.
3. Продовольственное дело должно оставаться совершенно вне политики.
Исходя из указанных пунктов, «группа объединенных социалистов» приветствует все шаги к установлению сотрудничества с органами Совета Народных Комиссаров и местными советами.
В согласии с теми же положениями группа отвергает политическую забастовку продовольственных работников и видит в забастовке Министерства печальную ошибку…
Организация группы имеет целью полное сплочение идейных работников Министерства, разделяющих ее платформу и пропаганду среди сослуживцев социалистической экономической политики».
Значит, месяцы в Петрограде не прошли даром. Автор этого документа никак не похож на первокурсника в политике, слепо тыкавшегося еще весной — во время киевских ристалищ — то в одну, то в другую сторону: «нельзя не приветствовать, нельзя не отметить». Правда, в политике он пока далеко не профессор, даже не приват-доцент. Ибо третий пункт его платформы — «продовольственное дело должно оставаться вне политики» — явно противоречит линии большевиков, решениям Совнаркома да и той жизненной практике, с которой столкнулся он сам еще в Киеве. Ведь если оставить снабжение продуктами «вне политики», если его удалить из контекста всей большевистской программы, той самой социалистической экономической политики, за которую ратует Шмидт, то все самые благие пожелания результата не дадут. А лавочники, хозяева мельниц, помещики, заводчики, как и прежде, будут наживаться на горе народа.
Впрочем, документ этот писался торопливо, наскоро. Может, этим и объясняется необдуманный пункт программы? Главное же, что «место в рабочем строю» на этот раз определено. И, проводя в жизнь свой манифест, Шмидт добивается первого серьезного успеха на политическом поприще: «Мне удалось, главным образом благодаря личному влиянию, отстоять Министерство продовольствия, которое не бастовало, а продолжало технически работать. Это нужно было, потому что иначе произошла бы дикая путаница со снабжением всех городов… В конце концов, правда, через несколько месяцев и Министерство продовольствия забастовало, но было хорошо, что эту забастовку удалось оттянуть».
За эти несколько месяцев Министерство продовольствия перестает существовать. Возникает Народный Комиссариат продовольствия. Во главе его с января 1918 года Совнарком ставит А. Д. Цюрупу. Еще раньше приходит сюда на работу Д. 3. Мануильский. «Товарищ Мануильский, — вспоминал Шмидт, — был первым крупным большевиком, с которым мне пришлось столкнуться и у которого мне пришлось много поучиться в бесконечных беседах и ежедневной политической работе».
А учиться этот приват-доцент умеет!
Словно губка, впитывает он новые понятия, новые идеи, осваивает непривычные, неизвестные прежде методы работы. И всего через несколько месяцев Шмидт, заброшенный волной революции в Наркомпрод, становится одним из лучших его работников.
В марте 1918 года Советское правительство переезжает из Петрограда в Москву. Вместе с другими руководителями Наркомпрода перебирается в Москву и Шмидт. Страна охвачена гражданской войной. Проблема снабжения молодой Красной Армии, мирного населения огромной страны — одна из главнейших для Советской власти. И решать ее приходится в первую очередь крошечному аппарату Наркомпрода, членом коллегии которого назначается Шмидт. Теперь он по горло занят неотложными насущными делами. Он один из творцов новой России, один из работников революции.
Шмидт составляет инструкции, по которым должна строиться работа продовольственных органов на местах, руководит формированием рабочих продовольственных отрядов, выступает инициатором создания рабочей продовольственной инспекции. Он готовит несколько проектов постановлений Совнаркома по вопросам продовольствия. Нередко Шмидт выполняет прямые указания Ленина, знакомство с которым и частые рабочие контакты оказывают огромное влияние на молодого члена коллегии Наркомпрода.
Наряду со множеством дел государственного масштаба Шмидту приходится часто решать и как будто мелкие вопросы, которые ставят приходящие и приезжающие из разных концов России рабочие, крестьяне, казаки. И все эти встречи с выходцами из разных мест и сословий, о многих из которых Шмидт прежде знал только понаслышке, расширяют, делают объемными его представления о России и ее народе.
«Дозревание» приняло у Шмидта необычную форму: «…в момент Октября у меня не было предвидения силы победившего пролетариата, но было достаточно образования в этой области, чтобы понять историческую закономерность явлений. В таком положении, в каком очутился я, было еще несколько товарищей… которые образовали группу социал-демократов-интернационалистов… В марте 1918 года на очередном съезде этой небольшой партии произошел раскол и образовалась группа левых интернационалистов, в которую вошел и я. Затем создалась организация, которая называла себя «ЦК», но кроме членов ЦК в этой партии не особенно было много людей. Эта левая группа приняла программу РКП и никакой другой программы РКП не противопоставляла, оставляя, правда, за собой право расходиться по тактическим вопросам, но расхождений у нас никаких не было. Настоящий ЦК смотрел на нас так: ребята там дурят, но ребята хорошие… Стало ясно, что такая группа ни к чему… Поэтому был поставлен вопрос о слиянии с РКП… Мы были приняты в коммунистическую партию, и ввиду того что фактически выполняли все поручения ЦК и никакой другой программы не пытались ему противопоставлять, то нам зачли весь стаж пребывания в партии левых интернационалистов».
Первый поворот его судьбы на этом был окончательно завершен. Направление движения по жизненному поприщу избрано. И последовательно идя по нему, Шмидт стал членом коллегии Наркомпроса, членом президиума Госплана, заместителем начальника ЦСУ, начальником Главсевморпути, одним из руководителей Академии наук СССР, членом ВЦИК, депутатом Верховного Совета СССР.
Конечно, нельзя сказать, что в 1918 году было раз и навсегда закончено его формирование как человека, как политического деятеля. Занимая многие посты, он не только добивался блестящих успехов, но и совершал серьезные ошибки. На его долю выпало не только слышать одобрительные оценки, но и суровые слова критики. И все это было тоже учебой, жизненной школой, отлившей в конце концов характер Шмидта, который потом вызывал восхищение его современников — в том числе и тех, кто по своим взглядам был весьма далек от позиции коммунистов.
Республика во льдах
Воронин на «Челюскине» идти не хотел. В марте 1933 года капитан писал Шмидту из Архангельска: «Теперь самый главный лично для меня вопрос, Отто Юльевич. Вы знаете, как тяжело со мной работать, как я нервнобольной человек. Ведь даром не могли пройти такие тяжелые для судоводителя рейсы, какие проводил я под Вашим начальством в последние годы. Свои нервы истрепал, и теперь я для такой тяжелой работы, для плавания в Арктике, не годен. Вы мое здоровье, Отто Юльевич, знаете лучше всякого врача и, думаю, вполне согласны, что мне нужна работа по легче…»
Нет, Шмидт не был согласен. Более того, он точно знал, что его друг сильно преувеличивает свои болезни. А рейс предстоял очень трудный, и Шмидт не мыслил, что судном сможет командовать другой капитан.
Последнее плавание — годом раньше на «Сибирякове» — окончательно определило их отношения. Шмидт имел не один случай убедиться, что, несмотря на упрямый и капризный нрав Воронина, лучшего ледового капитана ему не найти. Теперь, в марте 1933 года, он мог со всей определенностью это утверждать: после рейса «Сибирякова» правительство приняло решение об организации Главного управления Северного морского пути — Шмидта назначили его начальником. Он был уже знаком со многими арктическими судоводителями, но все они по мастерству, по умению широко и масштабно мыслить уступали Воронину.