Как-то проходя мимо туалета, я услышал из-за двери гомерический хохот. Естественно, заглянул. В проходе стояли несколько человек и ржали, переламываясь пополам и хватаясь за животики. Подхожу и вижу картину маслом: на толчке сидит Макс – штаны спущены, в глазах – пустота. Внезапно он вскакивает с унитаза и начинает ловить в воздухе каких-то, одному ему видимых насекомых. Публика неистовствует. Абсолютно не реагируя на реакцию зрителей, Максик садится на унитаз и продолжает своё дело, а через минуту всё повторяется по новой.
Зная, что такое шоу может плохо кончиться, я помог Максу натянуть штаны, сгрёб его в охапку и потащил в спальное помещение, благо, до отбоя оставалось недолго. А там – второе отделение концерта, только на сей раз с участием Шмыгло, который проделывал такие же точно трюки, сидя на шконке. Отличие состояло в том, что Витька-Шмыгло «пойманных насекомых» не просто ловил, но и тщательно рассматривал, сложив ладони ковшиком.
К утру парни пришли в себя и рассказали, что наглотались А….., препарата, снимающего приступы бронхиальной астмы в составе которого есть дурман и белена.
Этот случай возник в памяти, когда за два дня до начала Олимпийских игр в Пхенчхане СМИ сообщили, что норвежская сборная привезла на Игры более 6000 доз различных препаратов против астмы.
Вот такие эпизоды разнообразили нашу жизнь. Наблюдать это вроде бы весело, только вот последствия в виде десяти суток ШИЗО и лишения надежды на УДО – совсем не смешно. А перспектива отъехать на тот свет или оказаться инвалидом? Много лет спустя, в лихие девяностые, сын одного моего хорошего знакомого– абсолютно положительный парень, надежда родителей – умер, выпив палёной водки на студенческой вечеринке. К сожалению, молодость беспечна, и предвкушение каких-то сиюминутных радостей вытесняет из сознания мысли о возможных серьёзных последствиях.
Кстати, Балда всё же освободился досрочно, оставив хозяину несколько месяцев. А ведь мог бы провести на свободе и гораздо больше времени: Коля хорошо работал, был участником художественной самодеятельности – играл в оркестре на ударных, срок его заключения подходил к двум третьим, а тут такой финт!
Шура-механизма
Летом мы – те, кто имел пропуска – сразу после подъёма уходили в рабочую зону, делали зарядку, пробежку, принимали душ и, если была хорошая погода, выходили на площадку у главного входа в цех: ждали, когда начнётся развод и будут проходить бригады, а также встречали вольнонаёмных, которых в колонии было немало. Среди вольняшек была одна женщина по имени Шура. Когда она проходила мимо нас, молодых оболтусов, кто-нибудь непременно кричал: «Шура, а механизма-то где?» Шура гневно зыркала в нашу сторону и нещадно материлась, получая в ответ дружный хохот.
Свою кликуху Шура-механизма получила после одного случая, который произошёл с ней ещё по молодости. Раньше зэкам разрешалось иметь при себе не только часы и драгоценности, но и деньги. Рассказывали, что были заключённые, матрасы и подушки которых были буквально набиты купюрами. Под запрет попадало только оружие.
И вот в те далёкие времена один зэк уговорил Шуру на близость. Уговаривал он её очень долго, и неизвестно, сколько бы пришлось уговаривать ещё, если б не предложил он ей в знак любви и привязанности, а также на долгую память модные тогда часы «Победа». Причём, передать часы планировалось только после того, как эта самая любовь-привязанность состоится. Последнее обстоятельство, конечно, несколько подмывает утверждение об искренности чувств соискателя, но вот что касаемо долгой памяти, то здесь он попал в самую точку!
После окончания любви, а тем более привязанности герой-любовник вытащил из кармана часы, сунул их Шуре в руку и, на ходу поддёргивая спущенные штаны, кинулся подальше от места плотских утех. Шура же, получив обещанное, мгновенно обнаружила, что получила-то буквально дырку от бублика: корпус от часов с приклеенными к циферблату стрелками. Как молния метнулась она за своим искусителем с криком: «А механизма-то где?»
Так и бежали они: один – поддерживая спущенные штаны, другая – потрясая зажатым в кулаке корпусом и повторяя как заведённая: «А механизма-то где?»
Вот и получила Шура, как постоянное напоминание об обидчике, своё прозвище, которое приводило её в такую ярость, что описать невозможно.
Память-то действительно оказалась долгой.
Коробейники на Невском
После амнистии в честь пятидесятилетия Октябрьской революции надежд на освобождение почти не осталось. Хоть я и продолжал получать с завода и от Игоря Боброва ободряющие известия, но верил им уже мало, начал свыкаться с мыслью, что сидеть мне придётся весь срок полностью.
На работе дела шли хорошо, цех был в передовых. На счёте у меня накапливалась приличная сумма, хоть я иногда и отсылал переводы бабушке. Особенно, когда намечалось свидание – чтоб она не тратила свою скудную пенсию на дорогу и передачи.
Колония за эти годы тоже резко изменилась: были снесены практически все деревянные бараки и выстроены кирпичные корпуса. Контингент тоже обновился: пришла партия студентов, которые получили свой срок за спекуляцию. Была в то время такая статья. Сегодня, в условиях товарного изобилия, считается вполне нормальным купить дёшево, например, в Китае, и продать дороже, допустим, в Перми. Это просто бизнес. В Советском Союзе за такой «бизнес», да ещё с расчётом в иностранной валюте можно было заплатить жизнью.
Советский Союз был страной тотального дефицита товаров народного потребления: одежда, обувь, косметика, книги, продукты, стройматериалы – всё нужно было достать, добыть, урвать. Между тем, снабжение братских союзных республик, как, впрочем, и Московских или Ленинградских магазинов было не в пример лучше. Вот эти предприимчивые ребята и занялись устранением существующего перекоса товарного рынка: покупали в одном месте и продавали в другом, за что и получили немалые срока.
После завершения судебного процесса в местных газетах даже была напечатана соответствующая идеологически выдержанная статья «Коробейники на Невском». А ведь занимались они тем же, чем в девяностые занялось полстраны, когда толпы оставшихся без работы людей ринулись в Польшу, Турцию, Китай, откуда сумками и контейнерами везли необходимый населению ширпотреб.
Только наши спекулянты делали это внутри страны, улучшая показатели советской торговли. Не будем забывать, что создали дефицит не они. Да, спекулянты – уж назовём их этим привычным словом – получали от своей коммерции определённый навар, но ведь, во-первых, имелись неизбежные накладные расходы, а, во-вторых, совершенно бесплатно то же самое могла делать наша советская торговля, но ведь почему-то не делала…
Скоро на волю. 1969 год
Подходили сроки и уходили на волю друзья и знакомые. Ушёл Витя Шайда (Шмыгло) из Каменск-Уральского, ушли Саша Костоусов и Боря Максимовских (Макс). Готовился к освобождению Балда – ему тоже скостили несколько месяцев. Проводы друзей на свободу обставлялись определённым ритуалом. Спиртного в колонии было не достать, а вот чай имел хождение. Приобретали обычно плитку или две, заваривали бадью чифира, в зависимости от количества провожающих, садились вокруг неё где-нибудь в закрытом помещении и пили. Признаюсь, лично я никакого удовольствия от этого не испытывал, но традиция есть традиция.
Так провожали всех корешей. Провожали со слезами на глазах, давая обещания обязательно встретиться на свободе.
Наступил последний год моего заключения. В феврале я получил ещё одно печальное известие: повесилась вдова моего отца Анна – мать Толика и Валерки. Повесилась после своего дня рождения, оставив мальчишек круглыми сиротами. Если б мы только могли предположить, каким эхом отзовётся это событие много лет спустя!
А ведь бабушке в то время уже перевалило на девятый десяток, и двух пацанов ей было просто не потянуть.
Новость я узнал от начальника отряда лейтенанта Васина. Наш бывший – Вася Быков – был к тому времени назначен начальником колонии где-то на Севере.
Настроение стало – гаже некуда: я понимал, что это событие коснётся напрямую и меня.
Вскоре приехала на общее свидание бабушка. На неё было жалко смотреть: бабуля ещё больше высохла – так, по крайней мере, мне казалось. Она рассказала, что Валерку и Толика забрал к себе младший брат Анны, Вася Чагин, который только-только создал свою семью и обзавёлся ребёночком. Сам Вася был на год моложе меня, работал на Полевском заводе рабочим, еле-еле сводил концы с концами, а тут ещё два новых рта. Я представил, какая это будет для него ноша…
Бабушка сказала, что детей Вася увёз в Полевской, а вот дом и хозяйство без моего согласия продать невозможно, так как я тоже являюсь наследником. Согласие тут же было оформлено начальником отряда и передано бабушке. Вскоре от неё пришло письмо, что всё продано, правда – переживала она – почти за бесценок: очень торопились. Мне стало спокойнее: теперь точно с голоду не помрут, до моего возвращения денег им должно хватить.
Потянулись последние месяцы моего пребывания в ИТУ№2. Задача была: заработать за оставшееся время как можно больше. В отряде было заведено так: если человек готовился к выходу на свободу, ему старались подкидывать более высоко оплачиваемые операции. У нас на тот период заработок был и так весьма приличный, но ребята решили, чтоб часть общего объёма я закрывал на себя.
И вот, наконец, тридцатое октября! По традиции заварили ведро чифира. Подошли кореша из других цехов: Игорь Иванюк (Хохол), Коля Козловский, Коля Мишунин и многие другие…
После обеда позвали на выход. На вахте произвели досмотр, чтоб чего не вынес. Бухгалтер выдал заработанные деньги, если не изменяет память, тысячу двести восемьдесят шесть рублей. Открылись несколько решётчатых дверей, и я оказался на воле.
Свердловск. Это сладкое слово «свобода». 30 октября 1969 года
Встречала меня, как оказалось, одна бабушка с совершенно мокрыми от слёз глазами. На душе было радостно и тревожно одновременно, состояние какой-то оглушённости. Вдруг увидел бегущего человека – это был Саня Костоусов. Он знал и помнил день моего освобождения, а время всегда было примерно одно и то же. Саня уже снова работал на кладбище и, закончив дела, поспешил меня встретить.