Потому решено:
Решено: мы должны, мы теперь должны…
(Потому что, как бы ни были тяжелы твои раздумья, ты придешь к тому, что считаешь правильным. Смотри.
Вниз.
На него.
На это.
Что оно есть? Без лукавства ответь себе.
Это он?) Нет.
(Что это?)
Это то, что было его оболочкой. Главное (то, что родилось, за что мы его любили) исчезло. Хотя это было частью того, что мы любили (мы любили то, как он, это сочетание искры и оболочки, выглядел, ходил, скакал, смеялся и дурачился), вот это, то, что здесь, это меньшая часть того обожаемого попрыгунчика. Но искра погасла, а без нее то, что лежит здесь, — всего лишь…
(Подумай его. Не трусь. Позволь себе подумать это слово.)
Я бы не хотел.
(Оно истинно. Оно поможет.)
Я не хочу его произносить, чувствовать его и действовать соответственно.
(Неправильно создавать фетиш из этого.)
Я пойду, я ухожу, меня больше не надо убеждать.
(Но произнеси его, ради истины. Произнеси слово, которое зреет в тебе.)
Ах, мой маленький мальчик.
(Искра погасла, а без нее то, что лежит здесь, — всего лишь…
Произнеси это.)
Мясо.
Возмутительное.
Совершенно возмутительное умозаключение.
Я попробовал еще раз, вкладывая в это все свои силы:
Останься, молил я. Не думай, что ему нельзя помочь. Еще как можно. Ты способен дать ему много хорошего. Ты даже можешь быть полезен ему в большей мере сейчас, чем когда-либо в том, предыдущем месте.
Потому что его вечность повисла на ниточке, сэр. Если он останется, то его охватит такой ужас, что вы и представить себе не можете.
Поэтому: помедлите, задержитесь, не спешите уходить, присядьте, устраивайтесь, как дома, отдохните, а устроившись, почувствуйте удовлетворение.
Я вас умоляю.
Я думал, это поможет. Нет. Мне больше не нужно смотреть на это. Когда захочу посмотреть на Уилли, я сделаю это в своем сердце. Как и подобает. Там, где он по-прежнему нетронутый и цельный. Если бы я мог посоветоваться с ним, то он бы одобрил, я знаю; сказал бы мне, что если я уйду и никогда не вернусь, это будет правильно. В нем было столько благородства. Его сердце больше всего ценило великодушие.
Это так хорошо. Маленький мой мальчик. Всегда знал, что правильно. И меня побуждал поступать правильно. Так я и сделаю. Хоть это и тяжело. Все дары преходящи. Я против воли расстаюсь с этим даром. И спасибо тебе за него, Господь. Или мир. Спасибо тому, кто подарил мне его, я смиренно благодарю тебя, и надеюсь, что оценил его по заслугам, и молюсь о том, чтобы и впредь ценить его по заслугам.
Любовь, любовь я знаю, что ты такое.
LXXV
Мы преуспели в том, чтобы отодрать щупальцы на поясе ногтями и острым камнем, который раньше нашли поблизости.
Почти все! — крикнул я мистеру Воллману.
Но было слишком поздно.
Мистер Линкольн закрыл хворь-ларь.
(Мое сердце упало.)
Поднял ларь, понес его к выемке в стене, задвинул туда.
(Все было потеряно.)
И вышел в дверь.
LXXVI
В притихшую теперь толпу.
Которая смиренно расступилась, чтобы пропустить его.
Ушел? — воскликнул мальчик.
Мы уже освободили его. Он оттолкнулся от стены и, сделав несколько нетвердых шагов, опустился на пол.
И щупальца тут же снова принялись опутывать его.
LXXVII
Идем, сказал я мистеру Бевинсу. Мне одному справиться не удалось. Я думаю, мы должны вдвоем попытаться. Остановить его.
Преподобный, сказал мне мистер Бевинс. Вы не присоединитесь к нам? Даже один дополнительный ум может сыграть свою роль.
В особенности, такой мощный ум, как ваш, сказал мистер Воллман.
Много лет назад я присоединился к моим друзьям в осуществлении l’occupation[32] одной расставшейся молодой пары, которая проникала в это место после закрытия. Мы в тот раз заставили эту пару предаться прелюбодейству. И соединиться вновь. Год или около того спустя после примирения молодой муж вернулся на это место в поисках того любовного соединения. Мы в любопытстве снова осуществили l’occupation и выяснили, что причины ссоры, которые расстроили их брак в первый раз, в условиях благотворного климата семейной жизни процветали и множились и недавно привели к самоуничтожению его молодой жены с помощью яда.
Таким образом, нужно сказать, что после того вмешательства у нас осталась кровь на руках.
И тогда я дал обет никогда больше не участвовать в подобных деяниях.
Но моя симпатия к мальчику и моя уверенность в том, что недостаточное внимание к нему и стало причиной его несчастья, заставили меня отказаться от этого обета и присоединиться к моим друзьям.
Мы втроем выбежали из белого каменного дома и понеслись скользко́м со всей скоростью, на какую были способны, быстро сокращая расстояние между нами и мистером Линкольном.
А потом прыгнули.
В президента.
Толпа роилась вокруг нас.
Несколько личностей посмелее, вдохновленные нашим примером, тоже стали входить.
Делая сначала разведывательные пробежки по президенту, или слегка, по касательной, дотрагиваясь до него, или вбегая в него, а потом выбегая, как баклан ныряет в воду, чтобы ухватить рыбу.
Смельчак мистер Кохос, бывший котельный мастер, догнав мистера Линкольна, вбежал в него сзади и остался в нем, в точности, шаг за шагом, повторяя его движения.
Да проще простого! — сказал Кохос, и его голос звучал пронзительно от дерзости такого поступка.
И это придало нам храбрости.
Скоро все это превратилось во всеобщее движение.
Никто не хотел остаться в стороне.
Многие вскакивали друг в друга…
Входили друг в друга…
Образовывали множественные соединения…
Сжимались по необходимости…
Чтобы поместились все.
Вошла и миссис Кроуфорд, ее, как всегда, лапал мистер Лонгстрит.
Вошел пронзенный мистер Бойсе; вошел Энди Торн; вошли мистер Твистингс и мистер Дернинг.
Вошел негритянский контингент, освободившись от лейтенанта Стоуна и его патруля; Стоун и его патруль остались снаружи — их оскорбляла мысль о близости с теми персонами.
Бэроны теперь были внутри; внутри были и мисс Дулитл, мистер Йоганнес, мистер Барк, и Тобин «Барсук» Мюллер.
И многие другие.
Всех и не перечислишь.
Столько проявлений воли, воспоминаний, жалоб, желаний, столько грубой жизненной силы.
Теперь нам пришло в голову (когда Мандерс, высоко держа фонарь, повел президента в рощу), что мы можем обуздать эту мощную силу, заставить ее послужить нашей цели.
То, чего мистер Воллман не мог добиться в одиночку…
Может получиться, если все мы объединим усилия.
И вот, когда свет фонаря исчез в стороне, я попросил, чтобы все, кто находится внутри, призвали мистера Линкольна остановиться.
(Мы сначала