— Военкомат — это что?
— Это военный комиссариат.
— А это что?
«Да, — подумаю я, — это ж теперь и не объяснишь, что это».
— Ну были, — скажу, — такие пункты, где людей раздевали и смотрели, годятся они в армию или нет.
— Ой, дедушка, — скажет внук, — это же было еще в прошлом веке.
«И точно, — подумаю я, — в прошлом». Для него, для моего внука, вся моя жизнь — это прошлый век.
— А вот, дедушка, — продолжит внук, — у тебя еще рассказ, называется «Очередь». Что это — очередь?
— О-о-о, — встрепенусь я. — очередь — это замечательная примета прошлого века. Без очереди жизнь наша была бы просто невозможна. Это значит, люди стояли за чем-нибудь, стояли один за другим и смотрели в затылок друг другу.
— А зачем они смотрели в затылок? Они там что-нибудь интересное видели?
— Да как тебе сказать… Что они там видели… Кепки, шляпы, лысины, у некоторых женщин начес был, или «бабетта», или даже «хала».
— Хала — это же хлеб. — удивится внук.
Пойму я, что не смогу толком объяснить, и только скажу:
— Вот так, с хлебом, и ходили, и стояли. Иногда даже номерки на руках писали: 1, 10, 120, чтобы не перепутать, кто за кем.
— Номерки писали, — удивится внук, — а что же вы в этой очереди без компьютеров стояли?
— Да, вот так получалось, что без компьютеров обходились. Даже, бывало, в ГУМ с ночи очередь стояла, и все равно без компьютеров.
— Ну а зачем же стояли?
— А за всем, что выбросят, за тем и стояли. Бывало, сыр выбросят или сапоги, а то, к примеру, колбасу, а уж если сосиски выбрасывали, до драки дело доходило.
— Странный ты какой-то, дед. Пишешь какие-то глупости. Одни стоят в затылок смотрят, другие чего-то выбрасывают, а третьи дерутся. Непонятные вы какие-то были. А вот у тебя в одном рассказе написано: «коммунист, а еще проворовался». Кто такой этот коммунист?
— Ну, это уж совсем просто. Коммунист — это член партии.
— Член? — удивится внучек. — Член — это же рука или нога, в общем, конечность.
— Это, милый мой, и была такая конечность, которая являлась одновременно умом, честью и совестью нашей эпохи, одним словом, партия.
— И что это такое — партия?
— Э-э-э… — скажу я, — партия, брат, это была наш рулевой. Как говорил поэт, «партия и Ленин близнецы-братья, вот что такое партия».
— Нет, — скажет внучек, — ничего я не понимаю, — какая-то партия, она же рулевой, и она же была братом какого-то Ленина. И почему вдруг этот коммунист проворовался?
— Ну, бывало такое, проворуется, и придется ему класть партбилет на стол.
— Это что же, так страшно?
— Это, внучек, для коммуниста было просто как конец света, партбилет на стол положить.
— А если не на стол, а на подоконник?
— Ну, это так говорилось — «на стол», а на самом деле это означало вылететь из партии.
— А они, значит, еще и летали, эти коммунисты?
— Еще как летали, как вылетит, так уж и отовсюду, и с работы тоже.
— Нет, ничего не понятно. Или вот еще: «вперед к победе коммунизма». Что это?
— Ну как тебе объяснить, это такое светлое будущее, как горизонт: чем ты к нему ближе, тем оно от тебя дальше.
— И вы все к нему шли вперед, да?
— Шли. топали под руководством Политбюро. Это такие люди были, которых выбирали, чтобы они нас вели.
— Они были самые умные, да? Умнее академиков?
«Эх, — подумал я, — видел бы ты лица этих академиков», а вслух сказал:
— Ну вроде бы, а во главе этого Политбюро стоял генсек. Это вроде самый заслуженный. Одно время Брежнев был.
— Он был самый хороший, да? У него никаких недостатков не было?
— Да, пожалуй, был один недостаток: в последние годы не узнавал никого, а так вроде ничего мужик был.
— А еще кто был?
— Да много их было. А на Горбачеве все это и закончилось. Ну, сказка эта, с коммунизмом. А Горбачев и был самый главный сказочник.
— Он вам сказки рассказывал?
— Да, знаешь, бывало, усадит всю страну у телевизоров и давай часов по пять подряд и про курочку рябу с золотыми яйцами, и про колобка из теста будущего урожая, в общем, такая сказка про перестройку. Про то, как нам будет хорошо, если не будет плохо, — задумался я, вспоминая то бурное время.
— А потом, деда, не спи, потом-то что было?
— А потом такая чехарда началась! Страна наша развалилась, и стали мы вместо коммунизма строить капитализм, но тем же способом.
— Ну и что, построили?
— Построить не построили, но всему миру показали, как строить надо. — Тут я совсем отключился и стал вспоминать прошлые годы. Жизнь свою.
Ведь целая жизнь пролетела. Закрыл я глаза и вспомнил парткомы, райкомы, реперткомы, собрания, демонстрации, забастовки. И институт свой авиационный вспомнил, и любовь вспомнил, вся жизнь моя передо мной пролетела. Жизнь моя единственная и неповторимая, счастливая и несчастная.
— Уснул, — сказал внук и отошел от меня.
Не понять ему наших книг, не понять нашей жизни, как никто ее в мире не понимает, а он-то и тем более, потому что у него она совсем-совсем другая.
Монологи учащегосякулинарного техникума
Одно место
Я раньше, когда в кулинарном техникуме учился, совсем здоровым был. Меня даже на медосмотрах в пример ставили. Поставят к стенке и говорят: «Это пример». А уж потом, когда я в ресторане стал работать, у меня такой хороший аппетит появился, что мне от него даже плохо стало. Я съел что-то не то, ну, не из своей кастрюльки, а из общего котла, и у меня… как бы это поприличнее сказать… в общем, у меня одно место заболело. Чего ты хихикаешь, как будто у тебя никогда не было…
И я в поликлинику пошел. Я там в регистратуру два часа в очереди стоял, потому что я постою, постою… и убегу. А назад возвращаюсь — а они говорят: вы здесь не стояли. Потому что я уже по-другому выгляжу. У меня лицо счастливое. И вот я с этим счастливым лицом опять в конце очереди встаю. Потом наконец к окошку регистратуры подошел, она оттуда говорит:
— Вам чего?
Я говорю:
— Мне бы талон на сегодня.
Она говорит:
— Только на завтра.
Я говорю:
— Помру я до завтра.
Она говорит:
— Тогда вам и талон ни к чему.
Но потом сжалилась надо мной.
— Раз вы, — говорит, — такой пришибленный, идите в шестнадцатый кабинет.
Зашел я в кабинет, а там два мужика в белых шапочках и халатах.
— Раздевайся, — говорят.
Ну, я, ничего не подозревая, и разделся. Они смотрели на меня, смотрели, осматривали, осматривали, потом говорят:
— Ой, жить тебе до понедельника осталось.
Я говорю:
— А что у меня такое?
Они говорят:
— А это ты у врача спроси.
Я говорю:
— А вы кто?
— А мы маляры, потолки здесь белим.
Я говорю:
— Что же мне, все теперь назад надо надевать?
Они говорят:
— А это ты как хочешь, хочешь — назад, а хочешь — наперед. А хочешь, так пойди погуляй.
И тут вдруг доктор входит и говорит:
— Это что за безобразие, вон все отсюда!
Ну, я, в чем был, в коридор выскочил. А там очередь.
Старушка говорит:
— Вот тебе и бесплатная медицина, среди бела дня человека до нитки обобрали.
Я назад. Маляров выгнали, а меня на кушетку положили.
Доктор спрашивает:
— Ну, что у нас болит?
Я говорю:
— Что у вас, не знаю, а у меня… тут медсестра, я стесняюсь.
Он говорит:
— Отвечайте, что у вас болит.
Я говорю:
— Ну, у меня одно место болит.
Он говорит:
— Ну, показывайте ваше место.
Я говорю:
— Так вот же оно — перед вами.
Он говорит:
— Ну, тогда рассказывайте, с кем и когда и что у вас произошло?
Я говорю:
— У меня происходит одно и то же каждые полчаса.
Он говорит:
— Ну, это прямо патология какая-то. Ничего удивительного, что у вас так болит. У вас когда болит, когда вы это совершаете или потом?
Я говорю:
— Нет, сначала болит, а потом уже совершаю.
Он говорит:
— Это что же, у вас сигнал такой?
Я говорю:
— Да, такой сигнал, что даже удержаться не могу.
Он говорит:
— И что же вы делаете?
Я говорю:
— У нас там в ресторане такая маленькая комнатка есть, я сразу туда и бегу.
Он говорит:
— А она вас там уже ждет?
Я говорю:
— Да не она, а он меня там уже ждет.
Он говорит:
— Так вы что же, из этих, что ли, из голубых?
— Нет, — говорю я, — я из красных.
Он кричит:
— Говорите сейчас, кто вас ждет?
— Ну, черный такой, с белой ручкой.
Он говорит:
— Негр, что ли?
Я говорю:
— Почему негр?
Он кричит:
— Не знаю почему! Идите отсюда вон!
И пошел я как миленький на работу. Но ничего, этот доктор тоже к нам когда-нибудь в ресторан придет. Я ему такое блюдо пропишу, всю жизнь будет принимать больных в маленькой комнате.
Частная инициатива
Я как кулинарный техникум окончил, так с тех пор в столовой и работал. А как перестройка началась, так продукты и кончились. У нас в столовой как было. Если клиент у нас поел и назавтра снова пришел, значит, повара хорошие, а если уже больше не смог прийти никогда, значит, продукты плохие. При Брежневе продукты хорошие были, при Андропове они портиться начали, а при Горбачеве совсем исчезли.
И тогда нашу столовую купил один предприниматель с большими деньгами и с лицом кавказской национальности. Он шторы на окна повесил и сделал из столовой ночной ресторан. И даже название сам придумал: «Русский сакля».
Хороший ресторан, только мне там работать долго не пришлось. Однажды поздно ночью, когда в ресторане уже никого не было, вошли трое мужиков. Смурные какие-то, ищут чего-то, за стол не садятся.
Я говорю:
— Может, присядете?
Они говорят:
— Еще чего, мы свое уже отсидели. Где бабки?
Я говорю:
— Бабки уже все домой ушли.
Они говорят:
— Не придуривайся.
И пистолет вынимают.
Я говорю:
— Вы что, пистолет мне хотите продать?
Они говорят:
— Ну да, только не весь, а одну пулю из него.
Я говорю:
— А мне пуля не нужна.
Тогда один говорит:
— Слушай, ты, придурок, ты вот эту дырочку в пистолете видишь?
Я говорю:
— Вот эту кругленькую? Вижу.
Они говорят:
— Бабки не принесешь — оттуда птичка вылетит.
Я думаю: «На фига мне эта птичка?» — и вынул им все, что у меня было — 218 рублей.
Они говорят:
— И это все?
Я говорю:
— Нет, вот еще 34 копейки.
Тут один как закричит:
— Хватит фуфло гнать, тащи зелень!
Я испугался и притащил им пять пучков петрушки.
Туг другой как закричит:
— Тебе сказали — капусту тащи, а ты чего принес?
Я говорю:
— А капуста вам не понравится, она у нас сегодня кислая.
Он говорит:
— Если у тебя капуста кислая, то ты у нас сейчас будешь моченый. Мочи его, Федя!
Я говорю:
— Не надо, лучше я сам, — и пошел в туалет. И тут как они начали во все стороны стрелять, что я даже до туалета не дошел.
На этом наш ресторан и закончился, остался я без работы и думаю, что же мне делать. И решил, что буду работать сам на себя. Стану предпринимателем, буду ходить по богатым домам и готовить там шикарные обеды. Вот я и дал объявление в газету: «Кулинар, мужчина с большим мастерством, полностью организует и обслуживает любых желающих на дому». Но я же не знал, что они там в газете все слова сокращают. Это я только потом узнал, что они напечатали: «Кул. муж. с бол. м. пол. орг. обсл. любых ж. на дому».
И буквально на другой день звонок. Женщина приятным голосом говорит:
— Это все правда, что в объявлении напечатано?
Я говорю:
— Конечно. У меня даже книга отзывов есть.
Она говорит:
— Это интересно, и что же там пишут?
Я говорю:
— Вот одна женщина пишет: «Никогда в жизни не пробовала ничего подобного. Сама занимаюсь этим с 16 лет, но не думала, что мужчина может доставить такое удовольствие».
Она говорит:
— Понятно, а сколько это будет стоить?
Я говорю:
— Не волнуйтесь, цена приемлемая. Ветеранам и участникам войны скидка.
Она говорит:
— Мне пока скидка не нужна, приезжайте.
Я собрался и приехал. Смотрю, женщина такая меня встречает симпатичная, полная такая, думаю, значит, любит поесть. Сажает меня в кресло и говорит:
— Может, мы сначала выпьем?
Я говорю:
— Нет, сначала надо дело сделать.
Она говорит:
— Ну что ж, тогда давайте начинайте, — и садится на диван.
Я говорю:
— Здесь неудобно, я привык это делать на кухне.
Она говорит:
— Оригинально. А где именно на кухне?
Я говорю:
— Ну, сначала на столе, потом на плите, а уж потом только в комнате.
Она говорит:
— Потрясающе, я согласна.
Я говорю:
— Ну, тогда вы здесь немного подождите. Можете пока тут все приготовить, — и пошел на кухню.
Минут через пятнадцать она мне кричит:
— Я уже готова.
Я говорю:
— А я еще нет.
Она говорит:
— А что вы там делаете?
Я говорю:
— Я яйца в салат кладу.
Она кричит:
— Вы большой оригинал!
Я говорю:
— На том стоим. Все-таки профессионалы.
Минут через десять она опять кричит:
— Сколько можно ждать! Что вы там делаете?
Я говорю:
— Что я делаю? Сейчас как раз хрен тру.
Она кричит:
— Все, больше ждать не моту, идите!
Я думаю, надо же, бедная женщина как изголодалась.
Поставил на поднос салат, сковороду с котлетами и пошел. Вхожу в комнату, а там темно.
Я говорю:
— Зачем же вы свет выключили? Я же так не найду ничего.
Она говорит:
— Идите, идите, я сама все найду.
Ну я и пошел на голос. Чувствую, уперся в кровать. Чувствую, она меня одной рукой за шею обняла, а другой рукой за сковородку и говорит:
— О, какой ты горячий, — и как потянет меня к себе.
Ну я на нее и рухнул вместе с подносом. Она кричит:
— Что это?
Я говорю:
— Извините, не удержался.
Она свет включила, вся в салате, на груди котлеты, кричит:
— Ты что, жрать пришел? Вон отсюда!
Я говорю:
— Вы же даже не попробовали ничего, а уже меня гоните.
В общем, она обиделась, денег не заплатила. Я тогда все понял, и, когда на другой день какая-то женщина опять меня к себе пригласила, я сразу безо всякой готовки на кухне разделся и в одних носках в комнату вошел, а там целая компания сидит и как начнут хохотать, а один дядька сказал:
— Кушать подано!
Кулинар
Вызывают меня в кабинет директора. Там уже и заместитель его, и метрдотель и говорят:
— Завтра к нам президент обедать приезжает.
Я говорю:
— Какой президент?
Они говорят:
— Наш президент — самый главный. Он после обеда любит с простыми людьми поговорить. Может поговорить с первым попавшимся. Вот ты и будешь этим первым попавшимся.
Я говорю:
— А почему я, других, что ли, нет?
Они говорят:
— А другие еще хуже тебя.
Я говорю:
— Учтите, я врать ничего не собираюсь.
Они говорят:
— А врать тебя никто не заставляет, а вот правду сказать мы тебе поможем. Допустим, спросит тебя президент, откуда продукты, что ты скажешь?
— Откуда я знаю, наверное, с рынка.
— Вот так и говори, с рынка.
— А на самом деле откуда?
— А на самом деле это не твое дело.
— А-а-а, — говорю, — то-то я из них ничего хорошего сделать не могу.
— Поехали дальше, — они говорят, — допустим, спросит тебя президент: а какая у тебя зарплата?
— Ну и что мне говорить?
— Говори, хорошая.
— Ничего себе хорошая.
Они говорят:
— Будешь много говорить, и такой не будет. Понял?
— Понял.
— Теперь, допустим, спросит тебя президент: а каковы условия вашей работы? Что ты скажешь?
— Что есть: жара, душа нет. Оборудование старое. Я врать не буду.
— А ты не ври. Говори, на кухне не холодно, тепло, мол. Оборудование отлаженное, руководство подчиненных в баню возит раз в неделю.
— Ага, — говорю, — возит, только почему-то одну Зинку-буфетчицу.
— А ты хочешь, чтобы мы вместо Зинки тебя возили?
— Нет уж, — говорю, — спасибо.
— Ну вот мы тебя и не возим. А вот, допустим, спросит он: как посетители, довольны? Что ты скажешь, если честно?
— Скажу — очень довольны. Особенно один такой довольный был, что на «скорой» отсюда уехал с отравлением.
— Вот так скажешь, сразу перейдешь на другую работу на кладбище.
Я говорю:
— Сторожем, что ли?
— Нет, — говорят, — покойником. Говори, посетители жутко довольные, цветы дарят, в книгу отзывов благодарности пишут. Учти, благодарности мы уже в книгу написали. Все понял?
— Все.
— Ну иди, готовься. И не забудь: если что не так скажешь, будешь потом всю ночь в котле с супом цыпленка изображать.
На другой день в ресторане переполох. Действительно, большие люди приехали. Официанты все туда-сюда бегают. Продукты хорошие завезли. Ну и я, конечно, постарался, все как следует приготовил. Часа два у них обед шел, потом приходят за мной.
— Иди, — говорят, — президент с тобой на десерт разговаривать будет. Жить хочешь — лишнего не болтай.
Подхожу к столу, там их человек десять сидит. В центре президент. Поблагодарил за хороший обед и говорит:
— Расскажите, как живется-можется?
Я говорю:
— А мы про как можется не договаривались. Вы должны спросить, откуда продукты.
Президент посмеялся и говорит:
— Ну что ж, расскажите, откуда продукты.
Я говорю:
— Известное дело, продукты все с рынка, раз вы приехали.
— А обычно?
Я говорю:
— А обычно из магазина.
Директор такую мину скорчил, будто губу прикусил.
Я говорю:
— Там на рынке магазин есть, оттуда и берем.
Директор только в улыбке расплылся, как я дальше:
— Хорошее мясо частникам продают, а остатки в этот магазин.
Директор аж за голову схватился.
— Так что, — говорю, — все с рынка, как договаривались.
— Ну что ж, — говорит президент, — это интересно, а зарплата у вас какая?
Я говорю:
— Зарплата у нас хорошая, — директор расплылся, — хорошая, — говорю, — но маленькая.
Президент говорит:
— А что же вы не уходите?
Я говорю:
— Погодите, вы еще должны про условия работы спросить.
— Ну что ж, — он говорит, — и каковы же ваши условия работы?
Я говорю:
— Условия хорошие, у плиты не холодно, тепло, как в Африке. Оборудование отлаженное. Вот как его отладили в восемьдесят пятом году, так оно и работает. Душа нет, поэтому начальство кого выберет, того и везет в баню.
Президент говорит:
— И кого же оно выберет?
— А все время почему-то выбирают Зинку-буфетчицу.
— Да, — говорит президент, — а как же посетители ресторана, довольны ли обслуживанием?
— Еще как довольны. Один клиент даже, когда из больницы выписался, приезжал, благодарил. Спасибо, говорит, что отравили не насмерть.
— Да, — говорит президент, — хороший ресторанчик. Что же это здесь такое творится, придется разбираться.
Я говорю:
— Пока вы с ними разбираться будете, они из меня цыпленка табака сделают и в супе плавать заставят.
— Нет, — говорит президент, — разбираться будем прямо сейчас, а вас переведем на другую работу.
— Ага, — говорю, — я знаю, покойником на кладбище.
— Нет, — говорит президент, — вы нам еще в ресторане нужны.
Вот так и стал я директором ресторана. И оборудование нам поменяли. И мясо мы берем теперь на рынке. Душа, правда, пока что у нас нет, и поэтому в баню буфетчицу Зинку я теперь сам вожу.