Она покраснѣла до корней волосъ, сконфужежно закрыла лицо обѣими руками и убѣжала.
Агнеса Дэнфортъ тоже очень обрадовалась ему и не стала ни о чемъ спрашивать, пока не убѣдилась, что онъ не раненъ. Тогда она сказала съ торжествующимъ видомъ и съ коварной улыбкой:
— Вашъ походъ вызвалъ большое стеченіе народа, Ліонель Линкольнъ. Изъ оконъ верхняго этажа я видѣла, съ какимъ почетомъ проводили васъ изъ гостей добрые поселещы Массачусетса.
— Если бы я не предвидѣлъ заранѣе, какія ужасныя послѣдствія все это повлечетъ за собой, миссъ Агнеса, я бы вмѣстѣ съ вами былъ радъ случившимся событіямъ. Я убѣдился, что нашъ народъ умѣетъ постоять за свои права.
— Разскажите же мнѣ, кузенъ Линкольнъ, что такое было. Мнѣ интересно это. Мнѣ хочется гордиться своей родиной.
Ліонель разсказалъ ей все очень коротко, но совершенно правдиво и безпристрастно. Хорошенькая кузина выслушала его съ нескрываемымъ интересомъ.
— Я очень рада, — сказала она. — Теперь, по крайней мѣрѣ, кончатся эти нелѣпыя насмѣшки, прожужжавшія намъ всѣ уши, Но вы знаете, — прибавила она, слегка краснѣя, — я вѣдь здѣсь вдвойнѣ заинтересована: во-первыхъ, за родину, а во-вторыхъ — за своего поклонника.
— О, могу васъ успокоить; поклонникъ вашъ возвратился безъ малѣйшей царапины и тѣломъ совершенно здоровъ. Онъ страдаетъ только душою отъ вашей холодности. Походъ онъ сдѣлалъ молодцомъ и выказалъ себя въ опасности настоящимъ храбрымъ воякой.
— Скажите, пожалуйста! — воскликнула Агнеса, всплеснувъ руками съ дѣланнымъ изумленіемъ, хотя при этомъ Ліонель не замѣтилъ у нея ни малѣйшаго признака удовольствія. — Подвиги капитана превосходятъ всякое вѣроятіе. Нужно имѣть вѣру, какъ у патріарха Авраама, чтобы не усомниться во всѣхъ этихъ чудесахъ. Но послѣ того, какъ двухтысячный англійскій отрядъ отступилъ передъ скопищемъ американскихъ мужиковъ, я всему готова повѣрить.
— Обстановка для моего друга очень благопріятна, — про себя сказалъ Ліонель и улыбнулся.
Вошла Сесиль Дайнворъ и, увидавъ появившатося въ го же время Польварта, прошла въ сосѣднюю комнату.
Ліонель всталъ и прибавилъ:
— Однако, я васъ оставлю на время, кузина, въ обществѣ того, о комъ мы сейчасъ съ вами говорили.
— Канитанъ Польвартъ, — оказала, краснѣя, Агнеса, — вы навѣрное остались бы очень довольны, если бы слышали, что здѣсь о васъ сейчасъ говорилось. Но только я вамъ этого теперь не передамъ. Подожду, когда у васъ для подвиговъ будетъ болѣе благородная цѣль, а на такія дѣла, право, не стоить и одушевляться.
— Надѣюсь, что Линкольнъ сказалъ обо мнѣ правду, — отвѣчалъ капитанъ въ очень веселомъ настроеніи. — Вѣдь только благодаря мнѣ его лошадь не попала въ руки бунтовщиковъ.
— Въ чьи руки, сэръ? — нахмурила брови Агнеса. — Какъ вы изволили назвать жителей массачусетской бухты?
— Бунто… ахъ, виноватъ: я бы долженъ былъ сказать: въ руки мѣстныхъ жителей, доведенныхъ до отчаянія… Миссъ Агнеса, если бы вы знали, сколько я выстрадалъ за нынѣшній девь — и все черезъ васъ.
— Черезъ меня? Потрудитесь объяснить.
— Не могу объяснить, миссъ Агнеса. Бываютъ чувства и дѣйствія, которыя вытекаютъ прямо изъ сердца и не поддаются никакому объясненію. Могу только сказать, что я сегодня страдалъ изъ-за васъ невыразимо, и вотъ именно это невыразимое и невозможно никакъ объяснить.
— Невыразимо… необъяснимо… Кажется, я начинаю васъ жалѣть, капитанъ Польвартъ.
— О, съ какимъ я удовольствіемъ это слышу! Какъ бы я былъ радъ, если бы вы меня дѣйствительно пожалѣли! Я такъ страдаю, такъ мучаюсь отъ вашей холодности! Одно слово состраданія — и я исцѣленъ!
— И тогда все мое состраданіе къ вамъ разомъ улетучится. Для него не будетъ больше почвы.
— Цѣлыя сутки я провелъ въ тягостномъ походѣ и все время думалъ о томъ, какъ я забуду у вашихъ ногъ всѣ труды, всѣ опасности…
— Благодарю васъ за эту честь, капитанъ Польвартъ, — сказала, вставая, Агнеса, — но въ моемъ сердцѣ,- она придожила руку къ своему сердцу, — не можетъ занять мѣсто человѣкъ, только что проливавшій кровь моихъ согражданъ и несущій имъ цѣпи рабства… Извините, сэръ, вотъ майоръ Линкольнъ. Онъ здѣсь все равно что хозяинъ. Передаю васъ ему.
Ліонель какъ разъ входилъ въ комнату, когда были произнесены эти слова. Агнеса прошла мимо нето и удалилась.
— Лучше быть почтовой лошадью, лучше быть лакеемъ на посылкахъ, чѣмъ влюбленнымъ! — воскликнулъ Польвартъ. — Чертовская жизнь, Ліонель! И эта барышня обращается со мной, какъ съ извозчичьей клячей… Но какіе у нея глаза! Хоть сигару объ нихъ закуривай. Ей-Богу, мое сердце превратилось въ горсточку пепла. Скажите, Ліонель, что съ вами? Во весь этотъ проклятый день у васъ не было такого смущеннаго и разстроеннаго вида, какъ сейчасъ.
— Уйдемте сейчасъ, пойдемте ко мнѣ,- отвѣчалъ майоръ, дѣйствительно очень разстроенный чѣмъ-то. — Надобно же намъ оправиться послѣ похода.
— A вы думаете, я объ этомъ забылъ? — сказалъ Польвартъ, вставая и стараясь поспѣть за быстро пошедшимъ Ліонелемъ. — Я уже заѣзжалъ на вашу квартиру и всѣмъ распорядился. Взядъ у одного пріятеля кабріолетъ и съѣздилъ. Потомъ я написалъ своему другу Джемми Крэгу: предлагаю ему. помѣняться мѣстами. Ну ее, вашу легкую пѣхоту! Думаю переходить въ драгуны… Но вы счастливецъ, Ліонель, не то что я: васъ, вѣроятно, встрѣтили улыбками…
— Какія тамъ улыбки! — нетерпѣливо воскликнулъ Ліонель. — Всѣ женщины на одинъ фасонъ: капризныя, не поймешь ихъ.
— Стало быть, Ліонель, съ вами тоже обращаются, какъ съ собакой?
— Какъ съ дуракомъ, — отвѣчалъ Ліонель и пошелъ еще быстрѣе.
Польвартъ совсѣмъ запыхался, едва поспѣвая за нимъ. Такъ дошли они до квартиры Ліонеля и были оба чрезвычайно удивлены, заставъ тамъ совершенно неподходящую компанію.
Передъ маленькимъ столикомъ сидѣлъ Мэкъ-Фюзъ и уписывалъ остатки вчерашней холодной говядины, запивая лучшимъ виномъ изъ хозяйскаго погреба. Въ углу комнаты стоялъ связанный длинной веревкой Сетъ Седжъ, а напротивъ плѣнника сидѣлъ Джобъ и поѣдалъ куски, которые ему отъ времени до времени бросалъ гренадерскій капитанъ. Меритонъ и другіе лакеи прислуживали.
— Что такое здѣсь у васъ дѣлается? — спросилъ изумленчый Ліонель. — Въ чемъ провинился мистеръ Седжъ? За что его связали?
— За государственную измѣну и за убійство, — отвѣчалъ Мэкъ-Фюзъ.
До сихъ поръ Седжъ стоялъ съ опущенными глазами, но тутъ ихъ поднялъ и сказалъ:
— Я никого не убивалъ.
— Скажите, пожалуйста! Не убивалъ! A въ меня стрѣляли зачѣмъ?.. Не безпокойтесь, васъ будутъ судить и повѣсятъ.
— Не найдется во всемъ Массачусетсѣ такихъ присяжныхъ, которые бы обвинили меня въ убійствѣ человѣка, находящагося въ живыхъ и совершенно невредимаго.
— Убійца! Крамольникъ!.. Тоже сказалъ: присяжные въ Массачусетсѣ! Да я васъ просто въ Англію отправлю, тамъ васъ повѣсятъ, вотъ и все!.. Въ Ирландію съ собой увезу, на Зеленый островъ! Велю васъ тамъ повѣсить и закопать зимой гдѣ-нибудь въ болотѣ.
— Да что онъ сдѣлалъ? — спросилъ еще разъ Ліонель. — За что такія страшныя угрозы?
— Что сдѣлалъ? Дома не сидѣлъ, вотъ что.
— Не сидѣлъ дома?
— Вотъ именно. Да что вы, майоръ Линкольнъ, забыли, что ли, какъ вся страна наполниласъ точно осами, отыскивавшими себѣ гнѣздо? Вы забыли свою прогулку по горамъ и долинамъ?
— Неужели мистеръ Седжъ оказался сегодня среди нашихъ враговъ?
— Да развѣ я не видѣлъ самъ, какъ онъ стрѣлялъ въ меня три раза въ продолженіе трехъ минутъ? Одна изъ пуль пробила эфесъ у моей сабли, а въ плечѣ у меня и сейчасъ сидитъ крѣпкая дробина. Хорошъ мнѣ подарокъ? Каковъ разбойникъ?
— Незаконно называть человѣка разбойникомъ, когда нельзя этого доказать, — замѣтилъ Джобъ, — а изъ Бостона уходить и въ Бостонъ приходить можно каждому сколько угодно. Это вполнѣ законно.
— Слышите, слышите, какіе негодяи? Законамъ меня учатъ, когда я самъ сынъ адвоката изъ города Корка! должно быть, вы оба были съ мятежниками. Васъ, я вижу, обоихъ повѣсить придется.
— Что все это значитъ, мистеръ Седжъ? — нарочно громко воскликнулъ Ліонель, чтобы помѣшать Джобу дать компрометирующій отвѣтъ. — Неужели это возможно, что вы участвовали въ бунтѣ и даже стрѣляли въ человѣка, который можетъ считаться почти живущимъ у васъ въ домѣ?
— Я полагаю, что лучше будетъ говорить поменьше, — отвѣчалъ Седжъ. — Вѣдь еще неизвѣстно, что будетъ дальше.
— Слышите вы, что говоритъ этотъ уличенный хитрецъ? — вскричалъ Мэкъ-Фюзъ. — У него даже не хватаетъ совѣсти честно сознаться въ своихъ проступкахъ. Да оно и не нужно. Безъ этого обойдемся. Знаете, маіоръ Линкольнъ: мнѣ удалось окружить партію нетодяевъ изъ числа тѣхъ, что насъ разстрѣливали по пути, и перебить ихъ всѣхъ холоднымъ оружіемъ. Но этого субъекта я велѣлъ взять живымъ и привелъ сюда, чтобы при первомъ же случаѣ повѣсить.
— Если все это такъ, — сказалъ майоръ, — то мы должны передать его въ руки властей. Вѣдь мы еще не знаемъ, какъ будетъ поступлено съ другими плѣнными, захваченными въ этомъ удивительномъ дѣлѣ.
— Я бы и возиться не сталъ съ этимъ негодяемъ, если бы онъ не цѣлился въ меня нѣсколько разъ, точно въ бѣшеную собаку. Какъ же вы не негодяй послѣ этого?
— Я полагаю, — мрачно проговорилъ Седжъ, — что когда человѣкъ вышелъ на бой, то онъ непремѣнно долженъ прицѣливаться, чтобы не тратить даромъ зарядовъ.
— Значитъ, вы признаете, что васъ обвиняютъ основательно? — задалъ ему вопросъ Ліонель.
— Майоръ, вы человѣкъ спокойный и разсудительный, съ вами я могу говорить, — отвѣчалъ Седжъ. — Подумайте. Я находился въ Конкордѣ, когда вдругъ ваши солдаты принялись насъ поносить и затѣмъ дали въ насъ залнъ, не пуская на мостъ. Мы не стерпѣли, стали защищаться, и перевѣсъ остался на сторонѣ закона.
— Какъ это на сторонѣ закона
— Такъ, майоръ. Вы сами должны знать, что законъ запрещаетъ стрѣлять въ людей мирныхъ, но не запрещаетъ имъ защищаться, когда на нихъ нападаютъ.
— Дальше.
— Дальше нечего разсказывать. Полагаю, маіоръ и самъ помнитъ, что потомъ произошло.