Отвѣтомъ было безмолвіе. Взоры всѣхъ снова обратились на алтарь. Въ эту минуту посрединѣ верхней галлереи появилась чья-то огромная тѣнь, поднялась до потолка и, принявъ колоссальные размѣры, казалось, начала рѣять надъ новобрачными, подобно генію зла.
Пасторъ повторилъ формулу такимъ громкимъ голосомъ, точно желалъ, чтобы его услышала вся вселенная.
Тѣнь снова поднялась, и теперь можно было разсмотрѣть, что она представляла собой человѣческую фигуру чудовищныхъ размѣровъ. Черты лица, казалось, выражали сильное волненіе, губы раскрывались и произносили беззвучныя слова, предназначавшіяся не для земныхъ ушей. Вдругъ фигура подняла руки надъ изумленными новобрачными и скрестила ихъ въ видѣ благословленія. Послѣ того видѣніе исчезло. На сводѣ и на стѣнахъ церкви не осталось болѣе никакой тѣни.
Въ третій разъ озадаченный священникъ произнесъ торжественную формулу о неимѣніи препятствій къ браку, и взоры всѣхъ устремиллсь къ тому мѣсту, гдѣ появлялась тѣнь. Но тѣнь больше не появлялась. Подождавъ нѣсколько секундъ, докторъ Ляйтерджи продолжалъ службу, но голосъ его при этомъ замѣтно былъ не такъ твердъ, какъ обыкновенно.
Сесиль съ волненіемъ произнесла свои обѣты. Ліонель старался казаться спокойнымъ. Служба кончилась. Они были соединены навѣки. Въ церкви не было слышно ни звука. Никто не рѣшался заговорить. Ліонель молча подалъ мѣховую мантилью блѣдной и дрожащей Сесили, а она, вмѣсто того, чтобы поблагодарить его улыбкой, кинула тревожный взглядъ вверхъ на сводъ. Даже Польвартъ онѣмѣлъ совершенно, а Агнеса позабыла поздравить кузину и пожелать ей счастья.
Глава XXIII
Остерегитесь его судить. Мы всѣ грѣшники. Закройте ему глаза и задвиньте занавѣсъ. Предадимтесь всѣ своимъ размышленіямъ.
Четыре друга молча сѣли въ сани. Только Польвартъ отдалъ какое-то приказаніе слугѣ, затворявшему дверцу. Тутъ подошелъ докторъ Ляйтерджи и поздравилъ молодыхъ. Сани помчались во весь опоръ, какъ будто лошадь понимала нетерпѣніе сѣдоковъ. На безмолвной, безлюдной улицѣ только и слышенъ былъ теперь вой мятели да скрипъ полозьевъ.
Какъ только Польвартъ высадилъ своихъ друзей у подъѣзда мистриссъ Лечмеръ, онъ пробормоталъ что-то про «счастье» и про «завтра» и сейчасъ же уѣхалъ, забывъ, что его приглашали отужинать. Войдя въ домъ, Агнеса прошла наверхъ къ теткѣ, чтобы сообщить ей о состоявшемся вѣнчаніи, а Ліонель повелъ свою молодую жену въ гостиную.
Онъ снималъ съ нея теплый платокъ и мѣховую мантилью, а она стояла неподвижно, точно статуя, опустивъ глаза къ полу. Раскутавъ ее, Ліонель ласково отвелъ ее на диванъ и сѣлъ рядомъ съ ней. Только теперь она, наконецъ, заговорила, въ первый разъ послѣ того, какъ сказала «да» передъ алтаремъ.
— Считать ли это дурнымъ предзнаменованіемъ? — пролепетала она, между тѣмъ, какъ Ліонель прижималъ ее къ своей груди. — Или это просто была какая-нибудь страшная тѣнь?
— Тѣнь, конечно, тѣнь, мой другъ, моя дорогая! Тѣнь Джоба Прэя, котораго я привелъ съ собой зажигать свѣчи.
— Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! — съ живостью и силой воскликнула Сесиль. — Тѣнь нисколько не была похожа на нашего несчастнаго юродиваго. Знаете, Ліонель, съ кѣмъ я нашла поразигельное сходство въ этомъ страшномъ и характерномъ профилѣ? Съ нашимъ двоюроднымъ дѣдомъ, послѣ котораго вашъ отецъ получилъ титулъ баронета. Его еще звали сэромъ Ліонелемъ Мрачнымъ…
— Чего не вообразишь себѣ при подобной обстановкѣ! Вотъ что, Сесиль, ради Бога, оставимъ всѣ эти мрачныя мысля. Не будемъ отравлять себѣ ими такія чудныя минуты.
— Развѣ я обыкновенно мрачна или суевѣрна, Ліонель? — сказала она нѣжнымъ голосомъ, глубоко проникшимъ ея мужу въ самое сердце. — Но это видѣніе явилось въ такую минуту, и въ такой формѣ, что не испугаться нельзя. Всякая женщина на моемъ мѣстѣ также бы испугалась.
— Да чего же намъ, собственно, бояться, Сесиль? Мы обвѣнчаны, мы соединены на всю жизнь. Насъ теперь не разлучитъ никакая сила…
— Ліонель, я это знаю. Мы обвѣнчаны, да. И какъ я молюсь Богу, чтобы онъ благословидъ нашъ союзъ! Но вотъ вы сами говорите — тѣнь. A чья же она? Кто этотъ человѣкъ?
— Сесиль, милая, дорогая, славная, хорошая. Не поддавайтесь вы этому ужасному унынію. Обращаюсь къ вашему разсудку: какой же могъ быть тутъ человѣкъ? Вѣдь въ церкви не было никого, а тѣнь сама собой не можетъ явяться.
— Я разсуждаю здраво, потому что видѣла ясно. Тѣнь была. Грозная и краснорѣчивая. Я только не знаю, какая причина вызвала ея появленіе.
— Хочется мнѣ сказать: эта причина — ваше собственное пылкое воображеніе. Но я, пожалуй, допускаю, что кто-нибудь изъ военныхъ увидѣлъ въ церкви огонь, пробрался тихонько туда и продѣлалъ для забавы всю эту исторію безъ всякаго злого умысла. Неужели намъ изъ-за этого отравлять свое счастье? Вѣдь наша совѣсть снокойна и чиста. Откуда могутъ у нась взяться дурныя предчувствія? Зачѣмъ давать имъ волю?.. О, дорогая, оставьте все это! Отдадимся всецѣло нашему счастью!
Ліонель говорилъ такъ трогательно, такъ убѣдительно, что Сесиль въ значительной мѣрѣ успокоилась. Но съ самимъ собой онъ далеко не такъ легко справился. Человѣкъ впечатлительный и нервный, какъ вся его семья, онъ былъ глубоко пораженъ видѣніеъ въ церкви и волновался самъ не меньше Сесили, только ему удавалось пока это скрывать. Однако, онъ самъ чувствовалъ, что его волненіе скоро прорвется наружу. Къ счастью въ эту минуту вошла Агнеса и сказала, что мистриссъ Лечмеръ желаетъ видѣть молодыхъ.
— Идемъ, Линкольнъ, — сказала прелестная молодая, сейчасъ же вставая съ дивана. — Мы большіе эгоисты, что до сихъ поръ сами не вспомнили о томъ участіи, которое она въ насъ принимаетъ. Намъ бы слѣдовало самимъ пойти къ ней, не дожидаясь, когда она насъ позоветъ.
Въ отвѣтъ Ліонель нѣжно пожалъ ей руку, потомъ взялъ ее подъ руку и вышелъ за Агнесой въ небольшой коридоръ, изъ котораго вела лѣстница въ верхній этажъ.
— Вы дорогу знаете, майоръ Линкольнъ, — сказала миссъ. Дэнфортъ, — а если забыли, то миледи новобрачная вамъ напомнитъ. Мнѣ же нужно пойти взглянуть на тотъ маленькій банкетъ, который я для васъ готовлю. Вы увидите, какъ мы здѣсь для васъ постарались. Только я боюсь, не напрасно ли мы хлопотали, потому что капитанъ Польвартъ не удостоилъ пожаловать на нашу пирушку. Правда, майоръ Линкольнъ, я положительно удивляюсь на вашего друга: такой положительный человѣкъ — и вдругъ чего же испугался? Тѣни! И даже до того, что аппетитъ потерялъ!
Въ веселости Агнесы было что-то заразительное. Сесиль только улыбнулась. Но у молодого новобрачнаго видъ былъ мрачный и озабоченный; поэтому Сесиль сейчасъ же опять сдѣлалась серьезной.
— Пойдемте наверхъ, Линкольнъ, — сказала она, — а рѣзвушка Агнеса пусть занимается своими великими приготовленіями.
— Да, идите, идите, — крикнула та, направляясь въ столовую. — Пить и ѣсть! Фи! Это слишкомъ грубо и матеріально для вашихъ утонченныхъ натуръ. Какъ жаль, что я не могу приготовить чего-нибудь особенно тонкаго, неземного для такихъ чувствительныхъ особъ…
Ліонель и Сесиль продолжали слушать ея голосъ, уже подинмаясь по лѣстницѣ, и вскорѣ они оба стояли передъ мистриссъ Лечмеръ.
Съ перваго же взгляда на нее у маіора Линкольна сжалось сердце. Мистриссъ Лечмеръ сидѣла на кровати, вся обложенная подушками. На худыхъ, морщинистыхъ щекахъ игралъ неестественный румянецъ, представлявшій рѣзкій контрастъ съ признаками старости и слѣдами страстей, лежавшими на ея когда-то замѣчательно красивыхъ, но никогда не бывшихъ привлекательными, чертахъ. Въ ея взглядѣ не было обычнаго выраженія заботы и тревоги; въ немъ свѣтилась почти безумная радость, которой она совершенно не могла скрыть. Ліонель въ эту минуту окончательно убѣдился, что если самъ для себя онъ и женился по любви, то своей женитьбой въ то же время осуществилъ пламенное желаніе эгоистичной, разсчетливой старухи, имѣвшей какую-то свою собственную тайную цѣль.
Больная съ нескрываемой радостью протянула своей внучкѣ обѣ руки и заговорила съ ней голосомъ, который отъ радостнаго волненія звучалъ рѣзко и непріятно:
— Дай обнять тебя, моя милая, славная дочка! Ты моя гордость и надежда! Прими мое материнское благословеніе, ты его заслуживаешь вполнѣ!
Даже Сесиль была поражена тѣмъ неестественно-повышеннымъ тономъ, которымъ были сказаны эти ласковыя слова, и подошла къ постели своей бабушки не такъ быстро, какъ бы сдѣлала это при другихъ обстоятельствахъ. Но это съ ней скоро прошло. Какъ только она почувствовала себя въ ласковыхъ объятіяхъ бабушки, она сейчасъ же заплакала тихими и кроткими слезами.
— Теперь, майоръ Линкольнъ, вы владѣете моимъ самымъ цѣннымъ и даже, можно сказать, моимъ единственнымъ сокровищемъ! — воскликнула мистриссъ Лечмеръ. — Она была для меня всегда нѣжной и послушной дочерью. Пусть благословитъ ее небо, какъ я сама ее благословляю! Обними же меня хорошенько, моя Сесяль, моя новобрачная, моя молоденькая лэди Линкольнъ! Я имѣю право назвать тебя такъ, потому что современемъ ты этотъ титулъ получишь по закону родства.
Сесили непріятно было слушать эти слова, непріятна была эта неумѣренная радость. Она тихо высвободилась изъ объятій бабушки и, вся зардѣвшись, опустивъ глаза внизъ, отступила на нѣсколько шаговъ, чтобы пропустить Ліонеля къ кровати, такъ какъ и онъ долженъ былъ получить свою долю поздравленій. Онъ наклонился съ тайной неохотой и поцѣловалъ подставленную ему щеку мистриссъ Лечмеръ, пробормотавъ нѣсколько словъ благодарности. Взглядъ мистриссъ Лечмеръ смягчился, когда она глядѣла на Ліонеля. На глазахъ заблестѣли слезы, но она сейчасъ же смахнула ихъ и сказала:
— Ліонель, мой племянникъ, мой сынъ! Я старалась принять васъ у себя съ честью, подобающей главѣ стариннаго и знатнаго рода. Но еслибъ вы были даже владѣтельнымъ княземъ, я бы не могла сдѣлать для васъ больше того, что сдѣлала. Любите ее; берегите ее; будьте ей больше, чѣмъ мужемъ: будьте ей любящимъ отцомъ. Теперь исполнились мои самыя горячія желанія; теперь, въ тишинѣ и спокойствіи вечера, наступающаго послѣ дней, исполненныхъ заботъ и треволненій, мнѣ можно будетъ безъ всякой помѣхи приготовиться къ послѣдней и великой перемѣнѣ, вѣнчающей человѣческую жизнь.