Не без сожаления я вложил Леди Телдру обратно в ножны и еще какое — то время стоял на месте.
Что ж; вот теперь у меня есть над чем подумать, и это не прошлое и не будущее. Может, оно и покажется иронией, но это вовсе не так, уж скорее что — то вроде облегчения.
Чуть погодя, однако, я сообразил, что стоять в темноте в узком проходе, который никуда не ведет — глупо и слишком уж легко может стать метафорой. А посему вернулся и поднялся по одной — другой — третьей лестнице, пока не добрался до зрительного зала. Народ сидел там и сям и ничего не делал, а Пракситт что — то тихо обсуждала с типом, играющим императора.
Лойош хранил молчание; наверное, ему тоже было о чем подумать. Я на глубокие мысли, как правило, слишком много времени не трачу, но прямо тогда в голове у меня крутилось: все всегда много сложнее, чем мне казалось.
Возможно, это и не особо глубокая мысль.
Не имея на то особых причин, я обогнул «край шесть» и прошел за кулисы.
Если я сумею переварить все, что передала мне Леди Телдра, у меня появится кое — какое представление о лиорнах. Достаточное ли, чтобы изобрести план?
Репетиция продолжилась, музыканты начали вступление к чему — то там, и я поспешил убраться подальше за кулисы.
Всякий раз, когда я проходил тут, декорации всегда были разными и стояли в разных местах, а веревки иногда лежали скрученными кольцами, а иногда свисали с верхнего этажа. Уверен, все это не просто так. Ха, в моих планах тоже не много смысла, пока все не будет выполнено.
«Потом, как правило, тоже.»
«Можешь заткнуться.»
«Знаешь, босс, театр — это метафора…»
«Даже не начинай.»
Лойош мысленно хихикнул. Он всегда гордится своим чувством юмора.
Вероятно, в этом мы с ним больше всего и похожи.
Дело в том, что мне казалось, будто все нужное у меня уже должно быть. Обычно на этом этапе план появляется сам. Но сейчас у меня не было ничего. А это злило. И пение, доносившееся издалека — как раз настолько издалека, чтобы не разобрать слов, — вовсе не помогало. Я подумал было бросить театр со всеми его проблемами, пойти выследить кое — кого из высокопоставленных персон Левой Руки и проверить, скольких сможет устранить Леди Телдра, пока они не достанут меня. Нет, поступать так я не собирался, учтите. Просто подумал.
Я начал составлять послание для того лиорна, Талика. «Милорд, я желал бы встретиться с Вами по неотложному вопросу…» Тут я иссяк. Что я могу такого сказать лиорну, чтобы у него возникла хотя бы тень интереса? У меня возникло сразу шесть идей, но как только я вычеркнул те, которые предполагали бы мое пребывание вне театра, осталось ноль. Что ж, всего на одну меньше, чем нужно, уже прогресс.
Я заметил, что репетиция уже закончилась, только когда мимо меня начал просачиваться народ. Я двинулся обратно к сцене и столкнулся с Пракситт, которая тут же шагнула ко мне. Опасаясь, что она спросит, как у меня с прогрессом, я заговорил сам:
— Я и не знал, что осветитель, изменяющий цвета, и есть тот, кто накладывает защитные заклинания.
— Единственная магия, дозволенная внутри этих стен.
Я кивнул.
— Сложно, должно быть, разрешить псионическое общение, но ничего более.
— Вот уж не знаю, спроси у Края Четыре.
— Край Четыре?
— У нее. Мьюрит.
— Это так ту атиру зовут? А почему Край Четыре?
— Так короче, чем «осветитель, изменяющий цвета».
— А какая тут связь с «краем четыре» вообще?
— Старинная театральная традиция, ныне о ней почти забыли. Край четыре — это вход и выход для сил природы, и демонов, и магии, которую нужно провести сквозь аудиторию, а не из — за кулис.
— Я и не знал.
— Ты и не должен был. Я ж сказала, традиция почти забытая.
— А все — таки интересно.
Она кивнула.
— Край один — это для любовных и семейных отношений; край два — для героя; край три — для богов, судьбы и императора; край пять — для врагов; край шесть — для оплота морали.
— Очень уж жесткие рамки, по — моему.
— Да, поэтому, вероятно, эта традиция и ушла в забвение.
— Наверняка лиорны от этого в бешенстве.
— А? Почему это?
— Отказ от традиций же.
— А. Лиорнов в театре немного. Первое, с чем нужно расстаться, когда входишь в это дело — всякое чувство собственного достоинства.
— Ну да. Это, конечно, их вычеркивает.
— Кстати, о лиорнах, — проговорила она, — прогресс есть?
Ладно, сам виноват.
— Нет, — отозвался я, — у меня пока нет никаких идей, как прекратить судебное дело.
— Мы ведь можем и выиграть, — проговорила она примерно таким тоном, словно «а вдруг я узнаю, что Императрица приходится мне сестрой».
— Адвоката нашли?
— Нет. Женька над этим работает.
— Ну да, полагаю, орка о подобном должен знать.
Она кивнула.
— И это ведь его деньги.
— Думаешь, у нас хорошие шансы в суде?
— Лиорны близки к вершине Цикла, иоричи почти в самом низу, какие тут шансы добиться справедливости? — Затем она нахмурилась: — О, полагаю, ты не знаешь о…
— Вполне знаю, и понимаю, о чем ты.
— То есть ты намерен продолжать?
— Да. Ничего не обещаю, но у меня есть свой интерес.
— Знаешь, мне даже любопытно, от кого ты скрываешься.
— Я тебе дам знать, когда скрываться уже будет не нужно.
— Ох, какая тут сочная метафора.
— Это уже выше понимания бедного невежественного выходца с Востока.
— Ага. Ты частенько играешь бедного невежественного выходца с Востока, не так ли?
— Не так часто, как прежде. Теперь в основном для развлечения.
— И кого это развлекает?
— Меня, а также всех, кто достаточно умен, чтобы понять, что я делаю.
А к чему такие вопросы?
— Пытаюсь тебя понять.
— А смысл?
— Никакого. Утоляю личное любопытство.
— Ты не хочешь сочинить пьесу обо мне?
— Я не из писателей.
— Хорошо.
— Но могу поболтать кое с кем и предложить…
— Тебе никогда не угрожали профессионалы?
Она рассмеялась.
— Ах, оставь.
«Босс, теряешь хватку.»
«Увы. Это для меня уже в прошлом.»
«Пора удалиться в свои владения.»
«Займусь садоводством.»
«Отличный план.»
«Вот только сперва уничтожу всю Левую Руку полностью и окончательно.»
«Да, после этого.»
— Ты сейчас с кем — то переговаривался псионически? — спросила Пракситт.
— О, прости. Это было невежливо. Нет, общался со своим дружком. — Кивнул в сторону Лойоша, который в ответ хлопнул крыльями.
— Они что, говорят?
— Лойош говорит со мной. Ротса общается с ним.
— Ха. Странно, должно быть.
— Ты и не представляшешь. Но я правда прошу прощения, невежливо было вот так вот тебя игнорировать. А мой кинжал очень не любит, когда я веду себя невежливо.
Пракситт рассмеялась.
— Наверняка твоему плащу это также не по душе.
Тут усмехнулся уже я.
— Разумный плащ. Мило. Мне это нравится. Надо подобрать себе такой.
— Попробуй.
— В смысле, должно ведь быть не слишком сложно такой найти, да?
— Угу. Двигай на бульвар Ткачей, там авось и наткнешься.
— Непременно, — пообещал я, — как только смогу выйти из театра.
— Уверена, тебе повезет. А пока, прости, хочу сполоснуть горло, пока мы не продолжили.
И она прошла мимо меня в бескрайний лабиринт закулисья, где ожидали кувшины с водой и иные тайны. Возможно, даже разумные плащи.
«Сокрытие информации о резне в Западном пределе сперва казалось вполне успешным. Издания — сплетники закрылись, а Империя распространила весть, что Нестрон — то есть Плотке, — был агентом Эльде, а еще намекнула, что он также практиковал восточные магические искусства с целью вызова демонов, а также занимался иной мерзкой волшбой — и при сотрудничестве оставшихся газет сие вроде бы сработало. Однако, как и с фоссумовой чесоткой, правда всегда скрывается прямо под поверхностью и вырывается наружу как раз когда вроде бы все закончилось. Только вот фоссумову чесотку можно унять простым волшебством, с правдой так не выйдет. Шепотки среди текл так и не утихли, и весь последующий год то и дело прорывались уже в среде креот и тсалмотов, а временами проходили через случайных лиорнов или дзуров — и в итоге достигали ушей императорского двора.
Император же велел арестовать Плотке по обвинению в подстрекательстве к мятежу. В тюрьме он оказался 9‑го Креоты в 201‑й год правления Валенды.
Арест вроде бы прошел тихо и незаметно, однако Плотке, ожидая чего — то подобного, предварительно заручился юридической поддержкой и договорился с некоторыми журналистами, которым доверял, чтобы, если он вдруг исчезнет, те начали распространять информацию.
Так что к 1‑му Йенди новости об аресте Плотке уже разошлись по всей столице…»
Я отложил книгу и подумал о фоссумовой чесотке. Выходцам с Востока она не страшна, так что у меня такой никогда не было, но конечно, я о ней слышал. Слышал как о чем — то таком, что возникает время от времени, когда кто — то говорит нечто примерно столь же приятное, или когда от чего — то так же сложно избавиться, или когда это нечто столь же забавное. В остальном я об этой штуке не знаю ничего. Наверное, очень удобное сравнение.
Интересно только, кто же такой был этот Фоссум — и как ему нравится, что чесотка названа в его честь.
Тряпочника я нашел на его обычном месте и устроился на одном из стульев у бокового входа. В обмен на ту еду, которой я с ним поделился, старик поделился со мной несомненно правдивыми анекдотами о театральных постановках, где все пошло прахом; как правило, в сюжетах участвовали лошади, огонь или попытки заставить актера летать без использования волшебства. И правда забавные истории. Мне решительно стал нравиться этот тип.
Вспомнив, я задал вопрос, «Тряпочник» — это лично его так зовут, или просто должность так называется; он сказал, что должность, но когда я поинтересовался, почему, ответ был лишь — «не знаю», и взгляд, подразумевающий, что он о таком даже никогда и не задумывался.