Театр, как я потихоньку открывал, был замкнутым в себе миром, со своими собственными законами, историей и традициями. И почти наверняка смысла в них было не больше, чем в законах, истории и традициях внешнего мира. Но сформулировав это, я начал понимать, почему может быть столь приятно нырнуть в этот мир, потеряться в нем и позабыть о том, другом.
А далее, разумеется, то, что происходило прямо сейчас, лишь доказывало, что как бы вы ни пытались уйти в самоизоляцию маленького мирка, иной, внешний мир, рано или поздно нагло ворвется на вашу частную вечеринку, перевернув столы, оскорбив гостей и навалив посреди помещения кучу дерьма.
Прямо сейчас этот иной мир угрожал судебным процессом, по итогам которого постановку закроют, что уничтожит мою безопасную гавань. Умным поступком было бы найти себе другой театр. Еще одним умным поступком было бы соорудить план, как разобраться с Левой Рукой, до того, как мне придется покинуть укрытие. Я же вместо этого сообщил Тряпочнику, что скоро вернусь, и в недрах театра нашел мальчика на побегушках (в данном случае — девочку). Вручил ей несколько монеток и объяснил, как найти моего знакомого адвоката по имени Перисил.
— И что ему передать?
— Спросить, может ли он порекомендовать кого — то, кто готов сразиться в суде ради того, чтобы на сцене осталась постановка, которую Дом Лиорна желает запретить, ибо она оскорбляет их чувства.
Текла повторила послание дважды и кивнула.
— А еще не говори ему, где я.
— Да, господин, — поклонилась она и помчалась по указанному маршруту.
В конце концов, вы не проиграли, пока не закончатся все возможности, а смерть — это просто еще один вариант, когда закончатся все возможности.
8. ДЕНЬ 2 АКТ 3 СЦЕНА 3
Рабочий сцены:
О сцене театральной я с детских лет мечтал,
Со страстью неизбывной все пьесы я глотал.
Подмостки мне знакомы все и поперек, и вдоль:
Работать здесь обслугою — мучительная боль.
Кретины — режиссеры по сто тысяч раз за день
Велят все переделывать, не ведая, зачем.
Видать, чутье прекрасного мозги им заменяет;
И весь рабочий персонал от этого страдает.
Актеры:
Те, кто в театре руками работает,
Наделены несгибаемой волею;
Много у сцены рабочих обид,
Много у них искушений убить…
Что ж заставляет вас в театре трудиться?
Рабочий сцены:
Деньги. На них после можно напиться.
Актеры:
В этом ли смысл ваших тяжких забот,
Чтоб на подмостки пролился ваш пот?..
Рабочий сцены:
Все это — чтобы мог актер играть, как будто дышит,
Чтоб в тень свою смог отступить, меняясь среди вспышек.
Театр — один бескрайний мир, что дышит, как играет,
Но весь рабочий персонал от этого страдает.
Все:
Я думал, наконец живу достойно и красиво,
Но для рабочих — эта жизнь болезненной рутины.
Рабочий сцены:
Намалевать сто сорок пять комплектов декораций…
От красок масляных мутит, а может, от оваций —
Актеров чествуют, не нас; иначе — не бывает,
Но весь рабочий персонал от этого страдает.
Надо же, мне понравилось общаться с Тряпочником, и я прошел обратно к боковому выходу, однако там его не оказалось. Я сверился с Державой, и оказалось позднее, чем я думал, за полдень, ближе к вечеру. Я глянул, как дела на сцене, но и там было пусто. Я так и не понял, по какому расписанию идут репетиции.
Я вышел на середину сцены и встал там, один. Единственным освещением были пара ламп на стене. Куда бы я ни смотрел, везде ряды пустых кресел.
Я вспомнил, как был в армии Морролана, на войне, в битве[27]. Когда превыше жуткой какофонии скрежещущего металла и людского воя, и вони, и даже ужаса — было осознание, что справа и слева есть те, кто на меня полагается. Так ли обстоит дело на сцене? Вспомнился мне тот парень, Дрема, и представился его презрительный смешок, услышь он, как я сравниваю сцену и битву. Но его здесь не было. Его вообще не было. Нигде. Он там, откуда не возвращаются, где нет толпы зрителей, оваций или свистов, нет друзей и их обиженных взоров за то, что подвел их, или теплых кивков за то, что справился.
Мне внезапно категорически не понравилось находиться в одиночестве на пустой сцене в пустом зале, так что я направился было за кулисы, и тут услышал:
— Господин?
Я развернулся — это та девочка на побегушках как раз вернулась.
Подошла к «краю один» и сообщила:
— Есть ответ, господин. Имя адвоката, которая с удовольствием проконсультирует по этому вопросу. Он так и сказал, господин. С удовольствием проконсультирует.
Самое удивительное, на что способен драгаэрянин — ответить быстро. А все удивительное подозрительно, так что я, конечно же, проявил подозрительность. Потратил несколько минут, чтобы допросить теклу насчет что именно сказал Перисил и как он это сказал. Допрос ее озадачил, но она, наверное, решила, что аристократы вообще странные, или выходцы с Востока, и вела себя терпеливо и ответила на все вопросы. Вряд ли текла ее невеликих лет может быть настолько опытной лгуньей, так что я ей поверил.
Помимо прочего я спросил, сообщила ли она Перисилу, где меня можно найти, на что она удивленно посмотрела на меня:
— Вы велели не говорить.
— Хорошо. Спасибо. Вот тебе пара державок. И, если не возражаешь, сейчас доставишь еще одно письмо.
Мы вместе прошли за кулисы, где я, поискав, добыл бумагу и набросал записку для Крейгара, которую и вручил посланнице вместе с указаниями, куда и кому. Я напомнил себе, что эта малышка не продаст меня исключительно потому, что не знает, кому меня можно продать, так что лучше не слишком часто пользоваться ее услугами. Хотя пара державок и обеспечила мне ее беспредельную верность.
Все эти махинации с посланниками, которые бегают туда — сюда — просто чтобы привести нового адвоката сюда, дабы тот мог пообщаться с Пракситт.
Вот он, серьезный минус того, что я скрывался и не мог полагаться на псионическое общение; самые простые вещи усложняются так, что аж бесит.
Но и за это я мог винить лишь себя самого. Обидно.
Когда текла убежала, Ротса хлопнула крыльями, что я интерпретировал как «мне скучно» или же «я устала». Лично я тоже устал — наверное, толком еще не отдохнул после предыдущих нескольких дней. Поэтому я удалился в свою нору и лег подремать. Проснулся примерно через час, чувствуя себя получше прежнего, и позволил себе вновь увлечься книжкой.
Следующий раз меня прервали часа два спустя, сообщив, что адвокат по имени Абесра, которую прислал Перисил, желает меня видеть. Я не хотел с ней встречаться, да и причин на то не было, и я попросил посланника отвести ее прямо к Пракситт.
Ну вот. Адвоката я им нашел. Наверное. В любом случае, свою часть я выполнил.
Можно возвращаться к чтению.
«В конце концов новость об этом деле дошла до ушей малоизвестной поэтессы — тиассы по имени Криниста, которая была, как она позднее выразилась, слишком разъярена, чтобы выразить свои чувства в виде поэзии, и потому решила попробовать написать двухдневную пьесу.
Исследование у нее получилось дотошным, хотя, как и все люди искусства, затем она позволила себе изменить все, что хотела, дабы получить нужный эффект. Тем не менее историкам не приходится жаловаться на выбранные ею эпизоды и последовательность таковых; описанная же мотивация различных персонажей истории как минимум в пределах допустимого. По моему мнению, от пьесы большего и желать нельзя.
Ни разу не желая претендовать на лавры театрального критика, могу, однако, засвидетельствовать, что большинство таких критиков обсуждаемого периода весьма высоко о ней отзываются. Что ожидаемо от поэта, у нее было отменное чутье на звучание слов, ритм предложений и силу образов. И хотя пьеса безусловно написана с целью выразить определенное мнение, принято считать, что ее ценность, состоящая в изучении сложностей того, что заставляет человека принимать решения вопреки как интересам, так и здравому смысле, превосходит исходные намерения автора.
Стоит добавить также, что исходя из отзывов современников, как аудитории, так и критиков, считать так начали как только пьеса стала достаточно популярна, чтобы привлечь широкое внимание.
К несчастью, по крайней мере для Кринисты, она привлекла широкое внимание…»
Один из безымянных безликих бесчисленных посыльных — ладно, думаю, их в театре было всего — то трое или около, — нашел меня и сообщил, что Пракситт очень просит уделить ей минутку. Я вздохнул. Похоже, адвокат все — таки желает пообщаться со мной относительно законности всего этого.
Я понятия не имел, что я могу добавить к этому разговору, кроме разве что денег, но проворчал нечто неразборчивое и кивнул, мол, веди. Разговор этот мне был нужен как фоссумова чесотка.
Они сидели в задних рядах зрительного зала. Я пристроился на сидение в ряду перед ними условно вполоборота, чтобы можно было разговаривать с сидящими позади. Зрительный зал совершенно не годиться для разговора, в котором участвует более двух персон.
Я кивнул адвокату — мощно сложенной представительнице Дома Иорич, смуглая кожа и глубокие синие глаза.
— Вы господин Талтош? — спросила она. Я кивнул. — Я Абесра.
— Счастлив познакомиться. Чем могу помочь?
— Мы обсуждаем стратегию искового заявления.
— Верно. И что я…
— Возможны несколько способов достигнуть нужной цели, и мы хотели бы услышать ваше мнение по поводу предпочтительности выбора лу